Наступает такой день,… Всегда наступает такой день, который ничем не отличается от предыдущего или последующего, но все же он наступает. И в этот день ты, к примеру, идешь куда-то, не важно куда, и вдруг замечаешь, что вокруг очень много детей. И все эти дети, они не такие, как обычно. Ты привык, что те дети, которых ты обычно видишь, они веселые и шумные, они постоянно движутся, бегут куда-то в своих маечках и шортиках, прыгают, кричат, взрывают что-нибудь или денег просят. А тут… Тут они все вдруг стали очень серьезными и идут в одну и ту же сторону. И ты так зависаешь на несколько секунд, а потом вдруг улыбаешься и хлопаешь себя ладонью по лбу, вспомнив, как смотрел недавно на календарь, а он был открыт на странице с девятым месяцем. На сентябре. А, значит, наступила осень.

И ты вспоминаешь, как когда-то, уже довольно давно, лет "надцать” или "дцать” назад, ты точно также топал вместе со всеми в новенькой отутюженной форме, с ранцем и таким мешком, перевязанным веревкой у горловины, в котором лежала сменка. А еще ты почему-то вспоминаешь книжки. Были такие специальные книжки. Детские книжки. Их издавали в твердой глянцевой обложке, которая была украшена какими-то непонятными картинками, и размер ее был совсем не такой, как у тех томиков, на которые были подписаны по абонементу родители. Словно для того, чтобы подчеркнуть, что это есть специальные детские книжки. Эти книжки писали какие-то взрослые люди, но они старались использовать детский лексикон, чтобы доказать тебе, что прекрасно знают, как ты живешь в своем возрасте, что делаешь и как говоришь. И в этих самых книжках описывалось, как дети в сентябре идут в школу, а там с радостью встречают своих одноклассников, которые с точно такой же радостью встречают их. Нет, конечно, там есть какой-нибудь вредный антигерой, который занимается мелкими пакостями, но ближе к финалу его общими усилиями перевоспитывают и он становится таким же радостным и улыбчивым. А учителя, они любят всех – и тебя, и твоих друзей, и даже того, кто пока нехороший. Потом начнутся уроки, и одним из первых будет какой-нибудь новый предмет, ведь с каждым годом в школьную программу добавляется что-то новое. А еще будут уроки труда, физкультуры и сочинение на тему "Как я провел лето”…

Ведь не так все было, абсолютно не так! Зачем ждать сентября для того, чтобы пообщаться с теми, с кем ты и так дружишь? Ведь вы встречаетесь вне зависимости от смены учебных четвертей. А еще же существуют друзья, с которыми ты вместе не учишься, и те, которые живут в тех местах, куда тебя отправляют на лето или те, с кем ты вместе был в пионерском лагере. Так кому радоваться-то? Девочкам-отличницам? Или учителям? Тебе еще мало лет и ты не успел разобраться, что никакие не учителя они, а преподаватели и ты им лично… до любого по выбору места, ведь у них и без тебя очень много проблем по жизни. И, может быть, поэтому тебе никогда не задавали написать сочинение на тему "Как я провел лето”. Хотя, возможно, они просто поняли, что это было твое лето и правдиво рассказывать о нем взрослым ты не собираешься.

И еще ты помнишь, как сидел в кабинете литературы на уроке той же литературы, под строгими взглядами классиков той же самой литературы, которые были изображены на портретах, висящих над доской. А учительница русского языка и (опять же) литературы рассказывала, что осень – это такое особое время для писателей, поэтов и прочих талантливых людей, осенью их порой посещало какое-то особенное вдохновение, тут же припоминалась Болдинская осень Пушкина и какая-то еще осень… А ты сидел и думал, что странные они, должно быть, люди были. Ведь осенью уже и какими-то летними делами особо не позанимаешься, потому что темно, холодно и дождливо, а зимними – так и вообще нельзя, ведь до снега еще далеко. Но теперь, когда ты уже прожил прошедшие с той поры "надцать” или "дцать” лет, тебя тоже толкает изнутри что-то такое, трудноописуемое. Нет, ты не бросаешься в припадке вдохновения что-то такое сочинять, просто вдруг возникает такое предчувствие, что совсем скоро, почти что сейчас вдруг произойдет что-то необычное, что-то не укладывающееся в прокрустово ложе прожитого. И ты стоишь где-нибудь в лучах закатного солнца, а оно кажется очень ярким, и воздух, освобожденный дождями от пыли, совсем прозрачен и легок. И от всего этого предчувствие чего-то в груди все нарастает.

И ты вдруг вспомнишь какую-то девушку, с которой повстречался давным-давно вот таким же осенним вечером. А ты знал ее уже довольно давно, но только тогда, в лучах заходящего солнца, посмотрел на нее другим, особенным взглядом и подумал о том, что как же ты мог раньше не замечать, что рядом с тобой ходит такой вот особенный человек. Вы поговорили недолго, всего полчаса, да и разговор-то был ни о чем, и разошлись. Но после этого ты бродил весь вечер и почти всю ночь под полной сентябрьской луной, которая наполнила этот город призрачными тенями, и мир виделся уже не таким, как несколько часов назад. Ты шел и вдыхал зависший в воздухе запас опавшей листвы, а потом тебе захотелось закурить и ты сел на ступеньки у двери в бойлерную, нащупал припрятанную во внутреннем кармане куртки сигарету, достал ее, повертел в пальцах, потом достал коробок со спичками, извлек оттуда одну из них, а она была с дефектом и поэтому сломалась. Ты отшвырнул обломок в сторону, достал другую, чиркнул ей по грани коробка и прикурил. А так как ты совсем недавно начал курить, то после первой глубокой затяжки, обязательно закашлялся и слезы выступили на глазах. Но ты не отбросил сигарету в сторону, а справился с кашлем и затянулся еще раз. И вот так сидишь, куришь, смотришь на луну, а сам вспоминаешь каждую фразу из недавнего разговора и понимаешь, что обязательно нужно придумать какой-то серьезный, веский повод, для того, чтобы завтра ей позвонить и выдумываешь самые фантастические причины…

Ты еще не догадываешься, то завтра позвонить не решишься, и послезавтра тоже... Соберешься с силами только через неделю. Или две. А разговор опять получится каким-то скомканным и нервным. А дальше… Ну что дальше? Вы же оба – еще юные, робкие и неопытные, пусть даже ощущаете себя очень даже взрослыми, и поэтому все выйдет так, как вышло. А потом пройдет время. И у тебя уже давно своя история жизни, а у нее – своя, и ты время от времени случайно встречаешь ее и перебрасываешься десятком-другим фраз, ты в общих чертах в курсе перепутий ее жизненного пути и несколько раз видел ее дочь - но все равно, окунувшись в осенний закат, вдруг подумаешь о том, что все еще может случиться, что судьба порой ходит по тем самым неведомым дорожкам, а еще о том, что если бы тебе представилась возможность переиграть что-то одно из прожитого, то ты бы…

Ты бы…

То был ли ты бы? Таким, как сейчас?

