Дождливым утром ранним,
с зонтом над головой,
шёл бодрый марсианин
по улице кривой.

У нас на Петроградской
такая вот беда,
что напрямик добраться
непросто иногда.

Бывает, что налево
всё время поворот.
Тот, кто желает вправо,
до дома не дойдёт.

Тем, кто идёт навстречу,
налево не пройти:
им улицей направо
приказано идти.

Так долго марсианин
туда-сюда ходил,
ходил-бродил кругами,
что книжку сочинил.

Придумывать мудрёное
заглавие не стал:
«У них на Петроградской»
Он книжечку назвал.

В стихах случается, что автор всё перепутывает. Наверно, из-за рифм и размера: хочет сказать одно, а в рифму и в размер получается другое. Так и рождаются не слишком правдивые истории. Для начала признаюсь, что бодрый марсианин — это я, Алексей Самсонов. И никакой я не марсианин, а натуральный россиянин. И не бодрый вовсе. Люди с фамилией «Сам Сонов» ранним дождливым утром ужасно хотят спать.

В тот день я договорился о встрече на станции метро Горьковская с продавцом, предлагающим через Интернет немецкие турники для хомяков. Жена придумала такой подарок нашему питомцу Терентию на день рождения. А чтобы не ошибиться с размером турника и в очередной раз ничего не перепутать, хомяк был отправлен для грядущей примерки в карман куртки. Пришёл я на станцию раньше времени, но опоздал. Всё потому, что на этот раз перепуталось само время. В субботу по радио сообщали, что ночью Европа переходит на зимнее время и европейцы должны перевести часы на 1 час назад. Я, как прилежный европеец, так и сделал. Стоял у станции метро и думал, что ещё девять часов утра, а мимо меня через турникет проходили люди, на часах которых было уже десять. Всё потому, что в России время не зависит от времени года, Россия — не Европа, в России время всегда одинаковое. Понятно, что турники ни меня, ни хомячка не дождались. Обидно, что для европейской истории этот факт так и остался незамеченным.

Местные знают, что станция метро Горьковская похожа на летающую тарелку, которую двоечники-инопланетяне потеряли среди кустов и деревьев. Вот и стоит годами непомытая тарелка посреди парка. Наверно, марсиане перешли улицу и заблудились в наших проходных дворах. Такая вот у станции метро Горьковская горькая история. И так мне стало жалко этих межпланетных двоечников, что захотелось прогуляться и попробовать поглядеть на окрестности их глазами. В руке — зонтик, в кармане — Терентий, застегнутый на молнию. Из дырочки торчал только его розовый нос и любопытствующие бусинки-глаза, уши-то он всегда держит в тепле. В голове у меня — путаница из-за перепутанного времени. Выйдя наружу из марсианской тарелки, мы повернули вдоль Кронверкского проспекта налево к зоопарку. А проспект и сам сворачивал влево. Мы поворачиваем влево, прохожие поворачивают влево, трамваи поворачивают влево. «Так и шею недолго свернуть», - пропищал Терентий. Хорошо ещё, что дождик почти закончился. Вот он - чудесный октябрьский воскресный день. Засветило солнце, листья на ветру высохли и зашуршали под ногами. Почему бы не погулять в такую замечательную погоду?

Не прошли мы и пяти сотен метров, как в шорохе листьев почудились странные звуки. Клёны шуршат не так: кленовые листья широкие и шуршат Ши-Ши-ШиШШ. Дубовые листья жесткие и в юбочках, они чуть поскрипывают Зы-Зы-ЗыЗЗЗ. Липовые листья сразу прилипают к земле и не шуршат вовсе. Что за звуки? На скамейке сидел пожилой мужчина и читал газету. Слухи! Наверно, это слухи! Газетные слухи всегда так шуршат. Их ни с чем не перепутать. Терентий заранее втянул голову в мой карман. А газета продолжала шуршать:

Ходят слухи, ходят слухи,
Что напротив зоопарка,
В жутком доме-развалюхе,
На четвёртом этаже
Спит ужасная старуха,
Кровожадная кухарка,
Беспощадная кухарка,
Что на пенсии уже.

Интересно, где эта улица, где этот дом? Зоопарк совсем рядом. Любопытственно. Какие номера домов на той стороне? Кронверкский проспект, номер 71. Вполне аккуратный дом. А если обойти с другой стороны? Вот и пешеходный переход. Какая улица с угла дома? Табличка — Зверинская улица, номер 36. Становится страшнее. Но и с этой стороны дом аккуратный. Идём дальше. Следующий угол. Табличка — Мытнинский переулок, номер 9. Три адреса у одного дома, не много ли? Письма можно писать в одну квартиру сразу по трём адресам. На углу дома четыре этажа. В середине дома три этажа. В конце дома — полтора, нижний этаж наполовину под асфальт провалился. Значит, Мытнинский переулок — необычное место, провальное. Дом с угла за Зверинскую улицу цепляется, а в дальнем своём конце превращается в развалину. Где ты там, кровожадная кухарка?

Вот бы к ней в гости напроситься! Дом длинный, а с переулка ни одного входа нет. Попробуем пройти через подворотню соседнего дома, который почему-то в землю не затягивается. Что, Терентий, страшно? Спит Терентий. Ну и хорошо. Завернули в подворотню, проходим, поворачиваем по двору направо к странному дому и смотрим вверх. И тут … видим, что изнутри здание полностью четырехэтажное. Снаружи полтора этажа, а внутри - четыре! Над первой парадной висит объявление «Добро поджаривать, Алексей и Терентий!». Поджаривать, так поджаривать. Где наша не пропадала!

