Вышел Дождь-первопечатник
из заоблачного чата,
по асфальту, по брусчатке
озорно протанцевал.
Метит лица, плечи, ноги:
— Торопитесь, недотроги! —
и покрытие дороги
превращает в зеркала.

Ниоткуда Ветер вышел,
нынче он неровно дышит:
как зонты, взлетели выше
юбки; шляпки и платки
отнимает, крутит, вертит...
— Господин Великий Ветер!
Вдохновения отмерьте
на мои черновики!

Под дождём коллега Шурик
мысль подошвами шлифует:
в диссертацию большую
он полжизни положил.
Стал рассеянный, как Плейшнер,
приобрёл подагру с плешью,
взгляд глубокий и нездешний —
удивительно, что жив.

Нас волною окатило —
получилось так картинно:
мы друг друга обхватили
и кружим — к плечу плечо.
Говорит он: «Здравствуй, Лида!»
Я — не Лида. Мне обидно,
но нерусское либидо
здесь, конечно, ни при чём.

Мы ушли — остались тени
неземным хитросплетеньем:
не поймаешь — улетели
в зеркалах в водоворот.
Им навеки оставаться
кинолентами пространства,
самым призрачным из танцев,
бытием наоборот.