Проигранные игроки
(максиминиатюрморт с двумя фигурками)
[из серии «Мастер-класс неподсудного плагиата»]

По ошибочному сообщению «Daily Telegraf», 53-летний мистер Эдуард Пемброк «скончался в зале Гастингского Шахматного Клуба тринадцатого октября 1921 года, в пять часов вечера, во время четвертого тура Международного Шахматного Турнира». На самом деле он умер шестого марта 1940 года, в восемь часов вечера, умер в госпитале английского города Лондона вследствие смертельного ранения, вызванного разрывом германской бомбы.
В досадном первом некрологе, помещенном, как известно, в «Эдинбургском шахматном обозрении», мистер Пемброк был охарактеризован как «энергичный общественный деятель, перед которым некогда развернулась было многообещающая политическая карьера». Там же весьма образно отмечалось, что усопший «променял широкую арену политической борьбы на квадрат шахматной доски — ушел от поступков к ходам».
И действительно, осуществив вышеуказанный «обмен», мистер Пемброк до истинного конца своих дней презирал политику и политиков, доведших человечество до второй мировой войны, и оставался верен мудрой игре королей, что позволяет без малейшей натяжки причислить его к благородной когорте шахматных рыцарей.
С другой стороны, объективный анализ шахматного творчества мистера Пемброка приводит исследователя к жестокому выводу: он был страстный, — как артиллерист Наполеон! — но посредственный игрок, к тому же не сделавший ни малейшего вклада в сундук дебютной теории.
Немалая же известность этого заурядного британского вассала Каиссы в кругах русскоязычных продвинутых поклонников мировой художественной литературы и ценителей осовремененной древнеиндийской чатуранги обусловлена блестящим пером его первого и единственного биографа — этнического поляка, которого по праву называют русским Борхесом.
Напомним, что именно этот ярчайший выдумщик умопомрачительных фантазмов «приговорил» мистера Пемброка к смерти, основываясь на неизбежности изъятия черной пешки дэ-4, в которую непостижимым образом перевоплотился «проигранный игрок», гривастым белым конем, роющим копытами квадрат эф-3.
Однако Случаю — известному Богу-изобретателю! — было угодно, чтобы соперником мистера Пемброка в злополучном четвертом туре был гер Карл Гëринг, амбициозный 23-летний немецкий игрок с философическим складом ума.
В понятиях шахматной доски и синтаксисе полной алгебраической нотации начало их судьбоносного дебютного противостояния можно пересказать так:
1. e2-е4 e7-е5 2. Кg1-f3 Кb8-c6 3. d2-d4 е5:d4.
Заметим, что именно гер Гëринг, отнюдь не подчиняясь тогдашней моде, а преследуя особые цели, о которых еще будет поведано, пятым полуходом актуализировал ту начальную ситуацию, которую теория шахматных дебютов называет «Шотландской партией».
Без литературного преувеличения, не теряя ни пенса объективности неподкупного аналитика, отметим, что немецкий Карл, по существу, вынудил британского Эдуарда идти по главной компьютерной линии, сулящей лакированной головке маленькой черной пешки е-5 верную гибель — почти немедленную или чуть отсроченную…
Однако отставим на время постылый постмодернизм с его нарочито перепутанной последовательностью описания событий и вернемся к традициям классического словесного пересказа шахматного бланка с записью партии К. Гëринг — Э. Пемброк (Гастингс, 1921): слева направо, начиная с самого первого полухода и далее без пропусков.

Первый полуход

По уточненным данным, соискателей призов было шестнадцать. Симметрично рассаженные по обе стороны турнирных столов, живые фигуры задумались уже над первым полуходом. Подошвы их ног, прижатые к светлым и темным квадратам паркета двигались мало и медленно. Зрачки же их глаз, притянутые к темным и светлым квадратикам шахматных досок, двигались много и быстро, пытаясь как можно глубже проникнуть в будущее.
Гер Гëринг вдруг почувствовал жгучую боль в обеих подошвах, установил ступни на пятках и, в соответствии с домашним анализом, предельно далеко продвинул королевскую крестницу.

