В поисках материала о сортах вин я наткнулась на одно из названий.
Вино Рейнхессен «Молоко любимой женщины».
Трогательно.
Но мне вспомнился случай… как охарактеризовать его? Забавный? Грустный? Скорее, ляпсус, а может, назидательный пример для заоблачных поэтов…
В общем, так:

Как звали того парня, не помню – ну, назовём популярным Сашей… Когда-то, помню, было целое поколение Саш.

Так вот, отработав смену, пришёл домой Саша, к жене Маше, а так же сыну, трёхмесячному младенцу Виталику.

Машу Саша в щёчку чмокнул. А она его мельком, куда пришлось: не до Саши было, Виталика кормила, тот грудь не брал, крутил головой и покрикивал – в общем, проблемы.

«Ути-ути! – потормошил Саша сынка и пальцы рогаткой сложил, – Коза-коза!» – но тот по глупости не понял – только крик на миг приостановил, и опять за своё.
«Эх, Виталька! – сокрушённо проговорил папа, – дурачок ты: в такую грудь не всосаться!»

Маша покосилась на него.
Бюстом она всегда отличалась, да когда ещё под тяжестью молока он максимально раздобрел – хоть на обложку «Плейбоя» снимайся. Только какие тут плейбои – под Виталькины крики!

«Смотри, Виталька, бери пример!» – сделал последнюю попытку помощи Саша и, наклонившись через Машино плечо, смачно поцеловал плавный и гладкий склон упругой груди. Виталька заорал благим матом.
«Иди-иди! – раздражённо дёрнула плечом Маша, – на плите обед горячий».

Одинокий и брошенный Саша отправился на кухню. Заглянул в сковородку, печально побаландал половником в кастрюле и налил себе тарелку. Всё правильно, вкусно, Маша молодец, но лучше бы она сидела сейчас рядом, вот на этой табуретке, и смотрела бы, как он ест. Или порхала от плиты к мойке, энергично встряхивая шикарным бюстом, полуприкрытым халатиком, и заботливо подкладывала бы мужу в тарелку первое-второе-третье.
Кстати, о третьем…

Саша кинул вокруг беспокойный взор и не встретил никакого препятствия. Маша забыла. Третьего нет.

Доев пюре с котлетой, он ещё раз пошуровал по плите и столам. Хотелось чем-нибудь запить котлету, напичканную калориями, настойчиво прилипшими к желудку – и чтобы не водой, нет – а чем-нибудь равноценным, дабы две стихии честно справились с друг другом.

Саша открыл холодильник, переставил пару банок, пошарил по полкам и вдруг обнаружил на нижней, в самом углу, прикрытый блюдцем стакан с молоком.

«То, что нужно, – почувствовал Саша. – Ишь, Машка, запрятала!» – и он залпом осушил гранёный сосуд с вожделенной влагой, и та разом влилась ему в желудок, по пути сметая вцепившиеся в стенки калории.

Ни одна корова, и даже ни одно молочнопромышленное предприятие не оказывали на Сашу столь странного воздействия.

«Чего я хлебнул-то…» – в ужасе вытаращился он, вцепившись в дверцу холодильника. Бледно-сладкий вкус ещё подрагивал на языке. «Это ж не молоко! Снадобье какое-то. Может, наружное средство?»

– Маш! – сунулся он в комнату. Виталька наконец-то лениво взял сосок, и Маша боялась пошевелиться. «Тсс!» – шикнула он на мужа, но тот не внял.
– Маш! Чего у тебя в стакане?
– В каком?
– В холодильнике, внизу, под блюдцем. Я думал, молоко, выпил…

Маша на него обалдело поглядела. И пару секунд молчала. А потом взвилась – даже Виталька не спас положения.
– Ты?! Ты что наделал?! – заорала не хуже Витальки. – А чем я ребёнка кормить буду?!
– А чего… чего я… – попятился Саша, – ты чего, не… и так же кормишь!
– Да это ж – докармливать, балда! – постучала Маша себе по голове, – это ж сцеженное, про запас! Думаешь, чего он не сосёт-то? Соску с бутылкой ждёт! А теперь нечего дать!
– Это что… – ещё не веря, Саша заранее затрясся, – твоё, что ль, молоко?!

Тут бы Саше и воскликнуть, патетически воздев руки: «О, молоко любимой женщины», блаженное вино Рейнхессен!»
А можно бы и авторитетно пальцем погрозить: вот, мол, и повод тебе, Маша, волею судьбы – не корми из бутылки, не приучай, не балуй – пусть трудится, не соску, а сиську сосёт, а то не младенец растёт, а лодырь!

Но Саша, презрев отцовский и супружеский долг, только выкатил глаза, с хрипом схватился рукой за горло и рванулся в ванну.
«И-еххх! – залп за залпом выстреливал из него Машин обед вместе с Машиным молоком, – и-еххх!»
И обед, и завтрак, и дружеская заначка – всё к чёртовой матери! И-еххх!
И до Маши через дверь долетало: «И-еххх…. И-еххх…»
И сквозь Машин бюст гулко и болезненно стучало в Маше её женское сердце.

О, вино Рейнхессен!

Вот и вся история, забавная и печальная. Вам она не показалась печальной? А мне – очень.