Начало здесь - Выключатель

А вот очень приятно бывает ехать по вечернему городу. Нет, не за рулем, запритыкиваясь в пробках и ругая, на чем свет стоит, всех чайников, которых почему-то именно сегодня развелось просто непристойное количество. Хорошо сидеть рядом с водителем и смотреть в окно. Хорошо, когда попадается молчаливый водитель, и он не отвлекает своими дорожными байками и бесконечными историями из личной жизни. Против особо разговорчивых я использую нехитрый прием – просто пересаживаюсь на заднее сиденье, а разговаривать с человеком, которого не видишь, уже не так удобно. Хорошо, когда в машине играет музыка. Но не модные радиохиты, а что-то ненавязчивое и мягкое, что забывается сразу же после того, как расплатился и вышел из машины.

Вот так едешь и все окружающее – музыка, молчание, огни за окном создает впечатление, что будешь ехать бесконечно и именно в этом движении и есть смысл твоего существования. Проноситься блестящей точкой мимо кого-то, оставляя у него легкое ощущение неопознанного присутствия, и ничуть не сожалеть об этом. Это, наверное, и следует называть безжалостностью, только не той, какой ее обычно видят и понимают, а такой… невесомой.

А вокруг окна. Очень много окон. И в каждом из них своя жизнь. Быть может, именно в тот самый момент, когда водитель, везущий тебя, остановился на светофоре, там, за одним из стекол, кто-нибудь, отбросив стеснение, робость и страх быть непонятым, в первый раз сказал кому-то “Я люблю тебя” и теперь с нетерпением ждет ответа. А за другим кто-то именно сейчас решил, что все прожитое было полной бессмыслицей и гораздо легче дальше просто не жить. Он понимает, что очень многие будут осуждать его решение за слабость, отсутствие воли и еще много за что, но ведь так делают только те, кому не довелось испытать, как это бывает. Как бывает тогда, когда вдохнул и понимаешь, что выдох принесет тебе боль. Чудовищную, разрывающую нутро боль. А новый вдох будет никак не милосерднее.

А еще… Еще кто-то услышал музыку, в первый раз по-настоящему услышал музыку, кто-то вырвал из записной книжки страницу с еще совсем недавно наиважнейшим номером, кто-то накрывает стол, ожидая приход дорогого гостя, кто-то пьет на кухне в одиночестве, кто-то занимается любовью, кто-то забрался с головой под одеяло и плачет, кто-то уже спит… И еще много, много других светящихся окон, за которыми жизнь. Не твоя жизнь. А для тебя – это только светящиеся квадраты и прямоугольники окон, мимо которых серебряной пулей проносится авто, которое везет тебя по ночному городу. Из бесконечности в бесконечность.
Но автомобиль когда-нибудь останавливается. Потому что оговоренный отрезок бесконечности уже завершен. Остается лишь расплатиться с водителем и дальше уже пешком.

***

Вот сколько не возвращаешься в то место, где прошло детство, всегда испытываешь особое, труднообъяснимое чувство. Может быть оттого, что запомним все, что здесь есть, таким, каким увидел это в первый раз. То есть ниже ростом. Ближе к земле.

И от этого излишне ревностно относишься ко всем изменениям, которые здесь происходят. Вот хорошо ведь помню, что раньше на этом месте была булочная. Обычная советская булочная с каким-то там номером. С большими такими штуковинами на колесах, в которые устанавливали лотки с хлебом. И когда батоны заканчивались, появлялся мужик в белом фартуке, который с сосредоточенно-угрюмым выражением лица, медленно увозил опустевшие лотки, для того, чтобы заменить их на полные, а все покупатели толпились и внимательно смотрели, какой же именно хлеб он туда положит. Еще там был отдел с конфетами, тортами и прочими сладостями, в котором, перед днем рождения родители покупали тебе два полиэтиленовых пакета конфет, чтобы можно было пройти по классу и положить каждому однокласснику на парту три-четыре штучки. Типа проставиться так. Естественно, самые вкусные из них припрятывались и делились между друзьями после уроков. Еще там всегда пахло хлебом. А этот запах – он такой приятный, теплый, уютный.

