Не розы губить на морозе, Не смешивать кровь и любовь - Был явлен я миру для прозы, Но сгинул в пучине стихов...
Нет, ну конечно первое, что я изобразил, насколько помню, был стишок. Это было точно не в первом классе и точно не в четвёртом. Тогда, пусть будет во втором. Я даже помню, про что этот стишок был. Впрочем не важно...
Важно то, что в пять лет меня начали учить читать по прозаическим текстам. Это "смутное время" милосердная память прячет от меня в своих бездонных глубинах. Помню, что первое большое произведение, которое я прочитал "от звонка до звонка", это "Знак четырёх" Конан Дойля, а технику чтения перед школой (когда мои родители, ничтоже сумняшеся, планировали запихнуть в неё невинного шестилетку) дежурный учитель, по прилегающей к ближайшей школе, территории - проверял у меня по роману Руфина Гордина "Возвращение человека- тайны".
После более подробного знакомства с Шерлоком, нашим Холмсом, поэзия, на уровне жалких детских стишков, потерпела крах в борьбе за обладание неокрепшим детским умом. А вскоре потерпел крах и сам эгоцентричный кокаинист, презирающий элементарные знания в области астрономии. И на сцену вышла "Ея Величество Фантастика".
В СССР начала 80-х, по крайней мере в моём регионе, она была по преимуществу научная. Особого выбора не было. С будущей "нерезиновой" и прилегающих к ней территорий на молдавский книжный рынок практически ничего не поступало. Молдавская полиграфия считалась одной из лучших в Союзе в плане книгопечатания. На выходе это было так: бумага, зачастую качества близкого к газетной, добротный переплёт, минимум чёрно-белых иллюстраций и приличные тиражи. Вобщем всё как завещал Великий Сытин - чем хуже качество, тем доступнее для масс. За нашими изданиями сказок Волкова гонялись даже москвичи и всякие там питерцы. Потому как издания столичные - красивые, но в мягких переплётах, в детских руках очень скоро превращались...
Впрочем, вернёмся к моим баранам. Научная фантастика обладала одним свойством, которое позже очень нехорошо аукнулось несостоявшемуся прозаику - она была очень, очень и очень подробной в описательной части. Оно и понятно. В неё впихивалось как достаточное количество технических подробностей, так и довольно нудных, а порой и фантасмагорических описаний бесконечных полётов к намеченной цели, поверхностей различных планет и существ на них обитающих. А если существа были ещё и разумными... Собственно, это преимущественно о советской фантастике (Ефремов не даст соврать. Да и Уэллс с Жюлем Верном, кстати тоже...). Другой тогда практически не было. Ну разве что Брэдбери с Лемом. Но Лем по описательной части тот ещё был любитель, а Брэдбери...Ну ладно. Это тоже не важно.
Примерно к середине восьмидесятых и были предприняты робкие попытки подражания. И сразу возникла дилемма, произрастающая из двух противоположных подходов к написанию прозаических произведений. Первый подход предполагал, что до начала написания произведения должен был быть слеплен некий сюжетный каркас. То есть начиная с "альфы", автор хотя бы примерно должен был представлять себе "омегу". Второй подход утверждал, что главное начать, а дальше само как-нибудь вырулится. Как мальчик живой, подвижный, крайне неусидчивый и в меру ленивый - я предпочёл второй путь.
Понятно дело, что будучи юным мыслителем гигантского масштаба, написание фантастических рассказов я отверг напрочь. Писать так романы! Ну, в крайнем случае повести... Результат был плачевен. Бескаркасный подход помноженный на тягу к подробным описаниям, выписываниям, перечислениям и прочим фишкам научной фантастики, сыграли со мной злую шутку.
Помню один показательный пример. В предполагаемом сюжете некий испытуемый, будучи усыплённым в своём времени, просыпается в далёком будущем. Нетривиальный сюжет, не правда ли? Вот ход сюжета. Он просыпается. Осматривается. Видит обстановку помещения, в котором очутился. Некоторое время отдупляется, вспоминая что он и про что он. Потом, путём долгих манипуляций собственным организмом, находит выход из здания, выходит наружу и с изрядной долей недоумения созерцает близприлегающую территорию. Очень близприлегающую. Прям вплотную.
Сколько бы глав заняла эта часть сюжета у вас? У меня она заняла три. Ну конечно понятие глава очень условное. Измерим в тетрадях. Почти три тонких "в клеточку". А сколько это было в часах со всеми прилагающимися зачёркиваниями и "мелкимшрифтомнаписаниямиповерх" даже вспоминать страшно... Думаю все догадались, что ни один великолепный роман написан не был. С повестью тоже как-то не задалось.
Собрав свой юный, сопротивляющийся организм в кучу, я попытался пойти по первому пути. И стал, аки Господь из праха земного, лепить из головы те самые сюжетные каркасы. Лепил очень подробно. С толком, с чувством и с расстановкой. Лепил кучу героев. Главных, Заглавных, совсем не главных и тех, которые долго не живут. Каждого по отдельности награждал именами и званиями, приличествующим шестком в многочисленной иерархии сверчков, примерными движухами по ходу сюжета, и даже, о ужос! - подробными описаниями внешности, гардероба и набором всяких убивательных штук (мальчик патамушта).
Казалось бы всё идёт по плану, если бы не одно но. Доведя такой солидный каркас, хотя бы до примерного ума, я испытывал такую титаническую усталость, как буд-то написал готовое произведение. Верхние конечности и пульт управления расположенный над ними, требовали немедленного профилактического отдыха, который сразу же превращался в очень медленный. Первый день - пассивный, второй - активный, третий - от уроков, четвёртый - от "домашек", пятый от "всё задолбало", шестой и седьмой - от "рабочей недели".
В эти дни прозаического отчаяния, с тоскливой ностальгией эмигранта - ренегата, я вспоминал свои детские поэтические упражнения (как в тумане) и прочитанные мной детские стихи (более отчётливо).
Конечно, читать Барто в недетском возрасте уже не то. Пушкин не заходил от слова " совсем" Ну разве что "Руслан и Людмила". Хотя это тоже, по сути, детская сказка. Хотя Ратмир в бане... Впрочем не важно. Не заходил Пушкин, зашёл Некрасов. Да так зашёл, что лет эдак в двенадцать- тринадцать, на спор, наизусть было выучено "Кому на Руси жить хорошо". Выучено, рассказано и тут же забыто. Некрасов заходил легко. Ритм его стиха был признан "талмудическим" и заучиваем был как в иешиве - монотонным, гипнотическим бубнежом с соответствующим синхронным раскачиванием верхней частью туловища. Потом был Тютчев, признанный поэтом покруче Пушкина. Потом, опомнившись в каком мире я живу - Маяковский, Багрицкий со Светловым, Твардовский и немного Симонова.
И вот наступил коллапс. Прозу читать хочу, но писать не могу. Поэзию читать могу, но писать не хочу. Впору было задуматься о смысле никчёмной жизни и желанной смерти... Но тут пришла пора "этого самого возраста"...
