Что осталось за кадром

      Когда режиссёр Татьяна Лиознова предложила мне небольшую роль в телесериале «Семнадцать мгновений весны», я, откровенно говоря, не понял её. Но мне всё растолковали. Предстояло создать такой кинообраз: меня укладывают на столик и освобождают от пелёнок, а я хнычу и энергично шевелюсь. Известный артист Алексей Сафонов, игравший штурмбанфюрера Рольфа, очень помог мне на первых порах. Ведь никто в съёмочной группе ещё не знал, что из всего этого получится, а он как-то сразу поверил в успех картины. Рольф развертывал пелёнки бережно, стараясь не оцарапать тельце начинающего актёра. А вообще гестаповцы в свободную минутку любили потискать меня. Помню, как Барбара (красавица актриса Ольга Сошникова) нежно прижимает меня к себе, к груди, к эсэсовским петлицам; она шутит, что прежде не видела младенцев с таким резвым либидо, а я никак не хочу слезать у неё с рук.
      В павильоне душновато. Даже небольшой ветерок из распахнутой двери на балкон нас почти не освежает.
      По-другому обстояло с Екатериной Градовой (замечательной нашей актрисой) — радисткой Кэт, которая по сценарию меня, собственно, и родила. Отношения у нас сразу не заладились. Всё ей не так. Если я визжал погромче, её лицо сразу делалось мрачным. То я ей слишком тяжёлый и прожорливый, то зуб у меня не там прорезался, а был момент, ей не понравилось, что я задремал на столике и по-взрослому всхрапнул. Ну и что? С кем не бывает? Однако радистка почему-то возмутилась... Нет, сотрудничать на съёмочной площадке с врагами было как-то спокойнее.
      Вскоре возникла неожиданная трудность. Пока мы репетировали, снимали дубль за дублем, я подрос, удлинился, начал держать головку и явил другие признаки творческого возмужания. На столике я уже не умещался. Бюджет фильма, и без того очень скромный, не позволял реквизиторам приколотить к столешнице пару лишних досок, и мне приходилось лежать скрючившись, поджав под себя ноги, а из пелёнок вечно что-нибудь торчало. Надо войти в положение фашистов. Вместо того чтобы по сценарию распаковывать меня и охлаждать, они наоборот старались впихнуть в пелёнки мои отросшие конечности. И ничем не выдавали своего недовольства, вот что значит высокий класс перевоплощения! Уверен, что эсэсовским палачам не хотелось терять такого партнёра, как я, да они и сами признавались мне в этом.
      Чтобы не ставить под угрозу судьбу легендарного сериала, Екатерине Георгиевне, по её требованию, выдали другого младенца, весом поменьше и без зубов. И что? Мальчишка совсем не имел съёмочного опыта. Он пугался софитов, команды «Мотор!» и стрекотания камеры, прятался от ассистентов оператора, когда они пытались поправить на нем чепчик. Слизывал с себя грим. Ревел бездарно. Дрыгался неубедительно. В общем это был никудышный, хотя и с нордическим характером, строптивый младенец, который сильно осложнил жизнь всей съёмочной группе.
      Ну а меня в Госкино утвердили на роль его дублёра. Я появляюсь в кадре в экстремальные моменты и только когда моё лицо загорожено от зрителей ножными лапчонками.
      Таких моментов в фильме несколько. Дело в том, что риск потерять актера в «Семнадцати мгновениях» был очень велик. На допросах радистка Кэт ловчила, увиливала, и вот у Алексея Васильевича стали помаленьку сдавать нервы. Он порывался уже не столько простудить ребёнка, сколько сгрести его в охапку вместе со столиком и табуретками и вышвырнуть в окно, до того ему опостылело слушать враньё русской подпольщицы. Ассистенты оператора несколько раз отбирали малыша у обозлённого Рольфа, но все понимали, что однажды он добьётся своего. Меня, дублёра, держали наготове. А я даже сочувствовал штурмбанфюреру, добрейшей души был человек, а как тонко вживался в роль! Но терять младенца было никак нельзя. Ограниченный бюджет картины не позволял растранжиривать младенцев направо и налево, доставать новых в эпоху тотального дефицита было ох непросто.
      «Ты выполняешь свой долг перед своим народом, а я перед своим!» — орал доведённый до белого каления А. В. Сафонов. Очередная склока между гестаповцами и радисткой кончилась тем, что снимаемого младенца каким-то чудом удержали в кадре, а меня как официального дублёра в сердцах метнули в окно. Мимо под балконом как раз проходил добрый солдат Гельмут (его играет выдающийся немецкий актер Отто Меллис), которого местные фашисты почём зря гоняли за шнапсом. Он благополучно поймал меня в подол кителя и, пятками вперёд, понёс обратно в рабочий кабинет гитлеровцев. Второго дублёра у нас не было, младенцы в реквизиторской закончились. Режиссёр-постановщик был в отчаянии, уверенный, что от меня остались рожки да ножки. Ан нет. Когда гестаповцы увидели Гельмута со мной на руках, то обрадовались, что у них ещё есть на случай чего запасной младенец и со свежими силами набросились на радистку Кэт. Опять и опять Алексей Васильевич срывал с основного младенца пелёнки, потрясал ими, а сам опять исподволь подтаскивал его чахлое тельце поближе к выходу на свежий воздух. Для меня, дублёра, назревал второй за сегодня боевой вылет.
      Гельмут понял это и изменился в лице. Его, истинного арийца, скуповатого, с уважением относящегося к казённому добру, возмутила необъяснимая расточительность советских кинозвёзд. Эпизод пришлось срочно прервать. Звучит выстрел из пистолета... Меня оставляют в покое. Секундная пауза, испуганные глаза Барбары... Второй выстрел... Ничего не оставалось Алексею Васильевичу и Ольге Ильиничне, как на всякий случай упасть бездыханными, иначе получилось бы, что патроны израсходованы зря, а так стрельба могла бы пригодиться где-нибудь в другой серии. Денег и без того едва хватало, чтобы доснять заключительные сцены. При скромном бюджете тратиться на младенцев и на лишние боеприпасы нам просто не позволили бы военные историки, консультанты, а главное, цензоры фильма.
      По законам драматургии зло рано или поздно должно быть наказано, так чего и кота за хвост тянуть — так рассудил худсовет. Позднее признают, что спас эту сцену именно я, скромный дублёр. Когда зритель смотрит готовый эпизод, он не замечает моего вмешательства в действия слаженного актерского ансамбля. Я присутствую в кадре незримо. Это и понятно. Большим мастерам свойственно не выпячивать себя на первый план, оставлять вокруг пространство для того, чтобы и партнёру было где себя проявить.
      В следующий раз я расскажу, при каких обстоятельствах меня выбросили в окно на съёмках фильма «Чук и Гек» (киностудия им. Горького, реж. И. Лукинский, 1953).