Закопчённая игла хищно зашипела, впившись в усталую, иссечённую плоскость карболита, и по прожилкам и трещинам обоев в комнату ядовитыми каплями потекла Память. По кружевному подзору на массивном буфете, по пыльным рядовым слоникам и перекидному календарю, заевшему на табличке «месяц переставить», по горькому лаку телефонной трубки, сквозь трескучий диск «А, Б, В…», мимо кресла-качалки с вытертой кожаной обивкой, бугристой и сморщенной, как африканская карта, по неровностям бескрайней, дряхлой кровати, минуя уголок тусклого серебра, замерший маятник, заклеенную крест-накрест рассохшуюся оконную раму и завьюженное пространство за ней — туда где в потрескавшемся, отмершем коричневатом овале смотрят куда-то вовнутрь двое.
Кларнет рванется некстати, чуть быстрее, чем надо, насмешливо.
Он имеет право.

Помнишь, как лев рыдал, уронив свой шар,
Рвались из рук зонты, и тонул причал.
Помнишь, как ветру я подарил свой шарф,
И подарить мир тебе обещал.

Помнишь, как я стоял на углу Шестой,
Встретить желал из лабиринтов сна,
Каждое утро ждал, что вот-вот с тобой
Из-за ворот в город скользнёт весна.

Помнишь, как нам солнце мигало в след,
Путаясь меж ветвей и стальных оград...
Сколько бы с тех времён ни промчалось лет,
Помни, что
нишштo
нишшшто
нишшш... шшш...

2012