Но в осень это становится как-то не особо важно. Вот, к примеру, ты оказался где-нибудь в парке. Или в лесу. Или просто там, где мало машин и много деревьев. Идешь по засыпанным листвой дорожкам и вдруг видишь, что кроны деревьев уже заметно поредели, а за ними, такое серое, с ярко-синими проплешинами, небо. Тебе становится понятно, что таких вот теплых дней, подобных тому, в котором ты живешь, осталось до обидного мало. А ведь еще недавно была середина апреля, все вокруг только расцветало и казалось, что это буйство природы, оно ведь еще очень надолго и можно без сожаления растрачивать теплые дни направо и налево. И тебе вдруг захочется сделать так, чтобы в ближайший месяц (или хотя бы пару недель) высвободить как можно больше времени. Такого времени, которое не разменяно на ежемесячный конвертик с купюрами или построение ячейки общества, а лично твоего, приватного времени. Такого времени, в которое ты можешь быть, где угодно, и делать, что угодно. Ведь совсем рядом… И это так надолго… И ты садишься на скамейку и смотришь на эти листья, на это небо с полыньями, на эту осень. И пускай тебя сейчас кто-то разыскивает, кому-то ты сейчас срочно нужен… Пускай. У тебя в данный момент гораздо более важная встреча – свидание с осенью.

А если ты живешь в том же городе, в котором хоть где-нибудь чему-то учился, то ты неожиданно оказываешься у того самого здания, в которое ты несколько лет подряд заходил почти каждый день. А оно для тебя – просто здание, не второй дом, не место, хранящее воспоминания, а просто здание, такое же, как и окружающие жилые дома. Ведь твои осени, а также зимы, весны, и лета – они же не живут в каких – нибудь домах, а только в тебе. И ты постоишь так немного, да и пойдешь куда-нибудь по своим делам. И будешь улыбаться. Никому. Не из-за чего. Просто так. А тебя будут догонять новые зимы и новые весны, новые лета и новые осени.

И ты будешь жить.

***

Когда-нибудь обязательно приходит зима.

Впрочем, почему приходит? Это не совсем правильное слово, ведь приходит обычно человек. Вот так идет куда-нибудь, потом открывает дверь, заходит, вытирает ноги и говорит "Здравствуйте, я – Петя .(Или Вася. Или Миша). Я пришел.” А ему отвечают "О, Петя(или Вася, или Миша), как мы тебя давно не видели! Раздевайся, проходи и давай рассказывай, как живешь”. Или же "Вася (или Петя, или Миша)? А кто ты такой, Вася (или Петя, или Миша)? И зачем ты сюда пришел? Ты вот что, Вася (или Петя, или Миша), закрой-ка лучше дверь с другой стороны, ага?” Или как-нибудь еще, по всякому же люди приходят, много ведь существует жизненных ситуаций. А имен и того больше.

Еще приходят письма, газеты, квитанции, извещения и реклама. Последняя приходит особо часто, несмотря на то, что ее никто не приглашал. Хотя нет, реклама не приходит, она наступает. Вот заходишь ты в свой подъезд, а там – реклама, эти маленькие цветные листочки, которые извещают о какой-нибудь грандиозной скидке в ближайшем магазине. И сразу, как ты зашел, так она и начала наступление. А потом и ты на нее наступил, потому что те твои соседи, которые прошли здесь до тебя, они уже вытряхнули содержимое своих почтовых ящиков и отразили это нападение. И ты тоже не намерен сдаваться, поэтому швырнешь эту рекламу в угол, даже не подумав о том, что мусорить, вообще-то, нехорошо и неправильно. Лишь процедишь "Понапихали опять рекламы” и пойдешь к себе домой. И действительно, о какой чистоте может идти речь, когда они каждый день "все ложат и ложат”.

Поэтому зима… Она не наступает. И не приходит. Она случается. Случается с каждым из нас. Причем у нее есть одно такое пакостное свойство – она случается всегда неожиданно. Вроде бы давно было пора привыкнуть к тому, что она наступает в определенные природой сроки и поверить календарям, но все равно она всегда застает тебя врасплох.

Наступает новый день. Такой обычный серый будничный день, каких так много в твоей жизни. Такой день, в который хорошо лежать в теплом коконе одеяла и слушать стук капель, бьющихся о подоконник или читать какую-то хорошую и добрую книжку, изредка отвлекаться от нее, подходить к окну и курить, выпуская дым в форточку. Но только ведь нужно куда-то собираться, несмотря на то, что там, за окном – серо, промозгло и противно. И пусть так хочется остаться – но ведь нельзя, ты ведь уже встал, уже обуваешься, уже почти выходишь.

Ты выходишь из дома, а на улице холодный и пронизывающий ветер, а еще падают редкие и робкие снежинки. Век их не долог, они тают, едва долетев до земли, но ты все равно бормочешь про себя "Ну вот, еще и мокрый снег – а я опять без зонта”, потом вливаешься в людской поток и начинаешь свой обычный путь.

И ты едешь в метро, сидишь где-нибудь в углу вагона и дремлешь. А в этой полудреме так хочется погрузиться во что-то такое… И ты погружаешься, вдруг почувствовав, что уже не принадлежишь этому поезду и этому пути, потому что ты – капитан белоснежного океанского лайнера. Ты не движешься вместе с поездом короткими перебежками от станции к станции, а неспешно пересекаешь на своем красавце корабле какие-то тропические моря и причаливаешь в каком-нибудь городе, который совсем не похож на все те города, что ты видел раньше. Просто потому, что не бывает одинаковых городов, у каждого есть своя суть, своя соль, своя изюминка. И ты чувствуешь, что в этом самом городе, в порту которого бросил якорь твой корабль, тебя ждет что-то волнующее и необъяснимое, что-то такое, что манит тебя своим особым запахом. И запах этот, он ведь доступен только твоему обонянию, потому что это – запах предвкушения.

И так ты кочуешь из одного порта в другой, от одного предвкушения к следующему, даже не пытаясь снять ту самую робкую завесу неизвестности, которая окружает каждое из них, потому что знаешь, что нет ничего хуже, чем разгаданная тайна. А вокруг тебя теплые моря и экзотические птицы, горячие лучи солнца и соленый ветер. И совсем нет зимы.

Ты выходишь из вагона еще во власти этого теплого образа, поднимаешься по эскалатору, проходишь турникеты и тут… Оп-па! Все в снегу. Все белое-белое. Словно эта ветка метро вела не на другой конец города, а на один из земных полюсов. И ты сразу начинаешь скользить, потому что твоя обувь – она ведь еще совсем не зимняя, ведь ты совсем не ожидал, что именно сегодня случится зима. А она случилась. И тут ты начинаешь злиться. На тех прохожих, которые скользят так же, как и ты, мешая тебе идти и на тех, которые не скользят, потому что завидно, на светофор, который почему-то именно сегодня, когда тебе так холодно и противно, особенно долго не зажигает зеленый. Да на все подряд. Ну а если твой день и твой путь начались за рулем, то ты раздражаешься гораздо раньше, ведь все эти чайники, которые не переобулись в зимнюю резину, они ведь так и норовят устроить грандиозную аварию, причем обязательно с твоим участием. Про пешеходов и говорить-то нечего, они по жизни ворон ловят и, должно быть, испытывают какое-то садистское удовольствие, останавливаясь посреди проезжей части или перебегая дорогу прямо под носом. И пусть ты сам еще не успел поставить резину с шипами, ты ведь едешь аккуратно и осторожно, ты ведь понимаешь, что сейчас столько опасностей на дороге. А вот они…

А дальше…. Дальше тебя целый день будут раздражать разговоры о погоде, ты услышишь штук двадцать различных вариантов того, что готовят в небесной канцелярии, отчего тебе захочется стать тем самым медведем, который всю зиму лежит в берлоге, сосет лапу и никого не слышит.

