Ad absurdum (Ад абсурда)
(миниатюрморт с апагогией)

______________ — Где же ваш хваленый молоток во рту?
______________ — Бр-р-р...
______________ (Семен Г., «Встреча»)

План

1. От противного (к непротивному).
2. От обратного (к противоположному).
3. От абсурдного (к нелогичному).
4. От прекрасного (к уродливому).
5. От Матфея Ханаановича (к Свану).
6. От Че наш (к «ГорЮ от ума»).

И его реализация

1
Да что тут рассуждать! Брось противного, иди к непротивному. Договорись по деньгам и живи с ним, образно говоря, долго и счастливо.

2
Абсурд крепчал. Ибо столичное лето 53-го было холодным. Полупустая, но полуголодная Москва. И почти такие же дорогие мои москвичи — полупустые. Но не голодные — их мучит жажда. Что-то же должно их мучить?! А Сталина уже нет...
Хамовники. Это район, если кто не в теме. А Елисеев — магазин на Ямской-Тверской. Очень поздний вечер, но он (не вечер, а Елисеев) настежь открыт для простых людей. И они у него (или у любого открытого настежь ларька) могут утолить эту многовековую славянскую жажду. Нужно лишь купить. Однако идти из Хамовников на Ямскую-Тверскую, чтобы утолить жажду к знаниям, глупо. И долго (сложно). Быстрее (проще) купить диплом на ленинских Воробьевых горах. Однако и купленным дипломом указанную жажду быстро не утолишь.
Граненый стакан объемом 200 миллилитров (до каемки) тоже был полупуст, если смотреть на него скептически. А если взглянуть оптимистически — через розовые очки без диоптрий, — то он был наполовину наполнен рассолом. Образно говоря, этот стакан крепко стоял на своих ногах, не прося и не требуя бюджетных дотаций. Стоял он один, без охраны содержимого, в самом геометрическом центре Лубянской площади на правах малой архитектурной формы. Легенда гласит, что чаша сия была установлена одним полуголодным оптимистом, прописанным в Хамовниках, через пять минут после сноса предшественника.
Считается, что любой официальный житель Хамовников, успешно достигший 16-летнего возраста, имеет право бесплатно приложиться нижней губой к стакану и, сделав символический глоток, одномоментно утолить свою жажду к знаниям в объеме начальных классов общеобразовательной средней школы времен холодного советского лета 53-го года.

3
Э-э-э... Да ваш лицевой мускул, глубокоуважаемый читатель, даже не дрогнул?.. «Бр-р-р»! По пути ли нам? Ну, еще одна попытка...

4
Не без негативного влияния Брэдбери маленький принц перебрался на Марс. На родной планете ему не хватало коммуникаций. Но марсианские каналы не оправдали его ожиданий, поскольку в них нельзя плавать брассом. И с виндсерфингом у него там не заладилось. Ни на Луне, ни на Марсе, вопреки его надеждам, не было ни капли воды. А были только «слова, слова, слова»... Так или иначе, но пресловутым яблоням на Марсе цвести еще не скоро, а грушам — не знаю.

5
Теперь круто вниз по университетской лестнице, ведущей прямиком на плоскую крышу сторожевой башни, переоборудованной в смотровую площадку. Пока светло, осматриваемся (по сторонам света): академик Аганбегян, Боттичелли с картой ада абсурда, Бертолуччи с интерьером, Ванина Ванини с карбонариями, Венера и соответствующие ей болезни, Гоголь Н. В. и соответствующий ему нос, закат Европы и ее же похищение, Меркурий и почти однофамильный Фредди, Марс и одноименные шоколадки, луноход и однокоренная соната, избранные речи Цицерона-Троцкого, восковая фигура мадам Тюссо, недопитая рюмка Абрау-Дюрсо (не путать с полупустым стаканом), Дерсу Узала (с настоянным корнем женьшеня), Экзюпери (отец маленького принца), гильотинист Юм, палач Ягода... Столько всего, конца не видно...
Быстренько, быстренько, быстренько, как на вокзале (для двоих). На все культурные дела — пять минут. Пять минут, пять минут... И скоренько вверх, по школьной лестнице, ведущей, как известно, вниз.
Пять так пять. Время пОшло... Виноват, зарапортовался — время пошлО.
Стишок Культуре по привычке посвящу: Нижинский, Шоу (Ирвин?), Рубенс (в стиле «ню»?)... Олимп, Сизифов труд, Давидову пращу, не повредив гробниц, всех срежу на корню. Купальщицы (Дега?), а с ними красный конь, фламандец (Гюйс?) — этюд на шахматной доске. Адепт фиесты (Хэм?), иди со мной, огонь, Эдип... родня (Никиты?) мается в тоске. Полковник (Маркес?) пусть живет сто лет. Корчагин (Павлик?) плюс советские божки в скульптуре... (Геббельса?) хватаю пистолет. Соната (лунная?), по пьяни — «...Петушки», Урга, Ваксонов, культ, просвет кафе «Сайгон»... Как жаль — «сонет» устал!.. Кончай его, Семен!!
Кончаю!!!
Сошли с дистанции Платон, Дали, Краван; отстали миллионы алых (Аллы?) роз,
а также Дюка (Эллингтона?) караван. На корпус впереди рок-оперный Христос!!!
Кончил... В смысле: кончил «5»; осталось «6».

6
От Че наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое и так далее, по забытому многими шестидесятичетырехсловному тексту.
А где же оскорбленному чувству есть сердца уголок? Да в Караганде, где же еще?! Но Она далеко от Москвы. И Они далеки от Народа. Потому что жесткий 21-й Век, жесткие недоваренные Сердца... И почки. И печень, настоятельно требующая незабытого рассола. И потому... вон из Хамовников! И в Бирюлево я больше не ездок.
«Карету мне! Карету!» — правильно цитирует незабытый простыми Людьми маленький Принц, пакуя Чемоданы на обезвоженном Марсе. Он тоже уезжает. Уезжает... в сонетные Петушки? Нет, там он точно сопьется... Тогда, минуя вечно вальсирующую Вену и вечно воюющий Израиль, прямиком в Нью-Йорк! Там он поселится на Брайтон-бич. И будет, бич, без жажды жить-припевать, добра наживать.
И вот еще что: два раза в неделю он будет выходить на недалекий берег абсурдно мыслящего Атлантического океана, плавать в нем брассом, а потом, обсохнув, с руки кормить чайку. По имени Ливингстон.