Теперь там все сломали, перестроили, сделали гораздо презентабельнее и повесили вывеску “Мясо”, пусть внутри продают пиво, водку, газировку и чупа-чупсы всякие. И думаешь “Название-то какое дурацкое. Блин, это же булочная! Да, она проиграла в конкурентной борьбе народившимся супермаркетам и последние несколько лет приличного хлеба в ней не водилось – но это булочная. А дом, что стоит рядом с ней – дом около булочной. Как теперь его называть, когда они ее “Мясом” обозвали? А соседний дом – это дом около овощного. Там теперь ресторан .”Престиж” называется. Ну какой тут может быть престиж, в этом спальном районе? Что престижного может быть в этой харчевне, около которой отираются местные забулдыги, где меню почти целиком повторяет ассортимент ближайшего ларька и лишь изредка, по выходным местные жители празднуют очередное бракосочетание? А ведь еще у овощного стояла телефонная будка, из которой можно было позвонить без двушки, если знать, куда нужно стукнуть. И ведь звонил из этой будки, и дозванивался, и было потом… А теперь ни овощного, ни телефона, ни потом.”.

Но кое-что остается неизменным. Вне зависимости от течения времени и смены сезонов. Это фигуры возле подъездов - старые знакомые, те, у кого не получилось вырваться из того времени. Того самого времени, которое сейчас вспоминаешь с легкой тоской и ностальгией. Ведь где-то там есть ты, который выходил из дома примерно в это же время, встречал друзей, и вы садились где-нибудь рядом на скамейку, пели песни под гитару, пили разливное пиво из трехлитровых банок, а потом приходили девушки… А для них, тех, кто до сих пор здесь, это время и не закончилось, оно просто поблекло и стало ежедневностью.

Вот и сейчас, когда подхожу к подъезду, мне навстречу, чуть пошатываясь, выплывает фигура, держащая в руке бутылку пива. Володя. Он всегда был худым и тонкокостным, отчего в любом возрасте казался моложе своих лет. Теперь же, вкупе с нарождающейся среди поредевших светлых волос лысиной, Вовчик стал похож на персонажа третьесортного триллера.

- Здорово!- радостно кричит он мне прямо в ухо, обдавая волной перегара – Как давно не виделись-то! Ты куда пропал?

- Да знаешь, Володь, не живу я уже здесь. – отвечаю я – Уже довольно давно не живу.

- То-то я думаю, почему никогда тебя не встречаю.- Володя улыбается, обнажая два ярко-желтых вставных зуба. – И далеко живешь-то?

- Отсюда не видно - отшучиваюсь я – А ты сам как?

И Володя пускается в долгий рассказ о том, как он раньше жил здесь, как работал на маршрутке, как женился и какое-то время жил у супруги на соседней улице, а теперь снова переехал сюда. И еще о массе каких-то вещей, которые мне абсолютно не интересны, но я их слушаю. Останавливается он лишь, когда замечает, что бутылка опустела и извлекает из-под стоящей рядом скамейки еще одну, с помощью зажигалки освобождает ее от пробки и вливает в себя добрую четверть.

- Ну, а ты-то как? – снова спрашивает Володя и тут же начинает сам отвечать на свой вопрос. – Вижу, что поднялся. Вон часы какие понтовые. Ну-ка, покажь. Да-а-а, сильная вещь. Молодец! Ну, ты ведь всегда умным был, что тут говорить. Я, вообще, уважаю тех людей, что сами поднялись.

- Да не то, чтобы поднялся, скорее подпрыгиваю помаленьку.- снова отшучиваюсь я – Слушай, а ты Жеку давно видел?

- Жеку?- переспрашивает Володя – Как же давно, мы ж недавно, год или два назад вместе пиво пили – ты, я и Жека. Ну, еще на балконе у него вечером сидели? А потом пошли “Д’Артаньяна” смотреть?

- Нет, Володь,- я почему-то улыбаюсь в ответ – это раньше было, лет пять назад.

- Пять лет!- восклицает он –Е-мое, пять лет! Это надо же, как время летит! Вот так вот – работаешь-работаешь, потом домой, туда-сюда, а время летит, и не замечаешь, как проходит… Нет, правда пять лет прошло?

- Ага, пять – отвечаю я – У меня память хорошая. Помнишь, Жека тогда еще за пивом в боксерских трусах ходил?

- И собака у него была! Точно! Надо же, пять лет!

Володя качает головой, прихлебывает пива и выстреливает новой порцией воспоминаний.

А я думаю.

Думаю о том, что прекрасно помню события, о которых он рассказывает. Но помню еще и то, что прошло не пять лет, а десять. Целых десять лет. Мне уже сложно вспомнить, каким я был тогда. И за это время, за эти десять лет произошло столько всего, что становится понятно, насколько недостаточен объем моей памяти и мне необходим апгрейд. А для него это как будто недавно было. Так вот. И, наверное, он еще несколько лет будет рассказывать о том, как встретил меня. Вроде бы надо посочувствовать человеку, подсказать что-то, помочь, но вместо этого я испытываю такую тихую внутреннюю гордость. За себя. За то, что я не такой. А ведь какие хорошие дети были, какие обещания давали друг другу и самим себе… Все же птенцы обязаны вылетать из гнезда.