Ужасная Кухарка оказалась очень приветливой пожилой женщиной. К нашему приходу она напекла пирогов с яблоками и брусникой. Только квартира была очень странная. Кухня выходила во двор и там с четвертого этажа можно было видеть не только окна соседей, но и колокольню Петропавловского собора. Прекрасное место, чтобы смотреть салют и полёты вертолёта с туристами над городом. Зато спальня и гостиная выходили окнами на переулок так низко, что раньше можно было, нагнувшись, снять берет с головы ученого Профессора зоологии, проходящего внизу по тротуару, поскольку ростом тот был ненамного меньше жирафа Гамлета, которого много лет изучал в зоопарке. Правда после того, как десять лет тому назад жираф умер, Профессор ходит понурый, голову опускает так низко, что до берета не дотянуться.

Об этом и многом другом рассказала Кухарка, когда мы, сидя на кухне и поглядывая на поблескивающий на осеннем солнце шпиль колокольни, попивали крепкий индийский чай с пирогами. Только почему-то вертолёт не показывался. На пачке чая был нарисован слон, на слоне сидел индийский погонщик, а на заднем плане красовался индийский мавзолей красного цвета. Первосортный чай со слоном! Такой чай пила моя бабушка тридцать лет тому назад. «Откройте секрет, откуда у Вас этот чай?» - спросил я. Кухарка уклончиво и очень странным голосом ответила: «Оттуда...».

Терентий был отправлен на широченный подоконник и бегал по нему, как бегают российские легкоатлеты по стадиону. В качестве допинга Терентию положили горсть тыквенных семечек и налили в блюдце самой обыкновенной воды.

В кухне не было ни одного современного предмета. Почему я сразу этого не заметил? Наверно, потому что вся обстановка была знакома с детства: дубовый старинный буфет, покрытый толстой клеенкой деревянный стол, холодильник Орск с закруглённой дверцей, газовая плита завода «Ленгазаппарат», крашенные табуретки, чугунные сковородки, старые алюминиевые кастрюли, а ещё очень хорошо сохранившееся трёхпрограммное радио МАЯК-202. Почему бы им и не доживать свой век в старой квартире на Петроградской? Кухарка — пожилая женщина, зачем ей современные вещи? Странно, что слухи обозвали Кухарку ужасной старухой. Что-то здесь не сходится. Оно не сходится лет на двадцать пять. Простите, но что именно, какое ОНО не сходится? Понятно какое — ВРЕМЯ не сходится!

Радио отчетливо произнесло: «Московское время одиннадцать часов. В эфире городские новости. Сегодня в предверьи 70-ой годовшины Октябрьской социалистической революции строители Ленинградского ордена Ленина метрополитена имени Владимира Ильича Ленина поздравили трудящихся Ленинграда, города Великого Ленина, глубоко чтящего заветы Октября, открытием новой станция правобережной линии метро. На открытии движения поездов на станции «улица Дыбенко» присутствовал первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Юрий Филипович Соловьев».

Забавненько! Вот тебе бабушка и воскресный день! На подоконнике Терентий пытался построить гнездо из где-то добытого обрывка газеты «Правда» за 1987 год. Пожалуй, жизнь хомячков с тех времён не слишком изменилась, чего не скажешь об их хозяевах.

Кухарка внимательно смотрела на меня:
- Не удивился, сынок?
- Нет не удивился. Меня в последнее время мало что удивляет.
- Ну, как знаешь.
- А что я должен знать?
- Да, хотя бы то, что через нашу подворотню проход только в одну сторону. То есть пройти-то вы пройдёте, да время своё не найдёте. Не спеши. Попей чайку ещё, радио послушай, газеты почитай, чтобы в курсе быть, что тут у нас хорошего, а что плохого.
- А я газетам не верю. И Вам, хозяюшка, тоже не верю. Давай, Терентий, заканчивай строительство, пора ехать домой. Спасибо за угощение и воспоминания. Здоровья Вам и уважения от детей, внуков.

Мы спустились по не слишком ухоженной лестнице и вышли во двор. Во дворе не стояло ни одного автомобиля, где-то сбоку - деревянная некрашенная горка, пара стромодных скамеек и высоченный тополь. В доме ни одного пластикового окна. Вот куда мы попали, Терентий! В подворотне одна половина ворот была закрыта, на ней висела табличка «С возвращением, инопланетяне!». И мы беспрепятственно вышли на улицу. Со стен старых домов там, да сям поглядывали на нас белые пластиковые окна. Мимо проехали два дворника-узбека на советских складных велосипедах. Велосипеды из прошлого, а дворники из настоящего. Терениий из настоящего, а я из какого? Куда я вернулся, откуда вышел? Детство, юность, зрелось, старость. Что там ещё? Что вначале, а что в конце?
«Пройти-то вы пройдёте, да время своё не найдёте» - я повторил услышанное только что.

С тех пор у меня стали появляться стихи из детства. Наверно, эти стихи мне не успели прочитать родители. Возможно, что эти стихи не прочитали другим детям другие родители, другие бабушки и дедушки. Теперь я часто хожу по Петроградской стороне и собираю непрочитанные стихи по кусочкам, склеиваю, складываю как пазлы или кубики. Некоторые части стихов видны и без придумываний — старые дома и квартиры внутри этих домов, трубы, кошки и собаки, облака, набережные. Когда вокруг так много знакомого, несложно всё это перемешивать и помещать между строк. Строки — компания букв, стихи — компания строк, книжка — компания стихов. Внутри книги помещается и прошлое, и настоящее. Даже непонятно, какое там внутри время на самом деле. Потому что всё главное — между строк, оно у каждого своё.