Второй полуход

Кроме восьми стандартных шахматных столов с игроками и слегка рахитичными, но поблескивающими черным и желтым лаком резными фигурками стаунтоновского дизайна, имелся девятый удлиненный стол, оснащенный привычным гонгом и неотъемлемым молотком, за которым расселась бригада арбитров.
Расстановку столов в просторном прямоугольном безоконном зале золотого сечения при избытке фантазии можно соотнести с бубновой девяткой, лежащей в середине колоды трехэтажного здания. (На первом этаже функционировал магазин модной одежды, а на последнем трудились реставраторы картин времен Ренессанса.)
Освещение зала было хорошим — электрическим, а стулья — венскими.
За отсутствующими окнами зала моросил холодный дождь, но в клубе температура была комфортной и содействовала начавшемуся творчеству.
Забелев манжетой, рука мистера Пемброка поднялась над столом № 3 и, неуступчиво борясь за центр, симметрично передвинула деревяшку.
Французский музыкант Филидор, издалека и свысока наблюдавший за тем, как развивается игра, прокомментировал возникшую ситуацию в космическую пустоту: «Пешки — душа партии».

Третий полуход

Понемногу боль утихала и к геру Гëрингу возвращалась способность логической мысли: «Германия в развалинах, но ей нужен союз. История философии развивается по спирали, и важной частью этой спирали является L-образная траектория коня. Я стану инициатором возрождения Германского шахматного союза, а фигуры надо развивать к центру». «Каким же конем скакнуть? — уже конкретнее размышлял Карл. — Может быть, левым, в честь венских стульев?» Гер Гëринг прикрыл свои зрачки бейсбольным козырьком из переплетенных пальцев, скрывая свою мысль от мистера Пемброка, и скосил глаза налево. Между средневековой крепостью и элегантным офицером в обтянутых рейтузах переминалась понурая лошаденка, выискивая на клетке бэ-1 несуществующую травку. Отринув идею Венской партии, немецкий философ диалектически двинул зрачки в противоположную сторону. Там стоял конь бледный. «Прямая грива его вздыбилась, ноздри злобно раздулись, обнажая оскал рта». «Вот это подходящий настрой», — удовлетворился нетитулованный Карл. Подобно барону Мюнхгаузену, он одним махом оседлал строптивца и, дав ему шпоры, без штрафа пролетел над пешками и безболезненно приземлился в квадрате эф-3.

Четвертый полуход

Мистер Пемброк не чувствовал болей в ступнях и кистях, но ему было не по себе. «Правь, Британия» ходила в победителях, и английский шахматный союз укреплялся и твердел, как фунт стерлингов, но что-то тревожило Эдуарда. То ли предреволюционное вздутие ирландского подбрюшья, то ли необходимость защитить пехотинца? Мозжечок насвистывал устаревшую, но прочную оперу «Дэ-шесть» композитора Филидора, а твердая лобная кость лоббировала русско-большевистский черный террор, нацеленный на усатую белогвардейскую пешку с вильгельмовским шишаком.
«Не играется… Может быть, предложить ничью?» — мелькнула заботливая мысль.
Пальцы правой руки мистера Пемброка азартным галльским шелобаном отогнали неспортивную мысль и произвольно, без согласования с хозяином, взялись за правого коня. Мистер Пемброк растерянно глянул сквозь толстые стены золотого сечения, и тут же неизвестный картограф услужливо развернул перед ним план города Гастингса — «паутину спутанных и пересекшихся уличек, улиц, переулков и тупичков».
«Тронуто — пойдено. Полцарства за коня!» — подстрекнула Эдуарда резная фигурка. Предчувствие неизбежной и скорой встречи с каким-то бродячим соплеменником, заблудившимся, быть может, здесь, в этих уличках-вариантах и тупичках-оценках несуществующего города, растревожило мозг и развязало язык черного коня.
«Это у него от дождя или магнитной бури», — подумал мистер Пемброк и привычным движением ортодоксально двинул копытного активиста к центру.

Пятый полуход

Сумрачный немецкий гений ерзал мыслью по Европе. Французскую Эйфелеву башню уже не построить… Если выдвинуть слона не очень далеко, то может получиться венгерский гуляш или острые итальянские спагетти… Удлиняя пробег гиганта, сразу же получаем испанскую гарроту… Молодой философ понудил свою мысль повернуться к северу. Пересмотрев дюжину элегантных английских костюмов, Карл Гëринг обнаружил в теоретическом закутке клетчатую шотландскую юбку…
«Ах, клетчатая…» — только и успела шепнуть пешка дэ-2 своей госпоже. Через мгновение она уже занимала одну из четырех клеток малого центра.

