Чтобы дольше помнили...
(миниатюрморт с мифами и былями о выдающихся людях)

________________ К нему не зарастет народная тропа.
________________ (Выдающийся литератор)

Начну с банальности: раньше или позже, но придет не стоящее на месте время, и всем нам, литераторам, придется уйти. Это грустно, но неизбежно. (Грустная неизбежность, конечно же, не минет и литературных критиков, и читателей, и бедолаг, никогда ничего не читавших, но давайте, коллеги, с легким сердцем оставим их всех за миниатюрмортными скобками и сосредоточимся на нашем профсоюзе.) А что останется потомкам от ушедших литераторов? Если вынести за те же скобки меркантильное (дачи, земельные участки, автомобили и надежные акции, а также малые или иные толики наличных денег, которые достанутся законным наследникам ушедших или не дремлющему государству), останутся наши литературные творения.
Но выдержат ли эти творения (тексты) испытание на незабвенность солидным полувековым промежутком лет? Математически (то бишь честно) говоря, вероятность такого исхода ничтожно мала. Ну а хотя бы малюсеньким (в вековом разрезе) девятимесячным промежутком они выдержат испытание? Тоже сомнительно... Так что же нам предпринять??
Ответ: у современного автора (в частности, у меня) больше шансов сохраниться в памяти читателей своими маргинальными проделками, совершенными в горьких (скучных) промежутках между сладкими (веселыми) часами словотворчества; желательно, при том или ином участии выдающихся людей. Ведь в этих, к счастью, весьма длительных, промежутках еще живые люди-литераторы (не идолы в энциклопедиях) иногда неумеренно едят (как у литератора Рабле), еще неумереннее пьют (как у литератора Ерофеева), сногсшибательно гендерно гуляют с лицами противоположного пола (как у литератора Г. Миллера) и одноименного пола (как у... сами выберите из легиона). А некоторые не ограничиваются указанными шалостями детского уровня, а по-взрослому пускаются во все тяжкие: нюхают отечественный клей, едят мексиканские мухоморы, портят исправные машинки свои венами и даже — о ужас! о восхищение! — прибивают свои гениталии к мостовым культовых площадей... (Лично мне, если хотите знать, каким-то чудом удалось избежать «всех тяжких», а также «гендерного гуляния» с лицами одноименного пола. Покушать же я люблю, пью в меру, а малую меру свою знаю и люблю, как самого себя.)
Доброжелатели (будущие биографы) перспективных литераторов в надлежащие моменты оказываются поблизости в подходящих местах (ресторанах, барах, спальнях, курильнях и проч.) и фиксируют пикантные моменты внетворческого бытия избранных ими творцов. А потом они оформляют зафиксированное в виде текстов (мифов, легенд, былей, анекдотов и/или мемуаров), которые продвинутые читатели запоминают на долгие времена.

Обратимся к примерам. Полагаю, на пару веков в памяти людской задержится полубыль о том, как...

Однажды, еще при царе, литератор Сергей Е., устало волочась за неутомимой танцовщицей Сарой Д., забрел в подмосковный «Яръ». Там их углядел литератор Владимир М. и одномоментно притащил своим знакомцам большую... Ну, что было дальше, почти все помнят.

Или вот. Однажды, еще при большевиках, литератор Юрий О., не случайно сидя за столиком в столичном «Метрополе» и духовно мучаясь отсутствием возможности оплатить выпитое в кредит, сказал случайно подошедшему литератору Илье Э.: «А притащи-ка мне, коллега, одномоментно большую... или хотя бы графинчик...» Ну, что было дальше, почти все помнят.

Или вот-вот. Однажды, еще при царствовании социалистического реализма, литератор Даниил Х., войдя в ленинградское «Адмиралтейство» и сдав в гардероб свой молоток, но не дойдя до облюбованного столика, споткнулся сразу об двух лежавших конкурентов — об Александра П. (спеца по рифмам) и об Николая Г. (знавшего толк в юморе). Ну, этого, конечно, никто не помнит, потому что придумано сие мной минуту назад.

На блестящем фоне гигантов художественного слова даже неловко упоминать о литераторе-совместителе Никите Б., который многократно в половинных (0,5 л) и четвертных (0, 25 л) паузах в основном занятии (музицировании, если кто забыл) умело разыгрывал знаменитых приятелей (в частности, будущего «оскароносца» Никиту М.) и расписывал поля их белых шляп и манжеток черных рубашек своими афоризмами в московском «Пекине». Не существенно, помнит ли об этом хоть кто-нибудь.

