Синица верещит в кустах сирени,
которая не скоро зацветёт.
Но зацветёт, поскольку это пенье
её упрямо будит каждый год.

И талых вод подземное броженье
хмельную радость гонит по стволам,
и горечь всех минувших поражений
ручьи уносят, как ненужный хлам.

Восьмой этаж панельного гнездовья,
горячий луч, пробивший облака,
веснушка над не выщипанной бровью
на коже, солнцем тронутой слегка…

Внизу стоят бабули на дорожке,
как две забытых с осени копны.
Их лица, как изрезанные плошки,
к тарелке солнца ввысь обращены.

Стоят, молчат. О чём молчат, Бог знает.
Пригрелись на квадратах тёмных плит.
Кустов просохших изгородь резная
от шума городского их хранит.

И мы с тобой о чём бы ни молчали,
на всём лежит весны грядущей свет.
В любой победе зреет сок печали,
в любой печали есть зерно побед.

Нам осень по весне всего лишь снится,
когда в полночный час лютует мгла.
А на заре опять поёт синица
в кустах сирени, жаждущих тепла.