Частная жизнь зятя Мижуева

        Странные люди эти господа русские читатели; ведь очень хорошо знают, какая у меня почтенная и верная жена и такие услуги оказывает, что слёзы наворачиваются, а между тем изволят надо мной посмеиваться. В их предвзятых очах само, кажется, слово «услуги» выглядит комично. Смею заметить, однако, что семейное счастье и состоит из взаимных услужений, какого бы свойства они ни были. Жена моя любит слушать мои рассказы о ярмарках, вернее, о том, как мы бесчинно рассекаем на публике с её шалопутным братцем, а я готов до бесконечности услужать и потворствовать ей в этом.
        Надо сказать, мы с шурином очень разные, даже внешне: он чернявый и приземистый, с бакенбардами, а я высокий и белокурый, с рыжими усиками и лицом, что называется, издержанным. Я меланхоличен, склонен не верить на слово, (мы, Мижуевы, все такие), я тихий семьянин, а он – настоящий вихорь с бородатой грудью, белоснежными зубами и здоровьем, которое так и прыскает с его лица.
        Наши ярмарочные похождения сводятся к пьянке, волокитству и картам, в которых шурину, как правило, не везёт. Он пытается шельмовать, и тогда, случается, ему крепко влетает от партнеров. По правде говоря я таскаюсь с ним на увеселительные прогулки без всякого желания, лишь чтобы дома рассказать жене какую-нибудь сконапель истоар. В той части, что относится к кутежам и проигрышам, жена обычно хлопает в ладоши и закатывается мелодичным смехом, и я от души веселюсь вместе с ней.
        Бело-мраморное лицо моей жены, без всякой резкой неправильности, не намекало ни на какое сходство с физиономией родного брательника со всей её суровой шутовской несоразмерностью. Да и странно было бы видеть прекрасный образ галантёрной дамы в отдалённом подобии с вечно хмельною побитою мордою. Точно так же чудный оранжерейный цветок странно выглядел бы возле бедного репья, прицепившегося к лошадиному крупу. Однако же нельзя отрицать и того, что заложенные в человеке родовые черты, хоть бы и подавлялись обстоятельствами и самою жизнью, однажды, с вхождением в почтенный возраст, полезут, как блохи из всех щелей, делая мучительным совместное супружеское сосуществование. Если раньше я, бывало, скажу ей: «А что, Ноздрёва, рассказать тебе, душа моя, про балаган с бурдашкой и офицерами?», а она в ответ: «Валяй, Мижуев, я смерть люблю что-нибудь эдакое послушать» и засмеется переливчатым, неземным своим хрустальным смехом, то позже случилось то, что однажды из уст её раздался взрыв грубого хохота, несколько сиплого для женщины. Точно подгулявший сапожник стал посередь улицы и, уперев кулачищи в бока, разинув широко рот свой, похожий просто чорт знает на что, ржёт так, что дрожат и прыгают щёки. Даме чрезвычайно не к лицу выражать радость таким низким манером, и я не удержался, чтобы не сказать: «Ноздрёва, – говорю, – ты мне напомнила сейчас, душенька, своего братца». «Что за вздор ты несёшь, Мижуев, – говорит она, – тьфу, какой неприятный во всех отношениях вздор!»
          Дальше больше. Прежде у нас собиралось общество, но вот всё реже соседские помещики стали навещать нас, а причина была в подаваемых к столу обедах. С годами жене словно бы расхотелось требовать с повара составлять закуски и разные авантажные припёки. Повар по вдохновению бросал в котёл всё что ни попадало под руку: и сельдей, и куриные потроха, и кайенский перец, полагая, что хотя и пригорит кое-что, ну а вкус уж какой-нибудь да выйдет. Благоверная моя стала всё больше времени проводить в конюшне, обглядывая кобыл, накупила мопсов и болонок, которые гавкали, визжали и пребольно кусались, и каждого приказывала ежедневно полоскать в лохани. «Ноздрёва, – опять и опять повторял я, – что-то ты стала сильно походить на братца своего, та же юркость и бойкость». «Это ты завидуешь, Мижуев, а знаешь почему? Неинтересно живёшь, вяло, ни к чему у тебя азарта нету. Либо ты больной, либо нерусский у меня какой-то».