Но потом…

Потом наступит первый снегопад. А у него есть какое-то особое непостижимое свойство – он всегда бывает как в первый раз. И ты ведь прекрасно знаешь, что существует снег, помнишь, что он падает с неба, но вот когда видишь, как он это делает… Ты останавливаешься где-нибудь в немноголюдном месте, поднимаешь голову и смотришь туда, в это серое марево, откуда на землю спускаются белые крупинки замерзшей воды. Думая при этом, что зима – это не так уж страшно. Пусть к середине февраля ты уже будешь ее тихо ненавидеть и с затаенной тоской ждать солнечный свет, но, пока ее новая заячья шубка еще чиста и бела, можно вдоволь насладиться этой феерией падающего снега и тем, как моментально преобразился твой город. И сам ты тоже изменился, потому что с тобой случилась зима. Она не случается со всеми сразу, а приходит к каждому в отдельности. И в эту зиму еще будут морозные ночи, редкие, но памятные солнечные дни, утренние дворники, соскребающие снег лопатами, блеск елочных шаров, запах хвои и еще много-много всего.

Ты опустишь глаза и пойдешь куда-то по вечернему городу, рассматривая снег под своими ногами, а за тобой будет тянуться вереница твоих следов. И ты будешь думать, что это странное белое время года, которое сегодня случилось – не самое плохое. Оно просто бывает. Да, и в конце-то концов, эта зима – не первая и не последняя.

Не первая и не последняя.

***

Когда заканчивается очередной год… Ну, в последние числа декабря… В это самое время очень часто получается каким-то образом ухватиться за мысли о том, что новогоднего настроения как-то и не ощущаешь вовсе. Вроде бы и город уже принарядился елками и гирляндами, и календарь уже включил обратный отсчет – а все равно нет его. Причем мысли эти, они ведь приходят постоянно, уже которую зиму, но каждый раз оказываются новыми и яркими.

И ты идешь по улице (неважно по какой, неважно куда и неважно откуда) и думаешь при этом приблизительно так: "Нет, ну должно же быть что-то такое, особенное, Новый Год все-таки, не хухры-мухры. Один раз в году такое случается. Надо уже начинать этому радоваться каким-то образом, что ли. Вот просто ухватиться за что-нибудь такое, новогоднее, и начать. Так, что у нас есть из символов праздника на примете? Вот, скажем, елка – она же чуть ли не главный атрибут, верно? Поэтому надо купить елку, нарядить ее, а там, глядишь, и новогоднее настроение появится.”

Ты заходишь на ближайший елочный базар, начинаешь выбирать и видишь, что елки… Они какие-то не такие елки. Куцые слишком, облезлые. А за это недоразумение еще и просят о-го-го сколько. Никакого сравнения с теми новогодними елками, которые ты помнишь, вот они были – это да! Красавицы, зеленые, пушистые, все как на подбор. И еще они пахли по-особенному, у них был такой густой, даже клейкий аромат, который заполнял собой всю квартиру, принося то самое новогоднее настроение. А вот от этих? Что от них может появиться, кроме головной боли?

Раньше вообще все было по-другому… Где-то недели за три до Нового Года родители начинали допытываться, что бы ты хотел получить в подарок от Деда Мороза? А ты неожиданно не начинал распространяться о своих желаниях, а заявлял в ответ

- Знаете что, мама и папа? Вы не волнуйтесь ни о чем, пожалуйста, я с Дедом Морозом уже договорился и он знает, чего я хочу. Поэтому вы можете подарить мне что-нибудь другое, на свое усмотрение.

Родители в ответ лишь улыбались, думая про себя: "Надо же, он еще во все это верит” и уходили куда-то. На следующий день они снова спрашивали про подарок, а ты опять отвечал им то же самое. И где-то через неделю они уже начинали беспокоиться, ведь Новый Год уже практически на носу, а ты молчишь, как партизан. Тут уже шли в ход всяческие уловки, рассказы о том, что у Деда Мороза слишком много дел, и он может забыть про твой подарок. Или же они говорили, что могут купить то же самое, а зачем тебе две одинаковых вещи. Или еще что-нибудь. И в итоге ты, конечно, раскалывался. Или случайно проговаривался, не суть важно…

Ведь очень скоро наступало 31 декабря, и ты просыпался рано утром, проверял, как там висят игрушки на елке, а потом выглядывал в окно. Почему-то было очень важно, чтобы именно в этот день обязательно шел снег, ведь какой же это Новый год, если снег не падает? А ведь порой случалось так, что весь день, как назло, с небес не просыпалось ни единой снежинки. И ты все чаще и чаще подходил к окну, вроде бы просто так, посмотреть, не играет ли внизу кто-то из друзей или какая сейчас температура на градуснике, но на самом деле надеясь, что уж теперь-то хоть немножечко насыпало. И, как ни странно, это всегда случалось, пусть даже уже почти что ночью, часов так в десять или в половине одиннадцатого. Ты в бессчетный уже раз подходил к окну и видел, что там, в свете фонаря, порхают белые бабочки.

Потом приезжали какие-то родственники, которых ты едва знал и не очень-то хотел видеть, они задавали тебе всякие дурацкие вопросы, на которые тебе приходилось отвечать и садились к столу, чтобы проводить старый год и встретить новый. Дальше случались танцы, хоровое пение, обязательно происходила какая-нибудь мелкая неприятность (всякий раз новая), на которую почти никто не обращал внимания…Вроде бы ничего особенного. Но ведь можно было всю ночь не спать, и никто не загонял тебя в кровать. И все вокруг было такое красивое, блестящее, необычное. И вкусное, гораздо вкуснее, чем в любой другой день. Даже корки от мандаринов, и те… А утром уже было как-то по-особому, по-новогоднему светло и под елкой лежали те самые подарки, которые положил туда никем не замеченный Дед Мороз.

А сейчас? Сейчас ты можешь позвонить по определенному номеру или залезть в Интернет и узнать расценки на услуги по вызову Деда Мороза. Можешь даже выбрать наиболее подходящего по профилю. Захочешь – и это будет обычный "Здравствуйте, детишки!”, "Е-лоч-ка-заж-гись!”, стихи на табуретке и конфеты в картонной коробке. Захочешь – более продвинутого закажешь, для взрослых, чтобы и "Между первой и второй” было, и "Танцуют все!”. Можно даже пригласить Деда Мороза из стрип-клуба… Хотя лучше все же Снегурочку… Или даже нескольких… Короче, знаешь ты уже все про Деда Мороза. Да и про Санта Клауса тоже.

