Весь день боль не отпускала ни на минуту. Она властно растеклась по всей спине и наблюдала, как я балансирую, рискуя безвозвратно свалиться в её трясину. Она и сейчас наблюдает, но уже издалека, словно оглядывается, уходя. Её отголоски вливаются в тягучий полумрак гостиной. Похожий на пепел, он ещё не остыл. Когда за машиной закрываются ворота, я выдыхаю, поднимаюсь в кабинет и падаю в кресло. Жалюзи опущены. И межрамные жалюзи опущены и вертикальные. Здесь царит мрак. Тёплый, обволакивающий, бархатный, впитавший в себя день вместе с его суетой, по большому счёту никчёмной, по малому - обычной для большого праздника. Компьютер выключен. Торшер дремлет в углу, надвинув абажур на невостребованную галогенку. И только из спальни Дэна едва-едва сочится мягкий свет. Дэн не любит темноту, а мне в ней спокойно. Массажная накидка на компьютерное кресло разгоняет упругими кулачками массажёра остатки боли. Уф-фф-ффф.... Хочу крепкого чая и тишины, и больше ничего не хочу. В тишине отчётливо проступает "город, которого нет" - "Обречённый", город моего прошлого. - Серёж, вот чай, а я прилягу - устала. Дэна дождёшься? - Да. Гудок врывается в тишину так резко, что, вздрогнув, я нечаянно прикусываю губу. Поезд отсчитывает мостовые шпалы. Вокзал от нас далеко, а мост близко. Это старый мост, и поезда по нему пробегают не особо часто. Я слушаю перестук колёс и чувствую, как привкус крови смешивается с ним, с холодным пеплом мрака. * Мне всегда казалось, что вокзал никогда не спит. Я часто уходил туда. Хотелось с головой погрузиться в чужую суету, ненадолго отодвинуться от угрюмого молчания отца, похотливых взглядов мачехи, омертвелой атмосферы дома, который считал родным. Я шёл через сонный парк мимо Вечного огня и умершего фонтана. Шёл мимо трёхэтажного здания станции "Юных техников", куда почти устроился ночным сторожем, но пролетел: бухгалтерша вклинилась - пристроила на непыльную работёнку нового сожителя дочери. Шёл мимо музыкального училища – старого, красивого здания, неизменно вызывающего у меня чувство глубокой потери: я так мечтал после армии пойти туда учиться. И всё же я шёл и радовался тому, что ШЁЛ сам. Железнодорожный вокзал бурлил и сверкал. Бубнил в громкоговоритель диспетчер. По перрону шастали прибывающие-убывающие. В буфете звякали посудой. И поезда-поезда… Я мог просидеть там до утра. Наверное, я был похож на Хатико. Только тот ждал хозяина, а я... Я никого не ждал, просто слушал, смотрел и ощущал себя частью, пусть чужой, но живой жизни. Непривычное сочетание? Поверьте, что я в полной мере ощутил, какая она бывает - жизнь мёртвая. Сашка Медведь - единственный, кто навещал меня в госпитале. Он так бурно радовался, когда, напрягшись, мне удалось его свалить, как в старые-добрые, так бурно, что дежурный врач слёту записал его в мои родственники. Медведь и в наш город примчал, чтобы узнать, как у меня идут дела. Он нашёл квартиру, но меня дома не было, я уже работал в ДК целых две недели. Сашка пообщался с мачехой, с отцом и понял, что я в их жизнь не вписан. У него было всего четыре часа между поездами. Час был потрачен на поиски, остальное время мы просидели в буфете вокзала. Моросил дождь. Его капли разноцветно вспыхивали на стёклах огромных окон красным, зелёным, золотым светом. Я говорил - Сашка слушал. Время пролетело быстро. Медведь уже зашёл в вагон, но вдруг вернулся. Грузный, высокий, он словно съёжился, и голос его звучал виновато, и слова он не проговаривал, а высыпал торопливо: - Я решил на Север податься, только еду туда на птичьих правах и не знаю, что из этой затеи получится, а то бы с собой взял. Уезжать тебе от них надо. Проводница вышла в тамбур, чтобы закрыть вагон. Сашка оглянулся, обнял крепко: - Обещаю: немного окопаюсь и приеду за тобой. Дождись меня. И запрыгнул в вагон. Мы встретимся с ним через несколько лет, но он задолго до встречи будет знать, кто окончательно поставил меня на ноги. "Дождись меня..." Я долго смотрел вслед составу. Смотрел, пока были видны красные огоньки последнего вагона. Три огонька… Очнувшийся дождь заставил вернуться в буфет. Я купил чай, хотел согреться. Чай был горячий, да и в буфете было тепло, а меня колотило так, что я прокусил губу и не почувствовал этого, зато почувствовал насколько одинок. Да, не первый раз я это почувствовал, но так остро, чтобы до слёз – впервые. Не успев навернуться, слёзы высохли. Колючий древесный аромат знакомого одеколона напрочь накрыл все буфетные и не буфетные амбре. Вокзал с его бурной жизнью живо представился мне не иначе, как лобным местом. Для этого надо было хорошо знать бесцеремонного, насквозь ядовитого Коршуна, а я был уверен, что знаю его неплохо. Покосившись в сторону шумной компании провожающих столичного гостя, я выдохнул. Коршуну явно было не до меня, он громко требовал супер-чистые стаканы, а заодно тихо клеил симпатичную буфетчицу. Мне показалось, что он меня не заметил или не узнал. Объявили посадку. Вместе с отбывающими я ушёл на перрон. Очередной состав, убегая, подмигивал красными огоньками. Тремя... - Куда собрался: на поезд или под поезд? - раздалось за спиной. В голосе сквозил откровенный сарказм, но я слишком выгорел, чтобы огрызнуться в своём духе. Молча повернулся к нему, готовый огрести люлей за прогул. С его лица мгновенно слетел оскал. Он резко подался вперёд, но словно налетел на егозу, так больно полыхнул его взгляд. Сунув руки в карманы, Тал покачался с носка на пятку, покосил исподлобья и буркнул: - Ты мне нужен. Дождись меня. И ушёл провожать важную шишку, но прежде чем уйти, сунул свой носовой платок: - Рожу оботри, вампир. "Дождись меня..." Я его дождался. Я их обоих дождался: и Сашку, и Тала... А сейчас ждал Дэна, который умчал развозить по домам гостей. * Наблюдаю, как Алиска вылезла из своего укрытия, где прячется от грохота салютов и петард, и с визгом понеслась к воротам. Не добежав до автомобильной площадки, она садится на плитку и ждёт, не переступая запретную черту, не переставая радостно повизгивать. Мотька вылезла из конуры, села рядом. Вижу, как во двор въезжает машина, как гаснут фары. Вижу, как Дэн идёт по садовой дорожке, как он пригибается, проходя рядом с елью. Да, весной надо обрезать, а то нормально не пройти. Алька поднимает мордяху и смотрит на меня, а в глазах - вопрос. - Вернулся твой хозяин. Он же говорил, что ненадолго уедет, а ты нервничал. Пёс поднимается и ковыляет на выход. А за ним срывается Дюшка. Кот тоже соскучился по своему обожаемому матрацу. Матрац, то есть Дэн подхватывает на руки кота, треплет по спине бульдога, смеётся: - Ну надо же... Сорок минут прошло, а как-будто пол жизни отсутствовал. Хм... Конечно, не пол жизни, но и я тоже тебя ждал, друже. Долго ждал... Перво-наперво Дэн включает свет. Он не любит темноту.
Но тут живая история, детальная, настоящая.