И я начинаю прикидываться сильно, просто нечеловечески уставшим, для того, чтобы завершить эту нежданную встречу. Это получается как-то нежданно просто и вот уже Володя сжимает мне ладонь, еще раз говорит, что я молодец, что он меня уважает и… “Заходи, если что” еще говорит.

Эх, время, время…

***

Время. Птицы. Возвращаясь в родительский дом, я начинаю себя чувствовать этакой большой и грузной птицей, которая с гомоном вваливается в родное гнездо и понимает, что здесь для нее уже не хватает места.

Я очень хорошо помню свою последнюю ночь в армии. Мы, молодые двадцатилетние ребята, сидели в каптерке, и каждый из нас не мог представить, что завтра утром уйдет отсюда навсегда. А ведь до этой ночи только и разговоров было о том, как там все будет, все что-то придумывали, готовились… Когда же осталось несколько часов, то сильнее верилось в такую штуку – вот соберут нас завтра на плацу, таких вот вальяжно-расслабленных и вместо прощальных слов зачитают приказ. В котором черном по белому и с вензелем внизу будет написано, что в связи с чем-то там срок службы удлиняется еще на год и все увольнения отменяются. И ведь все поняли бы, ничуть не удивились. Конечно, обложили бы по полной всех козлов, у которых на погонах есть звездочки, но пошли бы ведь и в глубине себя посчитали эту ситуацию вполне нормальной. А вот то, что завтра… Не то что в голове не укладывается – вообще невозможно представить.

А потом я приехал домой.

Помню, первое, что бросилось в глаза – это листья. Зеленые листья на деревьях. Они были такие мясистые, большие. Было раннее летнее утро, я шел по знакомым улицам и думал “Надо же, какие у нас здесь красивые листья на деревьях.”. И не было никакого предчувствия или удовольствия от того, что сбылось то, о чем так долго думал. Просто наступило время, когда надо было ехать домой. Вот я и приехал.

А когда вошел в квартиру, то сразу подумал, “Какое-то здесь все слишком маленькое. Раньше все казалось большим.”

И еще… Еще здесь было слишком много заботы. Я уже привык к тому, что всегда смогу позаботиться о себе сам, а тут так вот. И ведь понимаю, что это не со зла, а всего лишь от чувств родительских. А все равно как-то неуютно. Поэтому и бываю здесь нечасто, да что там нечасто – редко бываю.

***

- Ну, как на работе дела? – спрашивает мама.

- Да нормально все, – отвечаю я. – Хорошо. Дел много в последнее время было. Вот решил отпуск взять, поеду отдохну куда-нибудь.

- Да, правильно, сынок, тебе надо отдохнуть, а то ты что-то похудел в последнее время. Точно кушать не хочешь?

- Да нет, мам, спасибо. Я перекусил уже. Не хочу.

- Ну ладно. Поедешь куда или здесь будешь?

- Поеду. Куда точно не решил еще, но поеду. На море куда-нибудь. Искупаюсь. Позагораю. А то ведь какой отдых в городе? Никакого отдыха, собственно.

- Ну да, здесь особо не отдохнешь. Может быть, все-таки покушаешь?

- Не, не буду. Устал я что-то сегодня. День был какой-то бесконечный, долгий. Понедельник, что с него возьмешь.

- Ну, ляг тогда, телевизор посмотри.

- Не-а, там все равно нет ничего пристойного. Лучше почитаю чего-нибудь. А что, в коридоре лампочка перегорела?

- Да нет, выключатель чего-то барахлит. Ты бы посмотрел.

- Хорошо, мам, завтра обязательно посмотрю. С утра посмотрю, ладно?

- Ладно. Ну, иди, отдыхай.

***

Ч-ч-черт! Выключатель! Ну, вот кто за язык-то тянул! Я же собирался завтра, прямо завтра… И теперь ведь не откажешься, пообещал уже. И чего теперь делать? Сначала ехать на работу, потом возвращаться, чинить выключатель, а уж потом махнуть на все четыре стороны? Или сначала починить, а потом на работу? Или забить на все сразу же, прямо с утра уехать? А, может быть, вообще не ехать никуда, сказаться больным и целый день проваляться в кровати?

Сейчас голова вспухнет. Надо покурить. Или… Или что? И ведь нет у меня ответа на этот вопрос. Не в смысле курить или не курить, а… Есть ли вообще это самое “или”?