Но тот самый малыш, у которого еще практически ничего не было в жизни, у которого ничего не болит, нет полезных связей и ты – один и тот же человек. Только он верит, а тебе сейчас не то, чтобы странно, а вообще непонятно, как это можно верить во что-то такое? Каким местом в это верят? У него что-то было – а у тебя нет. А что тогда есть?

Есть люди. Очень много людей. В предновогодние дни кажется, что их особенно много. Их слишком много и в твоем городе, и в твоей стране, да и в мире, наверное, тоже. Потому что в нем, в мире, столько всего происходит, а ты оказываешься к этому не готов. Вот у тебя Новый Год близится и нет настроения, а где-то в этот момент идет война. И как к этому относиться? Пускай это не такая война, которую ты видел в фильмах про Великую Отечественную и допустим, что она происходит не в твоем городе и не в твоей стране. Она такая небольшая, локальная – какие-то два африканских племени что-то там не поделили между собой и теперь воюют. Но ведь это все равно война, самая настоящая, и там убивают, причем всерьез, не так, как в тех фильмах… Или ты выходишь с елочного базара, а рядом - больница. И в ней сейчас люди, которым очень нехорошо, может быть, кто-то из них даже не доживет до Нового Года… А у тебя елки недостаточно пушистые. Вот как ко всему этому относиться-то?

И еще есть люди. Другие люди. Те, которых ты знаешь лично и с которыми собираешься отметить этот праздник. Пусть не в саму новогоднюю ночь, а чуть попозже, числа так второго, третьего или пятого. Им ведь нужно что-то подарить, есть такая традиция. Ты уже мысленно отсчитал сумму, которую готов на это потратить, придумал кому какой презент приобретешь… Потом пошел и купил все это. И чего? Ничего особенного, привычное дело. Вот только один неглупый человек однажды сказал, что выбирая подарки, мы определяем цену своим друзьям и знакомым. Причем конкретную и очень хорошо осязаемую цену, выраженную в энном количестве денег. Вот так ходим и думаем, что эта вещь – это слишком дешево, а эта – слишком дорого. И даже для самых близких людей, для которых, казалось бы, можно сделать все, что угодно, тоже. А потом старательно сдираем ценники, прячем чеки, словно стыдясь показать эту самую цену. О деньгах как-то вообще всегда неудобно говорить получается. А они есть. И ты их потратил. И, возможно, потратил не скупясь, потому что хотел кого-то порадовать. И молчишь.

А когда ты покупал подарки, то зашел в один большой магазин, где было очень много людей, озабоченных той же самой проблемой. Ты набрал полную тележку всякой всячины, встал в очередь на кассу и вдруг подумал: "А вот все эти люди, они что, тоже не испытывают новогоднего настроения? Или это мне "повезло” больше других?” Ты начал смотреть по сторонам, пытаясь разглядеть в окружающих что-то особенное, но увидел только усталые лица. Они о чем-то говорят друг другу, их глаза вчитываются в бумажки, на которых записан перечень самого необходимого. Еще они купили какой-то еды, которую в обычный день не могут себе позволить, а на праздники с удовольствием съедят. И все. И от этой картины тебе стало как-то легче, даже проблески чего-то новогоднего пробились, ведь стало ясно, что не один такой.

А потом… Второго, третьего или пятого ты встретишься со своими друзьями или знакомыми. И снег будет падать как-то не торопясь, с достоинством, и разговоры будут завязываться правильным образом, да и вообще, весело будет. Но никто из вас не начнет искать в этом вечере какое-то особое новогоднее настроение – просто всем будет хорошо и даже те подарки, которые окажутся абсолютно не нужны и бесполезны, не смогут ничего испортить. Наверное, потому, что Новый год – это праздник детства, который навсегда остается в нем. А когда люди вырастают, то они себе придумывают какие-то иные, не отмеченные в календарях даты.

Но все равно. Вне зависимости от того, что произойдет второго, третьего или пятого, а также от больниц, елок, войны африканских племен, денег и всего остального одна вещь останется общей. В тот самый момент, когда стрелки часов сойдутся на двенадцати и послышится бой курантов, вы загадаете желание. И вы отнесетесь к этому очень серьезно, так, словно в данный момент происходит одно из главнейших событий вашей жизни. Абсолютно серьезно загадаете, и также серьезно будете верить в то, что оно сбудется. Никому не рассказывая ни о том, что вы загадали, ни о том, что это желание вообще существует.

Так будет. Несмотря на то, что никакого особенного новогоднего настроения так и не случилось.

Ну и ладно.

***

Болеть неприятно.

Болеть неприятно и плохо.

Болеть неприятно, плохо и накладно. И не нужно этого делать. Ведь, как гласит расхожее выражение, "лучше быть здоровым и богатым…”. А все эти таблетки, микстуры, пастилки и порошки – они не самые дешевые вещи, надо сказать, да и к тому же, созданы из каких-то неизвестных тебе элементов, названия которых ты ни за что не выговоришь. Да как все это на тебя подействуют – еще очень большой вопрос. Но эти самые снадобья прописал тебе врач. А кто он такой, этот врач? Обычно это человек такой в белом халате с отстраненным и уставшим взглядом, который когда-то давно поступил в медицинский институт. Он учился там чему-то, долго учился, несколько лет, потом получил диплом, поклялся Гиппократу в беззаветном служении и безответной любви и стал работать врачом. А вот как он учился – ты не знаешь. А, может быть, он и учился-то не очень, и, когда клятву давал, то скрестил пальцы, чтобы убедить себя в том, что вся эта ответственность за здоровье других людей возлагается на него как бы понарошку, и сейчас относится к своему ремеслу, как к обычной службе. И вот он сидит напротив тебя и с непроницаемо-постным лицом выписывает тебе рецепт. Ты уже заплатил ему, потому что считаешь, что самая лучшая медицина – это та, которая бесплатная, но за деньги, и теперь ждешь, что он будет всерьез беспокоиться за твое самочувствие. Но он только молча водит ручкой по желтенькому бланку. Просто тех денег, которые ты ему дал, по его собственному прейскуранту хватает лишь на то, чтобы выставить диагноз и выписать рецепт. И в этом рецепте все названия будут написаны настолько непонятным почерком, что ты сможешь понять, какие лекарства тебе прописали только когда придешь в аптеку, чтобы оплатить это самое прописанное. И ведь как все эти химикаты отразятся на твоем здоровье, твоем личном здоровье, том здоровье, которое у тебя одно – абсолютно неизвестно. Но ты берешь этот желтенький листочек, говоришь "Спасибо, доктор”, идешь к ближайшему зданию с зеленым крестом на фасаде и потом терпеливо глотаешь все то, что было тебе предписано. Потому что тебе плохо. Болеть вообще плохо. И невыгодно.

