Мишель Публичный

Сегодня меня убили. Темной ночью, как тати, на глазах у всех безжалостно и жестоко убили поэта. Наглые, зарвавшиеся типы, смеющие называть себя администраторами, убили мою страницу со всеми моими стихами, выстраданными потом и кровью, с ценнейшими комментариями и рецензиями, над которыми я так трудился, с рейтингом, который был куда выше, чем у этих выскочек. Все. Все исчезло. Пропало. Обратилось во прах. Да у меня за день 500 прочтений было! Почти, как у Крюкера, хотя он член Союза, а я пока еще собираю деньги. Кошмар!
Когда я сел к монитору, нажал на клавиши, ввел пароль – ничего не произошло. Я потыкал мышкой, пошевелил провод – опять ничего. И я понял, что меня убили. Они давно - давно! - угрожали мне расправой за мое свободолюбие, за мой талант, за мой страстный стихотворно-поэтический жар внутри головы. И вот не дрогнула у палачей рука. Сатрапы, изверги, мучители свободы! Я – мертв!
Я выбежал на балкон и закричал….
«УБИИИИЛИ! УБИИИЛИ! МЕНЯ УБИЛИ! СЛЫШИТЕ ВСЕ! МЕНЯ УБИЛИ!»
Не помню, сколько я так кричал, но тут меня потрясли за плечо. Сзади стояли два полиционера в фуражках и жакетах. Один был похож на Гаврилу Исаевича, ну того, который на Берию смахивает. А второй с длинным резиновым предметом фаллического вида. Предмет он держал в руках.
- Ты чего орешь? – спросил гаврилоподобный.
- Меня убили, – прояснил я ситуацию.
- Раз убили, стало быть, труп, и должен вести себя тихо. Давай рассказывай, кто тебя убил, когда и как. Только представься вначале, – продолжил гаврилоподобный.
- Я великий поэт Мишель Публичный, по паспорту Ефим Федотович Полупигов. Сегодня я обнаружил, что меня убила администрация.
- Как обнаружил? – спросил гаврилоподобный, тщательно записывая мои слова на бумажку. Для потомков, наверное.
- Я подошел к компьютеру, понажимал на кнопки, ввел пароль, а там даже картинки нет. Ничего нет! Ни стихов, ни рейтинга. Они меня убили. Они давно мне угрожали!- ответил я государеву опричному.
- Ты че несешь? Пьяный? Обкуренный? – влез в разговор тот, который с фаллическим символом стоял.
- Молодой человек, я старше вас и не позволю вам такие инсинуации! – возразил я и добавил:
- Вы бы лучше фаллос убрали, чем так им махать.
Опричный оказался грамотен, и слово «фаллос» было ему знакомо. Этим самым фаллосом он меня и огрел. Оказалось, что это вовсе не фаллос, как я вначале подумал, а твердый тяжелый предмет, напоминающий резиновую дубинку.
- Ты мужик это прекрати, - сказал мне гаврилоподобный.
- Ты нас не провоцируй - мы при исполнении. Говори толком, что там у тебя убилось, и зачем ты среди ночи орешь.
- Я вам и поясняю, гражданин участковый, что администрация меня убила. Я и на кнопочки жал, и мышкой водил…
Тут опричный с дубиной подходит к компьютеру и втыкает шнур в розетку. Экран засветился, и страница моя появилась
- Ох, говорю, спасибо вам слуги государевы, что спасли от неминуемой смерти. Не дали злостной администрации меня, великого поэта, жизни лишить и забанить безвинно.
- Э, нет, - говорит мне опричный.
- Ты, ирод окаянный, фаллос поэтисский, среди ночи орешь, людей пугаешь. Им на работу завтра, поди. Мы, грит, тебя сами щаз убьем. Недели на две, а то и поболее.

И убили. Беззаконно лишили меня на 15 суток и компьютера, и тырнета, и рейтинга. Всего лишили. А дали взамен метлу…. И таким мукам подвергли!... Тираны! Деспоты! Варвары!
Но ничего. Ничего! Я – поэт. Я - певец свободы. Меня так просто им не взять. Даже в застенках талант не покидал меня, и я начертал великий стих:

«Божоле, ты мое божоле!
Не пивал никогда ведь тебя я.
Я в подъезде одном по весне
Водку жрал, эти вирши слагая»

Великий стих. Великий. Пойду, опубликую.

Критик

- Алле! Старший прапорщик Пилсудский слухае. Тьфу ты, чертова кукла! Это я не вам. Говорю, агентство сыскных и охранных услуг «Бланманжет», старший менеджер Пилсудский у аппарата. Говорыть що вам трэба.
- Здравствуйте! Мне посоветовали обратиться к вам. Граф Берг посоветовал
- Это который граф? Который прапором у Шняги служил? Помню, как же, помню. Так говорыть що вам трэба
- Мне требуется телохранитель. Понимаете, мне угрожают убийством или просто насилием – я еще не до конца разобрался. Я – литературный критик. Это очень ответственная и опасная работа. Поэт Мирзоев, который живет этажом выше, когда прочел мою рецензию, объявил мне джихад. И теперь каждый раз, когда я захожу в туалет, он выкрикивает в унитаз свои угрозы. Я, извините за интимную подробность, даже пописать не могу спокойно. Боюсь.
- Дык, может, вам в правоохранительные органы обратиться?
- Нет-нет, что вы! Другой мой сосед, поэт Публичный, их все время вызывает. Последний раз администрация литпортала у него украла вдохновение. В этот раз приехали не участковый с напарником, как обычно бывало, а какие-то страшные, в шлемах, в доспехах, со щитами и дубинами. Побили поэта Публичного, сломали ему компьютер. Поэт Свободовцев попробовал было обличать действия властей. Ну , как он всегда делает - прямо и открыто: из-за двери в замочную скважину. Так ему сломали и дверь, и нос. Сказали, что если их еще раз вызовут, то они пришлют антитеррористический отряд. Так что, пожалуйста, вы организуйте мне телохранителей.
- Дык, запросто. Только вы вводную дайте, от кого им вас защищать, чтоб они не ошиблись.
- Пусть защищают меня от всех, кто покусится, приблизится, так сказать, нарушит границу дозволенного.

Спустя неделю

- Дык, это. Того. Короче, какие ваши претензии? Рази, мои парни вас не защищали?
- Защищали, не могу пожаловаться. Защищали так упорно, что…
- Так в чем дело?
- Понимаете, моя поклонница, поэтесса Жабская, увидела меня на улице и бросилась с букетом роз, чтобы выразить свое восхищение. Я не успел ничего сказать, а ваши парни уже закинули и ее, и букет в шиповник. Потом, издатель Пятерсон торопился ко мне навстречу. Знаете, у него такая милая привычка - он авторские экземпляры бросает своим клиентам. Дескать, вот они, горяченькие.
- Его тоже в шиповник?
- Тоже.
- И много так?
- Всех моих поклонников и заказчиков…
- Многовато шиповника у вас растет.
- Да, это проблема.