        Ещё недавно она одевалась по моде, – и рюши на ней, и трюши, – однако впоследствии что-то непонятное произошло с нею. Целыми днями она расхаживала в спальном чепце в кое-как запахнутом халате, зевая и почёсывая грудь. Картинно подтыкавшись со всех сторон, проносила свои крепкие и приятные для глаз формы даже на скотный двор или в курятник, распекала последними словами конюха и садовника, взыскивая за каждую мелочь, и глядеть на это было не только совестно, но даже стыдно. Всё отзывалось неприличьем. Вполне естественно, будь её брат хоть немножко другим человеком, меня бы не так тревожило их растущее сходство, но теперь... Представьте, ей вздумалось одной разъезжать по гостям, играть на деньги, рассказывать соседским помещикам престранные вещи, например, что взяла меня (в мужья) с хорошим приданым. Её поднимали на смех: «Никто, милая, не дал бы за твоим фетюком триста тысяч, да ещё мельницу впридачу». Она чуть не в драку: «Вот как честная девушка, клянусь, взяла триста тысяч, а то побьёмся об заклад?» Я тоже пробовал её урезонить: «Какое «приданое», Ноздрёва, что ты врёшь, душа моя, ведь это я муж семьи». «Какой-то ты дрянь человек, Мижуев, совсем обабился, не умеешь широко, по-русски разгуляться, с тобой даже банчишку соорудить невозможно». И в который уж раз я вынужден был сказать со вздохом: «Ох как ты, бедная моя, стала походить на своего несносного брата!»
        И хотя она оставалась все той же бабенкой, свежей, как ядрёная репа, – интерес к собакам, кобылам и дешёвой мадере расползался в ней с нарастающей быстротой. Надо сказать, родственное сходство презабавная штука, особливо ежели наблюдать, как оно всходит у тебя на глазах, и если человек еще недавно был сам по себе, то завтра незаметно обретает похожесть на своих единоутробных. Просто диву даёшься. Недавно я с грустью заметил, что моей благоверной, моей душечке с нежными ручками и с грациозно открывающимся ротиком ничего не стоит добыть скачущего в поле русака за задние ноги и тут же, за бостончиком, прикончить семнадцать бутылок шампанского.
        В моём положении приходилось сильно напрягать внимание, пока не заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты, и вообще далеко углублять уже изощрённый в науке выпытывания взгляд. Нет, конечно, родового ноздрёвского идиотизма по-прежнему нимало не являлось в чертах прекрасного лица ея, однако же безусловное физиономическое сходство с братом проступало с годами все более – время прибирало несхожесть и характеров их и темпераментов; исчезало различие интонаций голоса, жестов и даже густоты волос и проч. Сперва я вздрагивал, когда она принималась безобразно громко торговаться с откупщиками из-за каждого гроша, но потом привык. Мало-помалу привык и к её успеху на уездных балах. «Вообрази, выиграла бричку у прокурорши, – жена подводит меня к окну и с силой пригинает лбом. – Вот нарочно взгляни. Прелесть, а не бричка!» Бричка и вправду была недурна. «А как славно покутили мы у капитана-исправника!» («Такая милая, но до чего ж вылитый шурин, точь в точь», – в расстроенных чувствах размышлял я). «Ты бы одолжил мне три тысячи, а я вернусь с ярмарки и отдам. Клянусь, отдам, вот и его превосходительство подтвердит».
          И вот как-то в недобрый час заикнулся я было об «услугах», но тут услышал от жены такое, что у меня свет померк в глазах. «Давай же сыграем в шашки, Мижуев! – вскричала жена. – Выиграешь, услуги твои, даже дам тебе впридачу целый мешок изюму, ну а проиграешь, не обессудь, останешься без услуг, как без шапки».– «Ты могла бы только из одного лишь расположения ко мне, – нерешительно сказал я, – предоставить мне их, так сказать, даром. Даже совестно и говорить о такой чепухе». – «Очень даже не чепухе, – возразила жена. – Где это найдешь такую «чепуху», хотела бы я поглядеть? В другом месте тебе, пожалуй, и предложат, но такое, что, поверь, и сам рад не будешь. Нашел чепуху!»
        Появилось шашечная доска. Я давненько не брал в руки шашек, плохо играю и попросил себе несколько ходов вперёд. «Знаем мы, как вы плохо играете», – кивнула жена, захлебнув куражу в двух чашках пенника, и в каких-нибудь пять ходов разгромила моё намерение в рассуждении супружеской близости. И какой только негодяй так натренировал ее биться в шашки?.. Господа русские читатели! Вам преотлично известно, что зять Мижуев – из тех людей, в характере которых есть упорство. Иной не успеет раскрыть рта, как я уже готов спорить, и кажется никогда не соглашусь на то, что явно противуположно образу моих мыслей, и в особенности никогда не соглашусь плясать по чужой дудке, но кончается тем, что в характере моём возобладает мягкость, что я соглашусь именно на то, что отвергал и потом пойду поплясывать под чужую дудку как нельзя лучше.
        А теперь - предварительные итоги. Уже много лет я одиноко грущу у окна, покуривая трубку и стряхивая всюду табачной золою, и с нетерпением жду, когда у ворот послышится колокольчик и жена вернётся с ярмарки: она бросится рассказывать о своих впечатлениях, от которых у меня слёзы на глазах наворачиваются. А чтобы скоротать время, учусь жульничать в шашки и уже достиг некоторого совершенства: умею проталкиваться в дамки при посредстве широкого рукава.