Литсеть ЛитСеть
• Поэзия • Проза • Критика • Конкурсы • Игры • Общение
Главное меню
Поиск
Случайные данные
Вход
Рубрики
Рассказы [1160]
Миниатюры [1147]
Обзоры [1459]
Статьи [465]
Эссе [210]
Критика [99]
Сказки [251]
Байки [53]
Сатира [33]
Фельетоны [14]
Юмористическая проза [163]
Мемуары [53]
Документальная проза [83]
Эпистолы [23]
Новеллы [63]
Подражания [9]
Афоризмы [25]
Фантастика [163]
Мистика [82]
Ужасы [11]
Эротическая проза [8]
Галиматья [311]
Повести [233]
Романы [84]
Пьесы [33]
Прозаические переводы [3]
Конкурсы [19]
Литературные игры [40]
Тренинги [3]
Завершенные конкурсы, игры и тренинги [2448]
Тесты [31]
Диспуты и опросы [117]
Анонсы и новости [109]
Объявления [109]
Литературные манифесты [261]
Проза без рубрики [484]
Проза пользователей [130]
Путевые заметки [20]
Осколки
Проза без рубрики
Автор: Олег_Велесов
    Лик с иконы смотрит на меня без укоризны. Это только в фильмах показывают суровые старческие лица, по которым легко понять, что герою их гнев малым не покажется. В жизни всё не так, по-другому. Или я не герой. Но если я не герой, а лик, обращённый на меня, внешне добрее доброго, то что должно показаться мне?
    Пальцы сжимаются в щепотку и тянутся ко лбу. Господи, прости ты дурака меня грешного за мысли глупые. Иже еси на небеси… да будет твое… Уфф… Дожить до сорока и не выучить ни одной молитвы. Интересно, бог покарает меня за это или проявит доброту и простит? Наверное, простит, он же всепрощающий. Но если бог такой добрый, кто тогда горит в аду?
    Вопросы, как много вопросов. Голова раскалывается. Словно где-то в глубине черепа засел старательный плотник и стучит своим молотком, вгоняя гвозди в мозжечок – неутомимо, уверенно, с упоением – и, кажется, ни что не может остановить его. Ни что.
    Отче наш, иже еси… Помню, как бабушка читала эту молитву – негромко, скороговоркой, но я слышал и понимал каждое слово, и каждое слово отражалось в голове въедливым рекламным слоганом. Красиво. А теперь я не могу вспомнить ничего, всё перемешалось и сложилось в ребус, и почему-то возникает ощущение, что неправильно угаданное слово приведёт меня в иную сторону…
    Подхожу к плите, зажигаю конфорку. Чайник… вот он. Где-то в шкафчике оставалась коробочка с настоящим индийским чаем, совсем немного. Хорошего всегда бывает лишь чуть, крупица. Где же…
    — На средней полке.
    Да, вот она – жестяная коробочка с рыжим налётом времени по углам и на крышке. Открываю…
    — Кончился?
    Трясу головой – закончился; правильно говорить – закончился. Впрочем, не мне его учить, сам не могу запомнить простейшей молитвы.
    — Тогда водки.
    На столе появляется бутылка, скатерть шуршит, разглаживается.
    — Наливай.
    Он сидит напротив меня: худенький, с бегающими глазками. А голова белая. Но это не седина – он альбинос, вот только в глазах чёрные льдинки.
    Достаю из шкафчика стакан, наливаю, двигаю к нему.
    — Закусывать будешь?
    — Сыр и чёрного хлеба.
    Открываю холодильник.
    — Есть сырок.
    — Пойдёт.
    Он пьёт, и пока я сдираю с сырка обёртку, наливает второй стакан. Крепкий мужик, если бы не эти льдинки…
    — Ты бог или дьявол?
    Он пожимает плечами.
    — Бога нет.
    — Неправда. Если есть ты, значит должен быть бог.
    — Демагогия.
    — Логика. У каждого конца есть начало, у каждого низа – верх. Всё в этом мире чему-то противостоит, и ты противостоишь Ему.
    — Но я не дьявол, а стало быть, бога нет.
    — Тогда кто ты?
    — Я девочка.
    Её белёсые реснички хлопают в такт моему дыханию – и это возмущение. Но стоит ли возмущаться, если вопросов не становится меньше? К тому же в десять лет ты вряд ли способна возмущаться в такт дыханию, это привилегия взрослых.
    Меняю тему.
    — У тебя белое платье.
    Она шмыгает носом и снова тянется к стакану.
    — Это халат. Он всегда белый.
