Безумный король, суровый дед и знатная родня
Есть легенда, что Жиль де Рэ впервые отметился на поле боя в знаменитой битве при Азенкуре, где он якобы вывел своих людей из «самой мясорубки», тем самым сохранив остатки французской армии, которая была разгромлена англичанами. Однако Азенкур был в 1415 году, а Жиль де Рэ родился не раньше 1404-го. Это значит, что в самом лучшем случае в момент знаменитой битвы ему было одиннадцать. Нечто подобное действительно произошло с де Рэ, но только в битве при Краване, то есть в 1423 году. Тогда французы опять проиграли, а де Рэ, проявив чудеса сообразительности и отваги, действительно возглавил прорыв английского окружение, что позволило французам избежать совсем уже беспросветного разгрома.
Де Рэ принадлежал к тем командирам, которые больше вдохновляют, чем думают о тактике. Будущий маршал умело подавал пример: ведя своих людей в бой, он шёл туда с ними сам, а не руководил их действиями из лагеря на вершине холма. В этом смысле он был скорее солдатом, чем командующим. Впрочем, у такой тактики есть одно слабое место: она действует ровно до того момента, пока вдохновляющий жив и способен сражаться. А они довольно часто погибают. Интересная особенность Де Рэ состояла в том, что он умудрялся выжить даже в центре самых кровопролитных и жестоких битв.
О детстве, отрочестве и юности Де Рэ мы знаем крайне мало, что, впрочем, не беда. Важно, что он принадлежал к младшей ветви знаменитого дома Монморанси — роду Монморанси-Лавалей. По рождению он имел право на несколько довольно громких титулов, а по мере своего участия в Столетней войне заметно их число увеличил. Таким образом, к концу своей короткой жизни он именовался так: Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Ре, граф де Бриен, сеньор д’Ингран и де Шанту. Что называется, выбирай любой. Выбрали в итоге Де Ре, точнее, это наименование в качестве основного выбрал сам Жиль. В дальнейшем, правда, правила чтения немного изменились, так что в русской транскрипции его с равным успехом называют то Де Ре, то Де Рэ, то Де Рец, а иногда даже и Де Ретц, хотя изначально там было только De Rais, безо всякого намека на «ц».
[Сборник: Столетняя война]
В 11 лет он потерял отца, погибшего, скорее всего, именно при Азенкуре, и остался на попечении деда, который очень быстро женил мальчика на его кузине Катрин де Туар, которая заодно приходилась родственницей королю Карлу VI. К тому моменту Де Ре уже стукнуло 16, и он принял участие в своей первой битве. Впрочем, сама война к тому времени уже была проиграна. В 1422 году Карл VI, прозванный безумным, скончался. После его смерти трон, по договору, в Труа должен был отойти малолетнему королю Англии Генриху VI — единственному в истории человеку, который являлся одновременно правителем Англии и Франции. Сын Безумного короля дофин Карл с таким положением дел согласен не был. Он собрал своих сторонников в Шиноне, решив до конца бороться за восстановление своих законных прав на престол. Сюда, в Шинон, прибыл и Жиль де Рэ. Здесь же немного позже дофина найдёт Жанна д’Арк.
Жанна, Дюнуа и Орлеан
Какие именно отношения связывали Де Рэ и Жанну, мы не знаем и не узнаем, наверное, никогда. Судя по всему, будущий маршал был очень привязан к будущей Орлеанской деве. Он вступился за Жанну перед королём и двором, а позже сопровождал её почти во всех походах и битвах. По большому счету, Жиль был её руками. Жанна придумывала план, а Де Рэ воплощал его в жизнь. Или даже вернее будет сказать, что он мешал другим командирам эти планы срывать. Ситуация выглядела следующим образом. Дофин Карл, конечно, доверил Жанне вести армию, но не в одиночку. С ней были отправлены достаточно опытные полководцы, среди которых особенно выделялись Де Рэ и граф Дюнуа. И если Де Рэ идеи Жанны, в основном, поддерживал, то Дюнуа, напротив, считал их опасным безумием.
[Сборник: Жанна д’Арк]
Граф был всего на пару лет старше Де Рэ, но считался более опытным военачальником и пользовался в армии большим влиянием. Дело в том, что Дюнуа был внебрачным сыном Людовика Орлеанского и по крови, но не по закону кузеном дофина. Гипотетически, в случае гибели Карла, он мог бы даже претендовать на престол, и многие воспринимали Орлеанского бастарда именно в таком качестве.