Но бывают такие болезни… Такие обычные, почти что сезонные. Типа ОРЗ или чего-нибудь подобного. И тебе вроде бы также нехорошо, как это обычно бывает, но все-таки…

Например, ты возвращаешься вечером домой и понимаешь, что тебе как-то не так. Может быть, просто устал. Или спал плохо накануне. Но, так, на всякий случай, вынимаешь из шкафчика градусник, засовываешь его под мышку и бродишь с ним по дому минут десять, никому не говоря о том, что меряешь температуру. Потом вытаскиваешь его, смотришь на шкалу и говоришь себе "Ого! А вроде бы незаметно было.”, рослее чего подходишь к своим домашним со словами "У нас случайно нет никакой таблетки от температуры? А то я, похоже, приболел немного”. И в этот момент словно тумблер какой-то переключается и, если бы ты не был настолько сконцентрирован на своем самочувствии, то этот щелчок можно было бы даже услышать. Но он все равно раздается и после него все уже не так, как было раньше, после него ты резко становишься центром внимания и объектом проявления ласки и заботы. Тебе прикладывают ладонь ко лбу и говорят "О, да ты совсем горячий! Ну-ка, немедленно в постель!”. Ты пытаешься вяло отпираться, но тебе все равно укладывают в эту самую постель и несут тебе всякие грелки, горячий чай, мед с лимоном или какое-то другое народное средство. И каждые десять минут спрашивают "Ну как тебе? Получше? ”. А ты лежишь между всяких подушек и одеял, сосредоточенно кашляешь и отвечаешь на вопросы какой-нибудь жалкой гримасой с подобием улыбки. А потом ты слышишь, что за тебя уже все решили… Решили таким образом – завтра ты никуда не идешь, вызываешь врача, берешь больничный на неделю и спокойно лечишься. И ты хотел было запротестовать, сказать, что тебе не так уж плохо, как все думают, просто надо выспаться и все сразу станет хорошо, но не стал этого делать. Всегда делал, а тут вдруг раз! – и согласился. И вовсе не потому что тебе настолько плохо и ты не можешь так поступить. Просто вдруг стало приятно оттого, что о тебе так заботятся, и очень захотелось продлить эту заботу подольше. И ты лежишь – а тебе хорошо. Плохо и хорошо.

А уже после… Дня через два… Ты просыпаешься утром и чувствуешь себя уже, в общем-то, нормально. Не совсем, конечно, но нормально. И вот ты отрываешь голову от подушки и смотришь в окно. А там – зима. Там сильный и холодный ветер, который гонит куда-то мириады колких снежинок, там коричневая каша на дорогах и скользкие ступени подземных переходов. Какой-то легкий ветреный полувздох, непонятно как проникнув внутрь твоего надежно проложенного поролоном и заклеенного бумажными полосами жилища, чуть касается тебя, и ты подтягиваешь одеяло к подбородку, думая о том, что сейчас, в эту самую секунду, там, под твоим окном, идут люди. И около соседнего дома тоже идут люди. По всем дорожкам сейчас идут люди и трамбуют подошвами своих ботинок падающий снег. Они уже одели на себя теплые свитера и пиджаки, повязали шарфы, потом облачились в тяжелые пальто (шубы, дубленки), а ладони спрятали в перчатки и варежки. Но им все равно очень холодно. И скользко. А по дорогам едут автомобили. Чаще ползут, чем едут. И люди, что сидят сейчас за рулем этих автомобилей, встали сегодня очень рано, чтобы потом долго заводиться, прогреваться, чистить стекла… Ведь ехать-то надо. Им всем куда-то надо, несмотря на зиму. А тебе не надо, ведь ты болеешь, ведь у тебя есть эта синяя бумажка, в которой шариковой ручкой выведено число, до которого тебе разрешено быть непричастным к каждодневной суете. Как говорили в детстве – ты в домике. И от этой мысли на твоем заспанном лице появляется улыбка, несмотря на то, что ты еще вроде как болеешь.

А потом наступает последний из тех дней, что были отмечены в твоем больничном. А ты уже выздоровел, тебе совсем хорошо: нет ни кашля, ни насморка, ни температуры. Но, несмотря на это, ты ведь не проявишь излишнее служебное рвение и не отправишься совершать трудовые подвиги. Ты потратишь этот незапланированный выходной на себя, потому что именно в такой день можно сделать многое из того, на что постоянно не хватает времени. И ты едешь туда, куда уже очень давно не ездил и встречаешься с теми, кого уже очень давно не видел. И, опять-таки, некуда спешить, ты, не торопясь, идешь по улице, меж спешащих куда-то людей и улыбаешься. Улыбаешься так же, как когда-то давно, когда ты еще учился в школе и как в тот самый день, когда тоже наступал последний день болезни. Тебе еще не нужно было идти учиться, но уже было можно гулять, и ты тут же уходил на улицу. Осторожно обходил здание школы, где в каком-нибудь классе сидели твои одноклассники, они что-то писали, а кто-то стоял у доски и пытался ответить на вопросы учителя. А ты гулял. И это было здорово. Ведь уже начиналась весна, можно было смастерить из тетрадного листа маленький кораблик, пустить его по ручейку, бегущему вдоль бордюра и долго идти следом…

А когда ты выйдешь на работу, кто-нибудь из твоих коллег обязательно поинтересуется твоим самочувствием. И ты так устало выдохнешь, так, как это может делать только что переболевший человек, потом проведешь рукой по лбу, так, как это может делать только что переболевший человек и пожалуешься на то, что еще не до конца оправился от болезни. А потом скажешь "Но болеть нельзя, ведь без меня тут… Ведь я не могу спокойно болеть, думая о том, как тут… И вот пришел сегодня и убедился, что стоило не появиться всего несколько дней, а теперь тут…”. И тебе наверняка посочувствуют, и, быть может, даже посоветуют еще немножко передохнуть и долечиться, но сделают это так, для проформы, не взаправду. А ты так же откажешься, не забыв изобразить при этом, что тебе все-таки не совсем еще хорошо.

Потому что как еще покажешь…. И как расскажешь…. И стоит ли говорить…. Говорить о том, что тебе было… Одновременно было. Плохо и хорошо. Да и зачем? Ведь болеть – это все равно очень неприятно, расточительно и неинтересно. И не нужно.

***

Иногда правильней бывает не знать.

Нет, всегда интересно узнавать что-то новое – это такой признак что жизнь твоя не стала подобна чему-то успокоившемуся. Даже застоявшемуся. В общем, что она – уже не болото, а по-прежнему река. Но вот иногда вдруг и случайно узнаешь что-то о том, что уже знал и к этому знаемому и знакомому у тебя было вполне определенное и сложившееся отношение, да и не только у тебя оно было именно так… А выходит-то что все несколько не так. Вернее совсем не так.

Например.

