почти поэма
Улитки спят. Улитки видят сны
о том, как дышит Фудзи на закате...
Алеша Смирнов
…и снился улитке лес. Снова и снова.
Но этот чертов домик-раковина, её основа,
его не оставишь надолго и без пригляда,
не сдашь в аренду, не разменяешь гада.
Её рожки-антенны ловили N настроение,
вкус дряни, что он курил и все его несварения.
И она вытекала на лист капустный лениво,
пока он в газеты зевал, прихлебывая пиво.
N ее баловал всякой хренью из овощного,
и баба в улитке капризничала премного:
– Огурец зозуля утратил свежесть в салате!
И что за книга лежит в изголовье нашей кровати?!.
И N, как ребенка, нес свою Ахатину под кран водопада,
а в окно подглядывала Луна, одиноких лампада.
Ей было в ладонях N надежно, и домно,
и она ползла на его предплечье несмело и томно,
мечтая в ухе «большого улита» навек поселиться,
– в ухе, где можно сеять мокрец, брюхоного резвиться…
Сквозь чужие очки – мир всегда на полтона ярче,
сквозь чужую футболку – ритм сердца и четче, и жарче.
Если N уезжал, погружалась в омут анабиоза.
Но герой возвращался. Всегда. К руке его жалась роза.
Ахатина ее по-женски чуть-чуть жалела.
И очень хотела нахалку сожрать, но не смела.
А роза куксилась, чахла (соперниц терпеть – не розно),
предсмертно теплицей пахла, хрустела стеблем артрозно…
Ей так хотелось кольнуть чудовище в мерзкой слизи,
да этот, который в очках, совсем как садовник в ризе,
– зачем-то хотел подружить Любовь с моллюском безмозглым,
пеплом ее посыпал, и она становилась розгой…
Играли навылет в ночи.
Кто с листьями – на помойку.
В колоде одни мечи.
Ахатина делает стойку.
Одиножды три – два,
– Все улитки знают про это.
Частенько к ним в замочную скважину лезла молва.
И они мышели без света.
Манжеты рубашки на ощупь – свекольный лист.
N, когда выпьет, такой приколист!
– рассказывает про Фудзи разные байки,
крошит на клеенку черствые сайки…
Блажены вечера вдвоем. Тихое семейное счастье…
Его ладони дарят тепло. А за окнами вечное бр-р-р!!!
Ахатина показывает рожки ненастью.
………………………………………
Одиножды два – один.
Кухня. Банки. Пустой холодильник.
N мечтает из города прочь,
в темный лес… Да пугает будильник.
И однажды сон оявел,
на мягких лапах подкравшись к N.
Она ловит волну, но мешают чужие SOS-ы.
У ее мужчины кончились папиросы.
В общем, вышел на пять минут.
Вчера. И еще не вернулся.
И в улитке животный ужас проснулся:
«Он и шарф оставил! и обулся на босу ногу…»
Ахатина выходит на большую дорогу.
Дом покинут.
Улитка ползет в неизвестность,
вспахивая убогим тельцем враждебную местность,
А вокруг великаны и горы, и снежное море…
– Не умеют улитки летать! – такое вот горе.
И от звуков и света в головушке сладкая вата.
И летит за метелью беззащитное тельце куда-то.
.................................................
N тоже пытался ползти, сугроб обжигая дыханием,
и карлик страха в нем вел монолог с подсознанием.
– Там! в доме темном! одна! голодная ждет Ахатина!
Не время в сугроб вмерзать! Разлегся! Вставай, скотина!
Он вспарывал брюхом пургу, февраль в куски разрывая.
И сердце его дребезжало от лязга ночного трамвая.
И женщина в темном платке больно щеки ему оттирала.
И пьяненькая земля – с ногами, под одеяло,
из снега и снов чужих…
Ахатине открылось, – жив!
Где-то там, за белыми далями,
на задворках привычного сна,
стоит зачарованный лес.
Ждет улитку с любовными стрелами
…или без.
И кто-то, с листами пекинской капусты,
грустит у норы…
Ахатина открывает миры.
....................................
Одиножды один – ночь.
– Где ты, моя Ахатина?..
И домик твой пуст.
И в банке бесшпротной тина.
И мышь за стеной не шуршит.
И раковина шумит.
…и снился N лес. Снова и снова.
Но этот чертов домик-раковина, его основа,
его не оставишь надолго и без пригляда,
не сдашь в аренду, не разменяешь…
19 января 2014