Если приведенных примеров уже достаточно для пояснения моей шальной мысли, отказываюсь от всех (десятков) запланированных, а тотчас же, — напомню и подчеркну: в неукротимом стремлении подольше остаться в памяти глубокоуважаемых читателей — в меру кратко и на сто процентов правдиво поведаю о том, как литератора («5-й всесоюзной категории») Семена Г. на пляже сочинской гостиницы «Жемчужина» узнал в лицо... шахматист Михаил Т.

Новый международный мастер

Более сорока лет назад (в октябре 1979 года) в открытом чемпионате Харькова по шахматам была установлена норма мастера спорта СССР. Среди соперников-мастеров были и будущие гроссмейстеры. Тем не менее, моя пятая (за десять предыдущих лет) попытка выполнить желанную норму оказалась успешной. К причудливости моей шахматной карьеры следует отнести и то, что одновременно с завершением в ноябре указанного очного турнира «подоспел» и второй (из двух необходимых) балл международного мастера ИКЧФ за успешное выступление в 18-м чемпионате Европы по переписке. В квалификационных требованиях тех лет было записано, что советскому шахматисту, добившемуся звания международного мастера ИКЧФ, присваивается звание... очного мастера спорта СССР. Получилось, что я добился «советского» титула почти одновременно на двух шахматных фронтах — на восточном (очном) и на западном (заочном).
А дальше было вот что. В те годы я часто ездил в командировки в Москву, и так совпало, что в начале декабря смог лично отвезти в столицу все документы, необходимые для присвоения престижного звания. Предварительно договорившись по телефону с куратором советских заочников-«международников», я принес их в знаменитый Центральный шахматный клуб СССР, размещающийся по знаменитому адресу: Гоголевский бульвар, дом № 14. Куратор принял материалы, внимательно их просмотрел и заверил, что решение будет положительное и быстрое, поскольку заседание Высшей квалификационной комиссии было назначено как раз на следующий день. А мне было предложено явиться в клуб послезавтра. Я явился и нашел куратора в комнате для титулованных игроков, где он наблюдал как легендарный экс-чемпион мира Михаил Таль (в дорогом костюме, но без галстука) гоняет блицок с каким-то московским мастером. Увидев меня (в отнюдь не дорогом костюме, но с галстуком), куратор доброжелательно и громко меня поздравил: «А вот и Семен Губницкий, наш новый очный мастер СССР и международный мастер ИКЧФ!» Таль оторвал свой знаменитый демонический взгляд от доски и внимательно на меня посмотрел. Я прямо-таки почувствовал, как у него в голове прокручивается программа распознавания образов. Но по промелькнувшему выражению его лица и итоговой улыбке я понял, что... не распознан. (А шанс быть «распознанным» у меня был — в 1977 году Таль присутствовал на церемонии награждения победителей открытого турнира «Юрмала-77», где тоже промелькнули моя фамилия и физиономия.) И так я экс-чемпионской улыбке неузнавания огорчился, что не решился озвучить уже сформировавшуюся в голове нагловатую просьбу: «Михаил Нехемьевич, сегодня у меня единственный шанс в жизни сыграть с вами две, а еще лучше — четыре, блиц-партии. Воспоминание об этом ярком событии в моей шахматной карьере когда-нибудь украсит мои мемуаразмы». Предполагаю, что остроумец Таль оценил бы литературный стиль просителя и не отказал ему в мелкой просьбе. Но, образно говоря, этот трамвай-желание ушел в 1980-е годы без меня...
В 1982 году я снова повстречал Таля. Это было в Сочи, где я частенько проводил отпуска, подстраивая их по срокам под традиционные международные турниры — Мемориалы Чигорина. Обычно я как-то устраивался на «полузакрытом» (как сицилианская защита) пляже гостиницы «Жемчужина» и в течение ряда бархатных сентябрей наблюдал знаменитых шахматистов: утром и днем (в плавках) на пляже, а вечером (в костюмах) в той же гостинице за шахматными столиками. В какой-то незабываемый для меня день я в одних плавках гонял блицок на пляжном топчане. Возле него проходил Таль (тоже в одних плавках). Он не мог не бросить взгляд на доску — бросил. Мгновенно оценив позицию, Таль посмотрел и на обоих игроков. Потом его взгляд сфокусировался на мне, и гений шахмат со своей феноменальной памятью таки вспомнил — «нового международного мастера»! Он несколько секунд с невысказанным значением, улыбаясь, смотрел мне в глаза. Я эту улыбку понял и, будучи тогда еще хорошим блицером, успел — с невысказанным значением — утвердительно кивнуть головой и улыбнуться ему в ответ. О том, чтобы произнести «нагловатую просьбу», я тогда, увы, не додумался...

Вот так к себе топчу «народную тропу», глубокоуважаемые читатели...