Ты читал в детстве книжку про Маугли. И мультфильм смотрел рисованный про того же самого Маугли. И у тебя об этой истории, придуманной Киплингом, есть определенное мнение. Конечно, это не то мнение, которое ты регулярно излагаешь, но где-то внутри тебя оно есть. И о Маугли самом тоже есть мнение, и об остальных героях тоже – о Акеле, о Шер-Хане, о Багире… И как-то случайно, ненароком и мимоходом, ты узнаешь такой факт – оказывается Багира в данной истории – она не совсем Багира. Вернее, Багира – не совсем она. Багира – он. Именно так Киплинг придумал. А вот переводчица, которой в руки попали те главы из “Книги Джунглей”, которые были в дальнейшем изданы как Маугли, она то ли не справилась с тем, что Panthera Bageerah может быть самцом, то ли была слаба в знании фауны и не оказалась в курсе что пантеры бывают обоих полов. А может просто решила разбавить практически однополую историю (разве что Мать-Волчица… ну и из бандерлогов может кто). В общем, пустила она эту историю несколько по иному пути. И вроде бы на обложке книги написано, что это Киплинг написал, а внутри уже не совсем то (никто ведь не читает выходные данные, а так же фамилии редакторов и переводчиков?). И от этого тот кусочек пространства, в котором живет твое отношение к истории про Маугли, немножко исказился. Хотя, если честно, не совсем немножко – под изменение пола Багиры попали некоторые линии сюжета, его (Багиры) противостояние с Шер-Ханом, а уж последняя новелла из книги под названием “Весенний бег”… ну та, которая самая неинтересная и непонятно о чем вообще… она попала под конкретное влияние – ведь если здорового черного кота Багиру прет и корежит с приходом весны, то тут все понятно, таких орущих под окнами Багир каждый год навалом, а вот с “переведенной” Багирой все становится весьма размыто и от этого неинтересно…

А дальше за дело взялись мультипликаторы. К ним вообще-то претензий нет, они молодцы и сняли прекрасный мультфильм, на котором растет уже не одно поколение. Но Киплинга они читали переводного (что естественно, от них никто и не требовал читать все, по мотивом чего они рисуют, в оригинале). И сделали мультипликаторы из Багиры… ну совсем конкретную Багиру. Такую Багиру, которая стала не только персонажем, а со временем именем нарицательным. Именем, которым стали называть салоны красоты, женской пластики, фирмы по продаже косметики, фитнес-центры и прочее. Они, мультипиликаторы, естественно этого не хотели организовать грандиозную подставу куче народу. Они даже не знали, чего делают… но они уже достаточно сильно исказили этот кусочек твоего пространства.

И вот пока ты обо всем этом не знал, то все было в порядке вещей. А зачем тогда такое знание? Что с ним делать? Ну вот кроме того, чтобы разбавить шуткой в каком-то разговоре

— А вот знаете, я недавно прочитал что Багира из Маугли – она … это … самэц!!!

Вот что с этим делать? Как-то по-другому понять историю про Маугли и не получится уже, да и не хочется, вообще-то. И по-старому относиться уже не получится. И ведь не то, чтобы ты часто вспоминал про персонажа Киплинга… да совсем не вспоминал. А теперь вот вспомнил, и даже заинтересовался, и даже решил узнать немножко поподробнее… Поизучал. Поподробнее. Ровно до того момента, чтобы сказать самому себе “Вот и черт меня дернул во все это лезть, жил бы себе спокойно!”. Потому что узнал что Сова из Вини-Пуха – она тоже … филин.

Вот дальше удовлетворять свое любопытство уже как-то совсем расхотелось. Мало ли там чего еще откопается… Вроде бы и пустяки, и дело житейское, и факты для тебя лично, живого и настоящего, совсем не значительные: ну кто-то когда-то не так перевел, ну пошла путаница – так даже забавно получилось. Вот только возникает один вопрос — а сколько еще их было, таких вот Багир? А сколько таких Багир сейчас? Того, к чему у тебя есть четкое и устоявшееся отношение, а на самом деле оно совсем не так, как тебе кажется? А если эти Багиры — это люди? А если близкие люди? А если…

И ответов на эти вопросы не будет. Хотя бы потому, что ты узнать и хочешь, и боишься. Ведь то пространство, в котором ты живешь и к которому так привык, от этих ответов безвозвратно изменится (пусть даже и станет менее искаженным), а терять его — все равно что сбрасывать кожу. Ты этого никогда не делал, но подозреваешь что это больно.

Боли никто не хочет.
Лучше не знать. Иногда.

***

Вот интересно…

Интересно, что же происходит с героями любимых кинокартин после того, как заиграла бравурная музыка, по экрану поползли финальные титры, а в зале включили свет? Ведь если ты не просто сидел, заполнял себя колой да попкорном и выискивал нескладухи в сюжете, а действительно увлекся, даже вжился в то смонтированное действо, которое разворачивалось на экране, и сопереживал тому самому герою, вокруг которого переплетались сюжетные линии, то как-то трудно поверить в то, что это, собственно, и все. Кажется, что там должно быть еще что-то, обязательно должно быть. Скрытое от глаз посторонних и тщательно законспирированное. Оно там, куда не попасть по билетам и контрамаркам. Ведь как иначе-то…

Нет, ты прекрасно знаешь, как снимают кино, пусть никогда и не участвовал в этом процессе. Просто в наш опутанный новостными лентами и накрытый информационными сетями век, хочется тебе или нет, ты все равно напоминаешь губку, ту самую желтую или зеленую губку, которая лежит у тебя на кухне рядом с бутылочкой “Фейри”. И как эта губка впитывает в себя мыльный раствор, так и ты напитываешься разнообразной ненужной информацией, в том числе и о том, как это самое кино снимается.

Ты знаешь, что твоего любимого героя придумал сценарист. И, возможно, сделал это не от большой любви или невыносимого творческого зуда. Быть может, он просто адаптировал для кино сюжет какой-нибудь книги, взял героя оттуда и несколько переиначил его судьбу, его суть и его характер таким образом, чтобы вся история могла быть снятой на пленку. Или же он воспользовался специальными маркетинговыми исследованиями, в которых четко прописано, какой тип героя сможет зацепить представителя той “целевой аудитории”, к которой относишься ты сам. А еще сценарист мог просто ради заработка черкануть сюжет, слепить что-то единое из множества старых, незавершенных идей…

А дальше за дело взялись продюсеры. Они прочитали сценарий и решили, что здесь можно попробовать заработать, для чего нашли режиссера, провели кастинг, выбрали актеров и запустили проект. Дубли, хлопушки, крупные планы, массовка – все по технологии, в общем. И ведь может статься, что тот артист, чьими глазами смотрит твой любимый персонаж, тот артист, чьим голосом он разговаривает и чьим лицом стало его лицо – он не делает никаких сверх-усилий, не вкладывает частичку себя в эту роль, а просто работает. Просто работает. Ну, как продавец в магазине или слесарь в автомастерской.

И пусть ты все это прекрасно знаешь, и даже делаешь вид, что не испытываешь каких-то иллюзий по этому поводу, вот только…

Только неожиданно происходит что-то такое, отчего твоя жизнь словно затормаживается. Вроде бы все как обычно, ничего нового – но почему-то кажется, что те краски, в которые окрашен твой мир, они как-то потускнели, поблекли. Ты точно так же ешь, спишь, работаешь, отдыхаешь, встречаешься с друзьями или ни с кем не встречаешься, а просто бродишь где-нибудь один, но четко чувствуешь - что-то не то, что-то не так. И ты начинаешь задавать самому себе всякие разные вопросы – эти вопросы порой очень невеселые, а временами и вообще странные, навроде того, что происходит с героями любимых кинокартин потом.