Шестой полуход

Мистер Пемброк размышлял: «Если принять размен пешками, поле не обнажится... Теряю 0-0-0... Если же Kc6:d4, то...» Пройдя десятки вариантов, припомнив с полдюжины книжных рекомендаций, мысль его стала у входа.
Один «этнический поляк», волею Случая очно наблюдавший за партией, вспоминает: «Взяв осторожно в пальцы смутно белеющий блик с квадратика дэ-4, игрок бросил блик в ящик: сухой, негромкий деревянный стук. Смолкло. И тотчас же, стиснув между указательным, средним и большим пальцами правой руки круглую головку пешки на e5, он быстро шагнул ею на опустевший черный квадратик: e5:d4. Сделав ход, пальцы быстро разжались, и в то же мгновенье туловище мистера Пемброка, неестественно качнувшись, наклонилось к клеткам шахматного поля, точно игроку хотелось пристальнее всмотреться в игру, рука же с полуразжатыми пальцами упала, мягко, но четко стукнув о край стола».
В связи с отсутствием надлежащего литературного мастерства самокритичный автор этих строк не станет тягаться с «русским Борхесом» в образном пересказе того, что произошло затем с мистером Пемброком. В примитивном же шахматном смысле указанный игрок «перетек» в пешку дэ-4. Но это было не самое опасное для него. Великий чемпион фантазмов превращал своих литературных героев и в пылинки. Весь ужас положения «перетекшего» заключался в «зияющем пустотой глазниц» беспощадном коне эф-3, который, в соответствии с главной компьютерной линией Шотландской партии, изымает черную пешку дэ-4 из игры, а мистера Пемброка из жизни.
Неповторимым языком классика говоря: «Нечеловеческий ужас охватил его всего — от точеной деревянной головки до подклеенной кружком зеленого сукна ножки».

Седьмой и последний полуход

«То, что было раньше Пемброком, хорошо знало беспощадную логику шахматной доски — Кf3: "Я"».
Эту «логику», ведущую к дебютному преимуществу белых, знал и философ Карл Гëринг. Но он был тонко чувствующим человеком и шахматным новатором. Непостижимым образом гер Гëринг уловил бешеные удары деревянного сердца под резной лакированной грудью мистера Пемброка и беззвучный крик его души: «Не смейте трогать меня, прочь от моего дэ-4! Хочу, чтобы я, а не мной!»
Внезапная острая боль в плече перенаправила руку гера Гëринга, уже тянувшуюся к коню-палачу, перенаправила к пешке цэ-2 и…

4. с2-с3.

Не забытый Бог-изобретатель избрал гамбит Карла Гëринга, а жизни шахматных оппонентов свернули на неглавную компьютерную линию...

* * * * *

По безошибочному сообщению «Weekly Teletype», 42-летний гер Карл Гëринг «скончался шестого марта 1940 года, в восемь часов вечера, в своей берлинской квартире, вследствие суицида». В некрологе, помещённом в «Дрезденском шахматном обозрении», гер Гëринг был охарактеризован как «энергичный шахматный деятель, один из инициаторов Германского шахматного союза, перед которым некогда развернулась было многообещающая карьера ученого-философа». Там же весьма образно отмечалось, что усопший «променял 64-клеточную арену бескровной войны на бомбардировщик «Люфтваффе» — ушел от ходов к поступкам». И действительно, осуществив вышеуказанный «обмен», гер Гëринг до самоопределенного конца своих дней презирал шахматы и шахматистов, своим пацифизмом доведших человечество до второй мировой войны.
Кстати или некстати, но вездесущие журналисты нашли дневники Карла Гëринга. В них открылось, что изобретатель одноименного шахматного гамбита страдал депрессией, вызванной ревматическими болями. Пытаясь вырваться из ее жутких объятий, философ-шахматист и «ушел от ходов» к поступку.
Случайное совпадение конечных дат жизней Карла и Эдуарда и открывшиеся нюансы их взаимосвязанного бытия будоражат автора вопросом: уж не гер Гëринг ли, нажатием на кнопку, выпустил бомбу, осколок которой смертельно ранил мистера Пемброка?

1921 — 2017