Два человека сидели в помещении у пылающего огня, и жарили на палочках кусочки мяса. Чрез стекло были видны другие подобные помещения, где люди тоже жарили какую-то еду или просто сидели и грелись. Снаружи ветер дул с такой силой, что строения расшатывались, образуя многочисленные щели. По помещениям гуляли лютые сквозняки, и огонь метался из стороны в сторону — то один, то другой человек вдруг вскакивал, обжигаясь и вскрикивая. Тотчас снаружи собирались любопытные, и обжёгшийся стыдливо садился к огню, прекращая свои подскоки и выкрики.
Семён, один из жарящих мясо, почесал себе губу, и глядя на соседа, Аркадия Валентиновича, негромко продекламировал:
— «Татьяна хохочет, роняя в стремнину мячи,
И те уплывают, на миг обретая свободу;
Хоть мама Татьяны на дочку сердито кричит,
Но дочь за мячами не лезет в студёную воду!» —
Ну хорошо же! Всё как вы просили, кэп, — короткое, звучное, жизнеутверждающее.  И никаких намёков на ситуацию — великая поэзия существует сама по себе, а? Можно написать углем на стене, чтобы все наши, кто сможет, увидели — они поймут. И напишут ответы на своих стенах. Это же выйдет почти как революция, пусть негласная, непонятная непосвящённым, бескровная. Но главное — начать. Показать, что мы не сдались.»
Аркадий Валентинович закрыл глаза и задумался. Уголь было жалко — ночи были настолько холодными, что дневная норма уходила без остатка. А надпись должна быть достаточно большой, иначе её не прочтут. С другой стороны, когда они с Семеном начинали кричать или просто громко говорить, на это обращали внимание те, кому не следует. Собирались со всей округи, смотрели, дивились… Прокрутив в голове все доводы, Аркадий Валентинович открыл глаза и твердо сказал: — «Нет, Сеня, на это не дам угля. Думай ещё. Ты же штурман — у тебя голова работает правильно. Давай в текст больше протеста, а строку делай короче.»
— «В том-то и суть, что штурман — возразил Семён. — Был бы я Ломоносовым там, или, скажем, Державиным, мне бы было раз плюнуть, написать такой лозунг, что ни один басурманин не угадает...»
— «Считай, что ты получил приказ — сурово  отозвался кэп. — Изволь выполнять!»

Около помещения, снаружи прижавшись к стеклу лицами,расположилось несколько существ. Их можно было принять за осьминогов, если бы не длинная густая красная шерсть, скрывавшая всё тело — громадная голова, и прямо из неё растущие гибкие ноги, цепляющиеся за любую неровность грунта, противостоя ветру. Это были довольно крупные «осьминоги» — величиной, может быть, с бегемота. И только в паре, расположившейся отдельно, одно из существ было поменьше — может быть, с не очень крупную свинью.
— «Папа, — подумал маленький осьминожек, — посмотри, какие маленькие головы у этих забавных тварей. И всего четыре ноги, из которых две совсем жёсткие, и ни на что не годные. Ими не зацепиться даже за гору. Если их достать из помещения, то ветер покатит этих тварей вокруг всей планеты»
— «Кто же их достанет из помещения? — подумал в ответ отец. — Учёные считают, что это очень редкий вид насекомых: они во время линьки сбрасывают старую шкуру, но могут влезть в неё снова при неблагоприятных условиях. Их нашли в твёрдом коконе, упавшем с высоты, а когда все вылупились, бережно перенесли сюда. О них уже многое известно, но верховный блюститель обычаев сомневается, что это творения Божьи: очень они шумные...»

Семён сморщил нос, почуяв запах горелого мяса: — «Ну вот! Остался без ужина… Приказ, видите ли. А кто отдал приказ садиться на этой чёртовой планете?» От обиды, что остался голодный, он хотел нагрубить, но вдруг вскочил, и что-то возбуждённо зашептал Аркадию Валентиновичу в ухо.
— «Вот это дело — закивал кэп — на это угля не жалко. Пиши!»
И штурман начал выводить на стене огромными буквами:
«В плену жестоких супостатов
Не пропадём, друзья! О, да!
Свобода встретит нас когда-то,
И будет с нами навсегда!»

— «Папа, — подумал маленький осьминожек, — посмотри, что это он делает?! Какие  удивительные узоры — ведь даже наши лучшие художники не умеют так изящно украшать жилища!»
— «Сынок, — подумал в ответ отец, — это инстинкт! Ты ведь знаешь, что многие наши животные весной меняют мех на более яркий. А у этих тварей меха так мало, что его почти и не видно. То, что мы наблюдаем, это любовное красование, чтобы  привлечь партнёра. Сейчас они начнут размножаться, но видеть это тебе, пожалуй, рановато. Вот появится молодняк, и мы придём в зоопарк снова...»
А Семён и Аркадий Валентинович, глядя на удалявшуюся пару подумали: «Ага, испугались нашей революции! И это только начало!»