А еще… Еще в твоем городе вдруг случается зима и из-за этого изменения как-то образуется очень много свободного времени. Просто высвобождаются те часы, которые раньше тратились где-нибудь на воздухе, а теперь, когда стало холодно, очень холодно, когда все попрятались по своим теплым норкам и стали тяжелы на подъем, теперь это время надо чем-то занять. Для того, чтобы давать как можно меньше поводов неприятным вопросам. Тогда ты покупаешь билет и идешь смотреть какой-нибудь фильм. Любимый фильм. Тот фильм, в котором ты знаешь наизусть практически каждую реплику, но это не лишает его привлекательности, а как раз наоборот, придает какой-то особый шарм и еще сильнее притягивает. Ты встречаешься с этим фильмом, словно со старым знакомым, которого не видел тысячу лет.

А там, в темноте зрительного зала, ты вдруг начинаешь представлять…

Ты представляешь, как ночью, когда закончился последний сеанс, когда механик разложил ленты по коробкам и закрыл свою будку, а уборщики унесли пустые стаканы из-под “Пепси”, здесь, в этом зале, оживают образы героев кинокартин. Из экрана, попыхивая сигарой, выходит Мэверик, он внимательно оглядывает зал в поисках того, кого здесь можно одурачить. В кресле первого ряда развалился Лапша, его взгляд устремлен в потолок, на лице застыла улыбка, а руки сжимают кальян. По проходу бежит Дейвид Эймс, его маска повернута на затылок и от этого он кажется двуликим чудовищем, которое оглашает тишину истошными воплями “Tech support!”. На него смотрит бывший ангел Сет, который жует грушу и улыбается. Он знает, что Дейвиду еще предстоит сделать свой выбор в пользу падения, а он-то уже упал и теперь ни капельки не жалеет об этом. Чуть дальше сидит Томас Краун. Он только что украл из буфета две столовые ложки, спрятал их в котелке, а теперь что-то рассказывает с улыбкой молодому человеку в стильных солнцезащитных очках, длинном кожаном плаще и дырявом свитере. Тот внимательно его выслушивает, после чего спрашивает с опаской “Могу ли я вам доверять?”. Мимо них проходит Жосслен Бомон, спиной вперед, разумеется, а вдруг кто выстрелит? В буфете трое Бэтменов с лицами Китона, Килмера и Клуни устроили жаркий спор на предмет того, кто же из них все-таки лучший. Рядом с ними собралась толпа – здесь Джон Арчер и Кастор Трой, словно два заправских фокусника, меняются лицами. Где-то неподалеку семья Скайуокеров в полном составе что-то рассказывает Молдеру о зеленых, желтых и полосатых человечках, Чарли Пирл и Вики Андерсон празднуют бессчетную свадьбу, а в фойе устроена распродажа сборника “Общества мертвых поэтов”.

И где-нибудь там, в глубине, есть еще один зал. Самый маленький зал. Без стереозвука, мягких кресел и богатого буфета. Но в этом зале Штирлиц встречается с женой и эта встреча длится меньше тех самых семнадцати мгновений, но гораздо большее количество ударов сердца, чем то время, которое ты обычно отводишь для просмотра нового, широко разрекламированного блокбастера. В этом зале взлетают вверх ресницы Одри Хепберн, а Питер О’Тул всякий раз удачно крадет миллион, в нем приподнимается с носилок Лановой, Юматов получает в награду красные революционные шаровары, а Баталов с Лавровой проживают девять дней одного года. В этом зале звучит “Moon river” и когда Синатра поет “ And waiting round the band my huckleberry friend ”, то все внутри как-то по-особому сжимается. И в этот самый зал почему-то никогда не заходят остальные твои любимые киногерои. Быть может, просто не могут.

А когда в зале зажгут свет, то ты поднимешься, пройдешь через фойе и выйдешь на улицу. Вокруг станет совсем темно, под ногами будет похрустывать снег и где-то впереди, по шоссе, понесутся редкие автомобили. И ты будешь улыбаться, вспоминая видение ночного кинозала, потому что не так уж важно, может ли такое случиться или нет. И не важно даже то, что происходит потом с твоими любимыми героями. Главное, что эти образы что-то всколыхнули в твоей душе, а, значит, она еще может чувствовать

И еще ты поймешь одну странную вещь – ты ведь тоже, в какой-то мере, киногерой. Главный персонаж той самой картины, для которой сам пишешь сценарий, ищешь инвесторов, подбираешь актеров и оплачиваешь съемочные дни. И, быть может, так станется, что именно твое кино вдруг окажется для кого-то самым-самым любимым фильмом.

***

Существует такая задача… Из тех, что проходят в очередном классе средней школы. Ну, такая обычная, хрестоматийная даже. Про поезд, который движется из пункта А в пункт Б. По условиям данной задачи требуется выяснить или расстояние между этими двумя точками, или скорость, с которой движется поезд, или время, в которое он достигнет конечного пункта следования. Все довольно просто – вот известные величины, вот неизвестная, потом несколько несложных арифметических действий и ответ готов. Простая такая задача, в общем…

Но все так просто получается только на бумаге и в рамках вычислений, а вот когда ты сам преодолеваешь такой промежуток между двумя точками, то все происходит несколько иначе. Нет, расстояние остается тем же самым – ведь нелепо предполагать, что пункт Б так возьмет, да и сорвется с определенного ему топографами места, радостно побежав тебе навстречу, узнав, что ты начал движение в его направлении. Да и удирать от тебя он тоже вряд ли станет. Со скоростью тоже практически все понятно. Она изменится только лишь при одном условии – если ты являешься единоличным владельцем того транспортного средства, которое тебя перемещает. А вот время… Оно, похоже, не подчиняется в такие моменты показаниям хронометров и становится иным. Качественно иным. И эту величину никак не измеришь, потому что еще никто не придумал такого обозначения, что отражает качество времени. Его возможно только почувствовать или ощутить. Так, как не получается вне рамок условий подобной задачи. Вне движения.

Вот, скажем, собрался ты в отпуск – на юг, к морю. К такому морю, куда можно доехать поездом. Причем именно поездом, потому что в самолете время как-то не ощущается – всегда оказывается что ты чем-то занят: сначала тебе объясняют как надеть жилет и спасаться, если вдруг что, потом взлет, потом напитки и конфеты всякие предлагают. Дальше обед принесут, но до него в ход пойдут другие напитки – те, что были приобретены в Duty Free. И после этих напитков станет уже как-то не до времени… А еще ведь под потолком есть телевизор, в котором постоянно что-то мелькает. Где уж тут сосредоточиться на собственных ощущениях?