Дюнуа оценивал идеи Жанны с точки зрения военной мысли и всякий раз находил их губительными. Де Рэ в этом случае поступал по своему обыкновению — просто вёл солдат в бой. Так было под Орлеаном, где Жиль был дважды ранен и спас Жанну от смерти, так случилось и в последовавшей за этим битве при Жаржо. После неё отношения Дюнуа и Де Рэ накалились до предела, и как-то раз дело чуть было не дошло до поединка. Однако стратегия Жиля и Жанны давала плоды. Французская армия выиграла несколько сражений на Луаре, а затем освободила Реймс, где дофин Карл был коронован. Став королём Карлом VII, он первым делом наградил тех, кому обязан был своим успехом. 25-летний Жиль де Рэ стал маршалом Франции (одним из самых молодых в истории). Это был пик его военной карьеры, которая, по сути, завершилась с пленением Жанны.
Гибель Жанны, ссора с королём и арбалетный болт
Де Рэ принял эту историю очень близко к сердцу. В конце концов, он был одни из немногих настоящих друзей Жанны среди французских командиров. Жиль даже утверждал, что его тоже посещали божественные ведения. Этими рассказами он пытался убедить людей идти за ним, как они шли за Жанной. Последним аккордом стала попытка взять Руан и спасти Орлеанскую деву от костра.
Жиль собрал отряд наёмников, совершил с ними марш-бросок на север, но опоздал. К тому моменту, как его люди прибыли к вратам Руана, Жанна уже была сожжена. 27-летний маршал объявил, что покидает армию и двор и планирует провести остаток дней у себя в поместье. Он фактически поссорился с Карлом, обвинив того в том, что он не сделал всего возможного для спасения Жанны. Следующие несколько лет де Рэ провёл затворником в своём поместье, ведя кровопролитные войны с соседями. В 1432-м, правда, он неожиданно вернулся к королю и даже возглавил его армию, чтобы снять осаду с крепости Ланье. Тут Жиль был дважды ранен, но в решающий момент штурма возглавил атаку, которая и принесла победу. Пуант состоял в том, что маршала ранило арбалетным болтом в колено, но он умудрился этого не заметить. Болт торчал из пробитых лат, а Жиль, почти не хромая, вёл людей в бой.
После того сражения его стали называть первым рыцарем Франции. Храбрость и мужество де Рэ ставились в пример. Маршал, наверное, и не подозревал, что однажды история с болтом обратится против него. После победы при Ланье отношения Де Рэ и Карла стали совсем скверными. То ли король завидовал славе маршала, то ли полководец вновь припомнил монарху Жанну. Так или иначе, по двору поползли слухи, что Жиль — растлитель, и тот, недолго думая, вернулся в поместье.
Всё, что происходило дальше, крайне странно. Для начала Жиль укрепил свой замок Тиффож по последнему слову инженерии. Затем окружил себя охраной из двухсот человек и собрал собственную свиту не менее пышную, чем у короля. Главная особенность этой свиты состояла в том, что входили в неё в основном алхимики, оккультисты и звездочёты. В 1439-м Де Рэ сошёлся с неким Франческо Перати, который называл себя некромантом, чародеем и магом. С этого момента маршала стали окружать совсем уже тёмные личности, а к его замку со всей Франции потянулись продавцы различных магических ингредиентов. По округе поползли слухи о том, что маршал и его чародеи каждую ночь вызывают дух какого-то жуткого демона. А слухи вещь коварная. После демонов стали говорить о том, что Де Рэ — оборотень, потом — о его связях с Сатаной, а когда вблизи Нанта стали пропадать дети, никто не сомневался в том, что это дело рук маршала-чародея.
Содомит, богохульник и Синяя Борода
Исчезновение детей — обычная история для Средних веков. Произойти могло всё, что угодно: от бегства до нападения волков, но дремучее население Вандеи, разумеется, связывало эти истории с таинственным маршалом-затворником. Оставалось только дождаться человека, который открыто выдвинет обвинения. Этим человеком стал нантский епископ Жан де Малеструа. В конце августа 1440-го он произнёс перед прихожанами пламенную проповедь, в которой яростно изобличал де Рэ. Епископ говорил о «святотатстве и кощунстве», о «чудовищных преступлениях против детей обоего пола», о «растлении, насилии и даже каннибализме». Говорил он также о праведном суде божьем и людском и требовал, чтобы все, кому известны факты о преступлениях маршала, раскрыли эти факты суду, который, к слову, ещё даже не был учреждён.
