— Какие слова вы бы назвали сейчас ключевыми, особенно важными для общества, для страны? Почему?
— Не берусь ответить на этот вопрос. Понятия не имею, чем озабочена «страна»: она разная, невероятно разная. Но я точно знаю, что у «страны» заботы не совсем, мягко говоря, такие, как у обитателей фейсбука.
— Существуют ли для вас антислова?
— Мне проще говорить о том, что меня раздражает. Хотя в последние годы стараюсь подавить в себе это раздражение, чтобы не превращаться в брюзгу. Не очень получается, уши все чаще заворачиваются в трубочку... Вот уже долгие годы не могу смириться со словом «волнительный», и пусть количество тех, кто так говорит, растет угрожающими темпами, качества за этим ублюдочным словом я не признаю никогда.
Есть еще одно слово, оно для меня просто-таки как маркер того или иного человека, — «короче». Вы тоже, я думаю, не можете не слышать, как в метро, в магазине, на улице — повсюду практически любой, так сказать, монолог поддерживается, подкрепляется этим самым «короче»... Я не лингвист и не берусь гадать, откуда тут ноги растут, но предполагаю, что «короче» стало замечательным подспорьем для безъязыкой, в сущности, толпы: когда нет мало-мальски объемного лексического запаса и нет никакой мыслительной энергии для ведения нормального разговора, на помощь приходит спасительное «короче»...
Ну и конечно, галантерейная парочка «супруг-супруга» вместо нормального «муж-жена». Как же всем хочется говорить «покрасивше», как же при этом они не видят в себе лакея Яшу из «Вишневого сада»! Грустно.
Это ж какой лексической тупостью надо обладать, чтобы додуматься до «тружеников погоста»?
— Что вы считаете главной бедой языка СМИ сейчас? Что особенно раздражает в речи журналистов?
— Главная беда — это все тот же убогий лексический запас. А откуда ему взяться? Читают мало, будут читать еще меньше. Поэтому язык стертый, сплошные стереотипы, а уж когда начинают выстраивать синонимический ряд — туши свет... Вот, например, одна журналистка, описывая приход некоего известного артиста на могилу жены, называет тех, кто наблюдает за этой скорбной сценой, т.е. кладбищенских работников, тружениками погоста... Это ж какой лексической тупостью надо обладать, чтобы додуматься до «тружеников погоста»?
Но даже умным, образованным, талантливым иногда изменяет чувство языка. Это, как мне кажется, объясняется распространенным сейчас «мессианством», когда журналист видит в своей аудитории не читателей, не зрителей, а непременно паству. Он пасет народы, он изрекает... Отсюда дидактический пафос, выспренний стиль, который, на мой-то взгляд, выглядит отсылкой все к тому же чеховскому Яше или к приказчикам из «Мюра и Мерилиза».
Вот слушаю я недавно по радио беседу с одним очень хорошим тележурналистом. Молодой, талантливый и — что важно — с незаурядным чувством юмора, во всяком случае в его телерепортажах многое построено на иронии, подчас очень едкой и всегда точной... Так вот сидит он перед микрофоном и, отвечая на какой-то вопрос, говорит о своей работе: мое творчество... И не поправился, не споткнулся, пошел дальше. По-моему, это значимый маркер. Если этот журналист в таких координатах рассматривает собственную работу, значит, не все в порядке с самооценкой и самоирония спит крепким сном... Жаль. Но он молодой, жизнь еще заставит самоиронию проснуться.
Мне в разговоре важна точность в выборе слов. Даже если эта точность нужна гостю, чтобы уйти от ответа
Кстати, лексический выбор — работа или творчество — для нас с Ильдаром Жандаревым однажды стал поводом для разговора с гостем передачи «На ночь глядя». Когда к нам в студию пришел Константин Хабенский, первый вопрос был именно об этом: работа или творчество? Хабенский сказал, что конечно же работа, а если кто-то результаты ее может расценить как творчество, он подумает над этим, но сам он применительно к себе этого слова не произнесет никогда... Во как! Мы с Жандаревым были счастливы, что не ошиблись в Хабенском, и беседа, как мне кажется, получилась.
— Кого еще из гостей программы «На ночь глядя» вы могли бы вспомнить — из тех, кто приятно удивил вас своим умением выражать мысли, своей речью?
— Так ведь с ходу и не скажешь... Больше 250 эфиров, а если приплюсовать тот же наш формат на погибшем канале ТВС (программа «Без протокола»), то выбирать придется из, наверное, полутысячи гостей... Начну от противного. Разочарование настигает, когда гость прибегает к тем же «файлам», которыми он пользуется в других передачах. А поскольку мы, готовясь к эфирам, читаем досье, где собраны интервью, смотрим записи других ТВ-передач, куда ходил наш гость, то распознать в ответах гостя его дежурные «файлы» (про любовь, творчество, гражданскую позицию и т.д.) нам не составляет никакого труда. Но это и никакой радости нам не доставляет. Конечно, своего мы добиваемся, и гостю никак не уйти от вопросов, с которыми привычные «файлы» ну никак не рифмуются, однако разочарование остается. Человеку, выходит, сказать особо нечего...
Но, к счастью, бывает и такое, когда гость размышляет на глазах у зрителей, когда он ищет слова, поправляет себя, когда он вступает в спор с нами — в общем, когда беседа происходит «здесь и сейчас», без заготовленных «файлов».
Паузы иногда бывают важнее слов. Когда у нас был писатель Владимир Сорокин, я спросил его: «Чего вы боитесь?» Он, прежде чем ответить, молчал 50 секунд
— Но все-таки кого бы вы могли назвать? Кто сумел соответствовать формату «здесь и сейчас»?
— Галина Вишневская, Александр Сокуров, Марина Неелова, Валерия Гай Германика, Людмила Улицкая, Алла Демидова, Рената Литвинова, Захар Прилепин, архимандрит Тихон (Шевкунов), Лев Додин... Я бы, честное слово, мог продолжать этот список, но кому интересно перечисление имен? Интересно было нам и, хочется надеяться, зрителям, потому что эти люди не боялись быть самими собой в нашей студии. И вы знаете, мне, скажу честно, бывает приятно, когда после эфира, оценивая того или иного нашего героя, мне говорят: «А какой у него русский язык!»
Я ведь тут обращаю внимание не на скорость словоговорения, не на обилие эпитетов — мне в разговоре важна точность в выборе слов. Даже если эта точность нужна гостю, чтобы уйти от ответа... И еще мы очень ценим паузы, они иногда бывают важнее слов. Когда у нас в «На ночь глядя» был писатель Владимир Сорокин, я уже ближе к финалу спросил его: «Чего вы боитесь?» Как подсчитал потом один рецензент, Сорокин, прежде чем ответить, молчал 50 секунд... Проще, конечно, приглашать тех, кто сначала говорит, а потом (да и то вряд ли) думает. Но мне интереснее те, кто думает и лишь потом говорит.
— Надо ли вводить какие-то санкции для тех, кто неграмотно говорит в публичной сфере? Штрафовать журналистов, увольнять политиков, например. За что бы вы штрафовали (если это необходимо)?
— Если ввести санкции, радио замолкнет, телевизор онемеет... Ну а если серьезно, не все так плохо, есть еще (и даже среди политиков) люди, чувствующие русский язык, умеющие говорить на нем и грамотно, и образно. Подозреваю, что эти люди в детстве и юности читали хорошие книжки, да и сейчас продолжают читать. Иного рецепта я не знаю.