А поезд… Поезд – это совсем другое дело. Поезд начинается уже с вокзала, а если уж совсем точнее – то с вокзального запаха. Он какой-то очень особенный и ни с чем не сравнимый, запомнившийся с самого детства и обещающий что-то новое, необычное. Это запах, кототрый ни с чем не перепутаешь, потому что именно так пахнут перемены.

И надышавшись вокзалом, ты садишься в свой поезд уже с каким-то особым предвкушением, а все те хлопоты, которые обычно предшествуют поездке, разом остаются далеко позади. А ведь совсем еще недавно были последние рабочие дни.. И почему-то всегда получается так, что в эти самые несколько дней нужно сделать очень и очень много, гораздо больше чем в другие, обычные. А еще существует какой-то начальник, которому так привычен и удобен тот факт, что ты выполняешь свои функции, а теперь две или три недели придется как-то обходиться без тебя. Он от этого тихо злится (ведь ничего не поделаешь, отпуск – это святое) и старается сделать все для того, чтобы ты перед своим отъездом переделал абсолютно все возможные и невозможные дела. Причем даже с запасом. На все время твоего отсутствия. Или же, наоборот, у тебя есть какие-то подчиненные, среди которых нужно распределить часть собственных обязанностей на время твоего отпуска, а они ничегошеньки не понимают. И теперь злишься уже ты…

Но подобные дни неизменно проходят, и вот ты уже сидишь в поезде, который везет тебя куда-то туда. Там не будет ни обычных насущных забот, ни суеты ежедневности, там можно будет уделять внимание только тому, что интересно именно тебе и постепенно покрываться загаром, нежась под лучами южного солнца. И это желанное место, оно ведь уже приближается к тебе вместе с каждым стуком колес. И под такую вот незатейливую мелодию рельсовых стыков наступает какое-то иное, особенное время.

Оно приходит как-то совсем незаметно – на одной из тех станций, где поезд останавливается минут на десять-пятнадцать, то есть на такое время, когда можно спокойно, никуда не торопясь выйти на перрон прямо в тапочках и вдохнуть воздуха местного вокзала. И название этой станции ты помнишь ровно столько, сколько стоит здесь твой поезд – а быть может это город, возможно даже достаточно большой. И в нем есть свои коренные жители, которые гордятся тем, что живут именно здесь, существует главная улица, какие-нибудь достопримечательности, традиции, памятные места…. Но для тебя это просто остановка на пути следования из пункта А в пункт Б – и только. Ты заглянул сюда совсем на чуть-чуть, одним глазком буквально. И из всего города, который может оказаться очень хорошим и интересным, увидел только вокзал, да и тот со стороны. А из жителей его познакомился лишь с бабушками, которые продают пирожки, вареную кукурузу, жареную курицу и пиво. Да и можно ли это назвать словом "познакомился”? Просто купил бутылку местного ячменного напитка с незнакомым названием, для того чтобы узнать, что же за пиво здесь варят, зацепил еще чего-нибудь перекусить, потом прыгнул в вагон и уехал. А они остались жить в своем маленьком или не очень городе. Без тебя. И все довольны.

И такие вот станции повторяются с определенной расписанием периодичностью на всем пути следования. А промежутки между ними заполняются ни к чему не обязывающими, а порою даже бессмысленными разговорами с попутчиками. Правда, в этих разговорах бывает можно приврать чего-нибудь про себя, присочинить какие-то эпизоды из своей жизни, которых на самом деле не случалось, но очень хотелось, чтобы когда-то происходило именно так. А случайный попутчик – самый благодарный слушатель для подобных баек, он же их никак не сможет проверить. Можно еще смотреть в окно на тянущиеся почти параллельно рельсам и немного провисающие провода и вдруг вспомнить то, что в детстве было очень интересно высунуть голову из окна вагона и наблюдать за тем, как состав изгибается на повороте. Или же лечь на свою полку, попытаться почитать и незаметно задремать в процессе. Или чем-то еще, что твои желания и твоя фантазия подсказывают. Скажем, пить чай – ведь в поездах он какой-то особенный. И нельзя же сказать, что этот чай очень вкусный. В каком-то другом месте ты такое просто бы не стал пить, но вот все эти подстаканники (почему-то тянет назвать их латунными, хотя ты не знаешь точно это или нет, да и не представляешь даже как она выглядит, эта латунь) ,эти упаковки сахара из двух кусков… Вот они что-то такое изменяют… Ты пьешь и тебе нравится.

Но что бы ты не делал, все это происходит с какой-то необычайной легкостью, ощущение которой порою даже приятнее, чем те две или три недели, которые ты проведешь в компании солнца, моря и собственных желаний. И время становится каким-то другим, необычным. А ты сам уже не принадлежишь какому-то определенному месту, а только движению из пункта А в пункт Б и от этого можно почувствовать себя кем угодно. Даже самим собой. Только таким, каким ты уже очень давно не был.

Но ведь бывает и так, что ощутить подобную легкость можно и не отправляясь куда-нибудь в теплые края. Ну, вот, к примеру, ты стоишь ночью на улице и ловишь машину для того, чтобы добраться домой. А вокруг – лето, ты одет достаточно легко и чувствуешь почти невесомые прикосновения теплого ветра. Хотя время года здесь совсем неважно, ведь бывают такие моменты в жизни, когда все четыре сезона могут случиться одновременно. Потому что есть еще кое-что… Это чувство того, что в жизни твоей наступает такой период... Предвкушение чего-то большого и очень важного, которое буквально стоит на пороге и вот-вот войдет.

И вот ты поймал машину, сел в нее, а водитель оказался очень хорошим. Не в смысле того, что он в совершенстве освоил науку управления своим железным конем, а… Правильный оказался водитель, уместный. Не раздражающий бессмысленной болтовней , только ему одному интересными историями и постоянно обрывающий в тебе ощущение от этой ночи, этого города, этого предвкушения… Он просто нажал кнопку на магнитоле и зазвучала музыка. И ты вдруг вспомнил, что эту песню прекрасно знаешь, мало того, даже очень любил, правда когда-то давно. Но в последние годы почему-то ее не слышал, а она ждала тебя и вот сейчас, наконец-то дождалась. И именно эти звуки вдруг оказываются той самой последней каплей, что переполняют чашу и возникает иллюзия того, что за спиной у тебя появились два небольших крылышка, а впереди – не освещенная фарами полоска асфальта, а небесная синь.

Вот только когда приезжаешь домой, это ощущение куда-то девается. Пусть и лето (или любое другое подвернувшееся время года) за окном, и ветер можно ощутить, и предвкушение никуда не девалось. Можно даже отыскать ту самую песню и включить ее – все равно будет уже как-то иначе. Так же, как с поездом, который нельзя прочувствовать, не находясь в нем. Не будет хватать движения. Того самого перемещения из пункта А в пункт Б, благодаря которому ты оказываешься не привязанным к какому-то определенному месту. И тебя практически нет. А тебе от этого очень хорошо. Просто это бывает очень важно и нужно – ощутить пусть на короткое время это отсутствие себя, которое делает тебя почти что незаметным и от этого очень похожим на самого себя.

Хотя бы ненадолго…

***

The end.
But to be continued...