После этого порядка десяти жителей сообщили Малеструа об известных им фактах пропажи детей. Всего таких случаев набралось около двадцати. На деле, как выяснилось много позже, пропал лишь один ребёнок, и вовсе не факт, что его исчезновение было как-то связано с маршалом. Важно другое. Делом де Рэ достаточно быстро заинтересовалась инквизиция, а следом и герцог Бретани Жан V. Светские власти, правда, подключились несколько позднее. До этого епископ Нантский уже успел составить акт из 47 обвинительных пунктов. «Еретик, вероотступник, вызыватель демонов, насильник, осквернитель святости церкви, богохульник, убийца детей и, разумеется, содомит». Пункт, касавшийся каннибализма, то появлялся в акте, то исчезал из него. В конце концов, его оттуда убрали, ибо обвинители пришли к выводу, что Де Рэ не поедал плоть убитых им детей, а приносил её в жертву тем многочисленным демонам, которых вызывал вместе со своими чародеями.
Пока церковный суд заканчивал работу над актом, за дело взялся Жан V. Герцог провёл собственное расследование. Началось оно с того, что его люди ворвались в замок Тиффож и провели массовые аресты людей маршала. Под стражу взяли не только алхимиков и чародеев, но также слуг и телохранителей Де Рэ. В числе арестованных оказался и его духовник, которому чуть ли не папским благословением было позволено открыть суду тайну исповеди.
В дальнейшем произошла типичная для судопроизводства тех времён история. О показаниях людей, чьи дети пропали при странных обстоятельствах, суд забыл. Все обвинения строились отныне на словах тех, кто был арестован по приказу герцога Бретонского. Разумеется, ко всем чародеям и домочадцам Де Рэ были применены пытки. Разумеется, от жуткой боли люди начали признаваться во всём, в чём нужно было признаться. Так возникли тысячи костей и черепов, что хранятся в подвалах замка, пять или шесть убитых жён, вызов живого Сатаны и, конечно, принесение ему в жертву мёртвых детей. Вспомнили, разумеется, и про арбалетный болт, который не причинил Жилю никакого вреда.
Много позже, когда дело Де Рэ беспристрастно изучали историки, они пришли к выводу, что из всех пунктов обвинения правдив был лишь один. Де Рэ действительно был причастен к исчезновению детей и в самом деле совершал над ними сексуальное насилие. Этих обвинений вполне хватило бы для того, чтобы отправить маршала на эшафот. Зачем обвинители приплетали сюда Сатану, жертвоприношения и прочие ужасы, ясно не вполне. Разве только для того, чтобы создать уже совсем зловещий и демонический образ маршала. Или, напротив, от неспособности доказать то единственное реальное преступление, которое Де Рэ совершил. Апогеем стал тот момент, когда маршал потребовал испытания. Суд трактовал это заявление как право применить пытку. Де Рэ просил пытку перенести, и его просьба была частично удовлетворена, чтобы дать ему сознаться самому. Сознался он, однако, лишь после двух пыток. На основе «чистосердечного признания» и было вынесено решение о вине маршала.
Что характерно, к смертной казни его приговорил светский суд. Он даже проявил к маршалу нечто вроде сострадания. Было решено казнить Де Рэ через сожжение, но при этом не сжигать его. Маршала возвели на костёр, подожгли под ним поленья, после чего палач удавил его гарротой и вытащил тело из пламени, передав его родственникам. Двое телохранителей Де Рэ были при этом сожжены по-настоящему. Казнь состоялась 26 октября 1440 года — всего через два месяца после обвинительной речи Нантского епископа. Что любопытно, церковный суд продолжался ещё два месяца и завершился лишь к концу года.
У историков есть серьёзные сомнения в объективности суда, ведь в числе судий были старинные враги маршала, да и Жан V, поспешно включившийся в процесс, имел старые обиды на прославленного сподвижника Жанны Д’Арк. Обвинения, выдвинутые в адрес маршала, в значительной степени преувеличены. Не было ни восьми сотен убитых детей, ни пяти убитых жён (жена у Де Рэ была только одна, и она сильно пережила своего мужа). Сексуальное насилие над детьми, судя по всему, действительно имело место, но именно эти факты доказывались слабо и плохо, так что точное число жертв Де Рэ остается неизвестным. Впрочем, молва не ищет правды, героя Столетней войны быстро забыли, а его место заняла народная история про богатого и знатного человека, который был хорош всем, кроме привычки убивать детей и женщин. Дети со временем из этой истории исчезли, а женщины обрели статус законных жён, которых злодей убивал одну за другой. Образ злодея тоже изменился, он стал куда крупнее, чем был реальный Де Рэ и зачем-то обзавёлся густой бородой тёмно-синего цвета.