    Пьёт. Мелкие зубы стучат по стеклу, водка проливается, стекает на подбородок. Морщусь: маленькие рты не способны вместить двести грамм жидкости, надо дать стакан поменьше. Пробегаю взглядом по полкам. Увы, стакан у меня один – и для водки, и для чая; только когда для чая, я ставлю его в подстаканник, чтоб понятнее.
    Она вытирает рот ладонью, берёт сырок, занюхивает.
    — Сам-то?
    В бутылке остаётся немного, на два пальца, хватит, чтобы сделать жизнь легче. Но как я устал от этого, да и надоело; качаю головой – не хочу. Она понимающе кивает и цедит сквозь зубы: напилася я пьяна… Маленький кулачёк подпирает щёку, взгляд безразлично скользит по обоям, по мне, уходит к потолку. Из-под волос на висок выползает синяя жилка, начинает пульсировать, и тогда я узнаю её…
    — Светлана Георгиевна?
    Чёрные льдинки впиваются в меня со всей силой обнажённого разума, кривые морщины расползаются по скулам и металлический с хрипотцой голос назидательно произносит:
    — Крылья растут на спине и никак иначе, потому что крыльям положено расти на спине.
    Я не соглашаюсь, но не потому что не видел крыльев – я не хочу видеть спин. Они исполосованы и пробиты пулями. Крылья на таких спинах не растут. Однако деревянная указка стучит по столу, и моя правда тает в воздухе мятежным туманом.
    — Доброта надёжно смотрит тебе в глаза, а значит, она есть то, что ты хочешь.
    Опять не соглашаюсь: за деликатностью доброты невозможно разглядеть истинного лица. Кто там: бог, дьявол – нам не дано увидеть, ибо маска доброты может скрывать что угодно и кого угодно, и не обязательно то, что хотим видеть мы. Лик с иконы кивает, а Светлана Георгиевна злится и допивает водку. Стакан летит в стену, разбивается. Из чего я буду пить чай?
    В окно заплывает грозовая туча, выжимается, и потоки холодной воды смывают со стола прошлое. Мокрая майка липнет к телу, по коже бегут мурашки – холодно. Встаю, закрываю окно. Вода сверху – это так примитивно. Подбираю с пола осколки, надо склеить.
    — Тщетно.
    В уши заползают дождевые черви – шепчут, стараются меня запутать.
    — Тщщщетно.
    Они думают, я не разбираюсь в осколках. Смешно. Осколки имеют фактуру души, и значит склеить их можно любовью. Я знаю это, я в этом уверен, и черви уверены тоже и потому их шёпот созвучен ударам молотка в моей голове: тук-шшш-тук-шшш… Это похоже на мелодию, детскую. Она убаюкивает: тук-шшш…
    Хочется прижаться щекой к полу. Как хочется… лечь в угол, воткнуться глазами в плинтус и слушать это непривычное созвучие. И пусть узенькая щель между полом и плинтусом зашевелится жизнью. Рыжий таракан высунет длинные усики, разведёт их в стороны. Открою рот – он будет ему домом. А глаза мои – окнами. Слепой ветер начнёт стучать в стены и гудеть зачарованно: тук-шшш-тук-шшш…
    Пальцы снова складываются в щепотку. Отче наш… Господи, отведи! Хватаю нож, начинаю выковыривать червей. Шипение становится злобным – отчаянно злобным. Подпрыгиваю, ору:
    — По квадрату двенадцать ноль один!..
    Взрыв! В воздухе запах пыли и горелого дерева. Солдатские сапоги стучат по каменным плитам, заглушают шипение. Двое в будёновках хватают меня за руки.
    — Наш?
    — Наш.
    Перед глазами синие звёзды, они как маятники качаются влево-вправо, влево-вправо. Двуглавый рыцарь поднимает копьё, и успокоение ровным потоком разливается по жилам. Руки слабнут, ноги подгибаются. В голове слова: усердием своем да не возгордись… Смотрю вокруг себя: маленькие суетливые менеджеры в длинных одеждах внушают с амвонов прописные истины и собирают за это подношения. А бог – главный менеджер. Но он чужд материальному, поэтому ему не достаётся ничего, кроме жалоб. Иногда эти жалобы настолько ему досаждают, что он идёт и наказывает маленьких менеджеров. Кажется… кажется я понимаю, это маленькие менеджеры горят в аду…
    …горят. Как осколки… Маленькие, суетливые, острые. Чуть не доглядел – и обрезался. Кровь капля за каплей падает на мрамор; звук подземелья гулкий и вкрадчивый. В протухшем воздухе образ: яркий, искажённый – это они. Изменчивы, как мираж; искривляют время, мешают видеть… но это не важно – не важно – главное, чтоб они были!
    Иначе нечего будет склеивать.
Опубликовано: 29/10/14, 21:17 | Просмотров: 1023
Загрузка...
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]