Жил в деревне старец пришлый. Никто не ведал, откуда он пришёл: только занял старый дом на краю деревни и стал в нём жить.
Сторонились его люди по-началу, но дети малые — те совсем не боялись.
Притащится, бывало, молодка какая с дитём малым в церкву, дитё орёт, как оглашенный, молодка его тетёшкает, песни с молитвами поднывает, причитает пред честным людом, будто сглазил его кто недобрый.
И вдруг, спохватится: ба! дитя то затихло! Смотрит на кого-то, улыбается.
Обернётся молодка — а это старик пришлый в гляделки с ним играет и тоже лыбется. Чудно’!
Стали поговаривать, что непростой к ним дед пожаловал, да и неспроста.
Особливо сильно про это Венька-плясун распространялся:
— Видно, говорит, быть чему-то небывалому, ежели такие непростые люди с мест снимаются, и к чужой стороне прибиваются.
Почесали мужики на сходке под шапками — да согласились с Венькой. От самого то старика не добиться никакого толку было: знай улыбается тебе, как маленькому, махнёт рукой, — да и пошёл себе потихоньку.
Даже имени своего никому так и не сказал.
Жил своим огородом, диких пчел залётный рой к рукам ловко прибрал, и стали к нему из деревни за мёдом похаживать. Да не с пустыми руками идут, — а оно всем и приятней. Так и пошло: зауважали деда, не только за мёдом ходить стали, а и за советом: « Так, мол, и так, рассуди, мил человек, реши наш спор да тяжбу...»
Ну, он и решал. Тихонечко говорил, да голос его далеко стал слышен.
Вот и пришла к нему из неближнего села баба бела, а зачем пришла - не сказывает. Да и не пришла она вовсе — на коляске расписной приехала, только у самых ворот спешилась, и говорит:
- Ты ли старец, всем известный?
- Что старец — то и правда, всем известно, — был ей ответ.
- Можно ли, войду? - спрашивает баба, - Разговор у меня к тебе есть, да не про их честь! - махнула платочком на провожатаев своих, что дорогу к его двору показывали.
- Ну входи, - говорит дед, - коли не шутишь.
Прошёл вперёд, открыл дверь в сени, пропустил гостью и сам уж почти вошёл, ан выглянул, осмотрелся, будто искал кого, — да и захлопнул дверь покрепше.

С той поры стала баба у него бывать. Одёжа — как у бабы зажитошной, а на коляске, как барыня, ездит. И старались в деревне о той гостье узнать, — всё напрасно. К ней самой и близко не подойдёшь: возница так хлыстом прищёлкивает, что по всей деревне кони в дыбки идут. А дед - тот знай себе, помалкивает.
Да пробрался раз Федька в подполье к старику, подкопался с бурьянной стороны к дому, что к чистому полю примыкала: дед то на окраине жил.
В акурат в то время, к нему гостья заезжая пожаловала.
Ба! Что тут было!
Баба то его дщерью ро´дной оказалася!
Плакала она, уговаривалась с ним об чём-то, что-то ему всё сулила. Выслушал её дед, налил мёда глинянку с собой, осенил крестом, благословение родительское отдал - да и отправил восвояси...
Баба то гордая всё была, а тут её на селе и спрашивают, чем, мол, да как ты так родителя обидела, что ушёл, нейдёт с тобой теперя?
Разрыдалася баба, заголосила, что никогда боле не приедет.
Зыркнул на них возничий усатый, да и погнал коляску, что есть мочи.
Мужики да бабы с ребятишками у ворот топчутся, а зайти, узнать боятся, ладно ли они сделали, что разговор с заезжей, - дочкой его родною, такой завели?
Ну, как осерчает теперь старик, и будут им напасти, о которых Венька-плясун болтал.
Вышел к ним старец, хотя и не сразу, - тут они ему и повинилися, и Федьку за ухо привели.
- Пустите, - говорит дед, - парня, да в дом проходите.
Оробели немного деревенские, а Фёдор и спрашивает:
- А пошто, дедушко, заходить-то нам? Нас теперя и дома ждут, дожидают, уж все жданчики, поди ты уж, поели?
- А будете вы со мною чашу повинную пить, - был ему ответ.
Боязно всем, а любопытно стало, только Венька плясун - ни в какую не пошёл:
- Я, - говорит, - ни к чему ни повинный!
Плюнули мужики ему в след, да и потянулись гуськом в избу дедову, а остальных - по домам отправили.
Осмотрел дед за ними двор - да и захлопнул дверь.
- Садитеся на лавку, да слушайте, - говорит.
Сели все круг стола, а дед в сенцы ушёл, в ковш чеготось черпнул - и вертается, выплескать боится.
Перекрестился, как на духу, и молвил:
- А была у меня дочь, да есть дочь, да не моя: исполнил я зарок, смертную волю её отца - и волен теперь, как взамуж ея отдал. Ро’стил, как ро’дную — а и нет у меня другой: на всё воля божия, Аминь. - Сказал дед, отхлебнул из ковша, и передал мужику рядом сидящему.
Взял тот, прокашлялся. Если и смутился, то вида не подал, спросил только, что с родным отцом его дочки приёмной сделалось? И тоже из ковша отхлебнул.
- А про то, - говорит дед, воля господа была, да случая немилостливого: получил он, мил, человек, смертное ранение, уж не сойти ему была судьба с того места...
- И кто ж в том повинен был? Неужто ты, дед? - мужики спрашивают.
Тянет им дед ковш - чашу повинную, и пока хлебают они, видно, что моргает, да с мыслями собирается.
- А об том, милые вы люди, не должон я ответ пред вами держать, - старик отвечает и опять из ковша отхлёбывает. - Да только зарок я свой исполнил, и теперя свободен от его.
- Неужто и от дочки откажешься?
- От дочки не откажусь, конечно, завсегда рад, да только нельзя ей теперь ко мне — ходу нет, поскольку приставы невинного схватить возжелали, им всё одно, лишь бы ход делу был даден.
- А коли сюда дознаватели явятся - шила ведь в мешке не утаить, - говорят мужики, а сами - знай, из ковша прихлёбывают, да головами кудлатыми качают.
- А видать, послужил я вам на селе верою и правдою, - говорит дед, - и пришла мне пора в другие места податься...- говорит, а сам слезу утирает.
Качают головами мужики, крякают, думу думают тяжёлую.
- Ну, - говорит старик, - пора мне в путь собираться, и вас дома заждались.
Встали мужики, старший из них смотрит на него глазами-уго’льями, да молчит.
Как все прощаться стали, вышли, - он им сказал, что сейчас, за ними будет, а сам в избе остался, потолковать.
Федька под пол хотел было залезть, подслушать, но на него так взъярилися, что домой поскорее, от греха, убежал.
Вышел старший, потолковали ещё мужики, и разошлись.
В ночь глухую, позднёхонько, подкатила подвода к дедову крыльцу и затерялись её следы на просёлочных дорогах.
И кто знает, может, у каких дальних сельчанских сродников, в другом каком селе, солдат старый с войны вернулся, а может, приблудился к какому двору старик беспамятный. Да мало ли их по Руси, горемычных, ходит?