В своё время поэт Гарри Напольный прославился тем, что когда сочинял, то в поисках свежих рифм громко ругался матом. Тут надо кое-что пояснить. Непечатных слов в его в произведениях, конечно, не было. Это были добрые, милые, немножко восторженные стишатки о хороших людях и красивой природе. Но вот когда он подыскивал нужное слово (соединял какие-нибудь безобидные «любовь» и «кровь»), то аж стены в его жилище ходили ходуном. Можно было подумать, что Гарри Напольный не стихи сочиняет, а из последних сил вздымает кайло или гонит в атаку пехотный взвод.
      После выхода в свет лирического сборника «Улыбкой светит солнышко» он решил, что так продолжаться не может.
      По совету знакомого редактора, Гарри Напольный испросил творческий отпуск и уехал в Реабилитационный центр, в котором, как уверяли друзья, опытные врачи-лингвопсихиатры где лаской, а где таской излечивали самые запущенные формы срамословия. Понятно, что без желания самого больного избавиться от вредной привычки успех никто не гарантировал. Программа «Семь шагов к нормативной лексике» показалась поэту перспективной, да и другие анонимные матерщинники думали точно так же.
      Центр помощи матерно-зависимым назывался «Словушко».
      Сюда съезжались отпетые похабники – каждый со своей нелёгкой, подчас трагической судьбой. Их заработки и личные сбережения уходили на штрафы за брань в общественных местах. Многие недоедали и одевались в обноски. Эти бедняги не могли устроиться на работу, иметь семью, даже подметать двор или музицировать. Вместо всего этого они день и ночь составляли бесконечно длинные словесные конструкции, не имеющие почти ничего общего с членораздельной речью. Не раз в отчаянии они давали себе клятвенное обещание больше никогда не ругаться матом, однако речевое воздержание, как водится, приводило сначала к ломке, а затем и к чудовищному срыву. Из этого заколдованного круга, казалось, нет никакого выхода.
      Приятно удивляло, что в «Словушке» не практиковалось никакого насилия над личностью. Каждый больной сам выбирал себе путь: ругаться матом или нет. Нетяжелый физический труд на свежем воздухе, по вечерам песни у костра, общение с дружелюбным персоналом лечебницы постепенно делали свое дело. Анонимные сквернословы лучше узнавали друг друга. Гарри Напольному поручили вести литературную студию для начинающих поэтов. Их тут было немало. Из каждых пятерых постояльцев Центра «Словушко» четверо заполучили опасный недуг в ходе своих первых литературных опытов. Остальные в прошлом были командиры пожарных частей или нянечки детских садов. Почти не было морских боцманов, как не было и сапожников. Вот как стереотипны бывают наши представления о теневых сторонах свободы слова. Зато была пожилая тайская профессор Вынь Тху, которая совсем не понимала по-русски, однако приехала вроде как для профилактики, подлечиться, так сказать, впрок.
      Резко переставший ругаться матом человек первое время ощущает дискомфорт, болезненные позывы в слуховом проходе, слабость в паховой области. Ему становится трудно принимать решения. Некоторых пугает немотивированная горечь во рту. Но со временем неприятные симптомы проходят. Человек буквально перерождается. Так произошло и с нашим Гарри. Прошлое всё чаще стало казаться поэту мучительно затянувшимся сном. Поэт много гулял по живописным окрестностям «Словушка» и на ходу что-нибудь да рифмовал. Причём делал это без обычного «закадрового сопровождения». Получалось, и неплохо. Чтобы закрепить успех, а заодно испытать силу воли, он нарочно выбрал для прогулок живописную речку Пробля, что недалеко от деревеньки Мудково Уйбищенского территориального образования. Здесь, у тихой заводи, ему как-то особенно хорошо мыслилось и сочинялось.
      Уже на третьей неделе социальной адаптации Г. Напольный задумал новую поэму о современниках «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» В центре была большая, самоотверженная любовь, а по периферии – событийного характера встречи и расставания. Напольный медлил, ибо знал, как коварно бывает творческое горение, каким боком оно может повернуться, как порой жестоко ломает новоприобретённые навыки мудрости и простоты.
      Он работал не спеша, наслаждаясь. Если раньше Гарри Напольный неистовствовал над каждой строчкой, то теперь, переполненный внутренним нежным светом, медленно, со вкусом приставлял словушко к словушку, ткал масштабное полотно большой эпической силы.

      Произошло, однако, неожиданное. Сказать, что видавший виды издательский редактор не пришёл в восторг от рукописи Напольного – значит, сильно погрешить против истины. Сказать, что остался ею недоволен – это ничего не сказать. Брезгливо притрагиваясь к тексту карандашом, он поносил новую поэму, буквально изничтожал её,
      Что это? Где хвалёная легкость гаррикова пера? Стихи мало того что корявы, в них сквозят странные звукоподражания, они полны назойливых намёков, если не сказать прямее. Ну почему нужно обязательно бродить по горам Акатуя и мечтать о Пизанской башне? Почему среди персонажей удачливый гроссмейстер, который всем ставит мат? Что за странные лексические предпочтения, словно автора кто-то за язык тянет… Упреки редактора были один болезненнее другого. Скучное перетасовывание рифм и образов напоминает позвякивание при мытье посуды или сдержанный чих в подушку и вообще чувствуется подспудная неприязнь ко всему роду человеческому:
      Приговаривая: «Да, скину узду, визу не жду…», чиновник сложил рукопись вчетверо, потом ещё вчетверо, с силой запихнул в мусорную корзину, надавил сверху каблуком и снабдил кратким напутствием. Бедный Гарик! Дар молодого поэта капитулировал перед напором форсмажорных обстоятельств. «Остановись мгновенье? – грозно улыбнулся редактор. – Тудыть-растудыть, ты понял, Гарри Демьяныч? Как бы тебе, дружок, не пришлось отправиться в другой профилакторий. Туда, где мозги обтачивают, а не разжижают».

      «Ты что же, Гаврик, натворил-то с собой, – по-дружески участливо бормотал я. Походящих слов не находилось. – Как же это вышло-то с тобой, Гаврик, да ты в своём уме?» А он в ответ хмурился и, засучив рукава, что-то такое деловито рифмовал и рифмовал, подкрепляя себя обычными дозами речевой скверны, мучительно искал самые нужные и дорогие слова (технология стихосложения невероятно сложна и загадочна).
      Мне было жаль отрывать его от дела, я попрощался и прикрыл за собой дверь. Вслед послышался взрыв отборной ругани. С потолка посыпалась побелка. Я облегчённо вздохнул: Гарри Напольный опять в форме и готовится к Фестивалю детской песенки в Праздник любимых мам.