Стоп. Я устал. Вопрос дурацкий. С такими нужно разбираться на свежую голову. А завтра я уеду. Или не уеду. Все завтра. Ведь я устал. Устал от этого понедельника, от этого бесконечного “сегодня”, которое наступает взамен столь ожидаемого “завтра”. Мне нужно поспать. Никаких книг, никаких чаепитий. Спать и немедленно.

И я быстро забегаю в соседнюю комнату, для того, чтобы попросить маму сделать телевизор потише, потом возвращаюсь обратно, рывками освобождаю себя от одежды и ныряю в кровать. Уже через минуту глаза начинают закрываться. Попеременно. “Разберемся со всем завтра”, – шепчу я сам себе, засыпая. – “Со всем разберемся”.

***

В то же время:

***

- где-то, на другом конце города, в одном из миллионов окон, горел свет. В комнате, что была им освещена, она положила на рычаг телефонную трубку. Ей казалось, что все будет по-другому. Хоть как-нибудь будет, потому что так, как случилось – это просто никак. Ведь впервые за столько долгих дней она нашла в себе силы позвонить ему и так хотелось сказать, что тогда все случилось глупо, нелепо и неправильно, что они оба оказались неправы. И, несмотря на то, как плохо они расстались, без него почему-то было еще хуже, и еще много, много разных слов… Но сначала никто не отвечал, а потом аппарат оказался вне зоны действия сети. Что случилось? У него села батарейка? Или он увидел ее номер и не захотел разговаривать? Или он просто сменил свой номер и теперь непонятно, как его найти? Или с ним что-то случилось? Эти вопросы наслаивались друг на друга и не давали покоя.

Она подошла к окну. На карниз тяжело падали редкие капли, снова начинался дождь “Завтра.” – подумала она – “Я обязательно перезвоню ему завтра. И обязательно дозвонюсь до него”. Если бы кто-то мог услышать ее слова, то наверняка бы смог заметить, как с каждой фразой на них незаметно ложиться невесомая тень неверия.

***

- в самолете, летящем на другой конец страны, повзрослевшая девочка Женя откинулась на спинку кресла. Засушенный цветик-семицветик покоился в кармане блузки. Когда-то, давным-давно, она не стала отрывать последний лепесток, потому что решила использовать свое последнее желание на благо кого-то другого, того, у кого будет прекрасная и, как ему кажется, невыполнимая мечта. Но как-то так складывалось, что все желания, которые она выслушивала, оказывались несколько проще и приземленнее, чем она ожидала. А зачастую люди просто ее не понимали и отказывались рассказывать. Стеснялись, наверное.

Но это стало уже навязчивой идеей, которая гнала в путь и уже заставила объехать добрую половину этой бескрайней страны. Вот и теперь она решила кардинально сменить вектор поиска и отправиться на Дальний Восток. Москва ее надежд не оправдала. Она прикрыла глаза и подумала о том, что, может быть, завтра, ведь так хочется, чтобы это случилось завтра, ее бесконечная дорога все-таки подойдет к своему завершению.

***

- где-то, непонятно где, потому что для этого места придумали множество названий, но ни одно из них толком не соответствовало истине, жило существо. У него было еще больше образов, с которыми его овеществляют, и оно было похоже на все сразу и ни на один в отдельности. Если все же попытаться его как-то классифицировать, то наиболее подходящим определением могло бы послужить следующее - внешний управляющий миром. Существо уже и не помнило того, кто назначил его отвечать за данную цивилизацию, но это был кто-то очень и очень могущественный. Поэтому оно в меру сил и усердия, не без приступов лени, конечно, старалось выполнять свою работу.

Совсем недавно к нему пришло письмо… Конечно же, это было совсем не письмо, но так как во вверенном ему мире было принято, что важные указания должны приходить на бумаге, то ему было легче воспринимать его, как письмо. Поэтому оно и стало письмом. По прочтении существо посмотрело на весь свой мир сразу и задумалось.

“Э-эх, человеки. Сколько вы красивых легенд напридумывали о том, как все это произойдет, все эти суды, битвы и прочие пророчества казались такими величественными. А все проще. Все гораздо проще. Как в одной умом не понятной стране, где летом горячую воду отключают. Типа, уважаемые жильцы, приносим свои извинения за неудобства, но с такого-то числа… И все. Ничего дальше. Ну, что ж, мы лишь служащие, нам остается выполнять, раз уж все решили.”

Существо немного помолчало, а потом материализовало в воздухе выключатель. Оно заразилось от людей страстью к дешевым эффектам и сделало так, чтобы из любой точки планеты можно было его увидеть. После этого существо задумалось о том, что его, судя по всему, теперь ждет отпуск, так что надо решать, как его провести.

И выключило. Свет.