Зона комфорта — всегда тюрьма. (Zivert, Макс Барских «Bestseller»)


Не зови ты меня, Иван, в золотые свои чертоги. Убирай-ка стрелу в колчан. Покидать этот холм пологий, заболоченный хвойный лес безрассудно, не вижу смысла. Неохота из кожи лезть — околдована Василиса.
Прижилася я тут, смотри: насушила три пуда мошек. Что царевичи, что цари, что Кощеи — остались в прошлом. Я хозяйственная, усёк? Пауков сорок пять кадушек... Предлагаешь оставить всё — а меня лично жаба душит.
Выкаблучиваться смешно: постарела, не та дыхалка. Я, уж если на то пошло, изготовлю ковёр с буханкой. Ну, а пляски — ни боже мой! Разучилась я, не умею.
Отправляйся, Иван, домой. На болоте комар сочнее.

Успокоились глухари. Сном забылся дремучий Шервуд. Спят товарищи – им шериф Ноттингемский не треплет нервы. Помню, в замке, давным-давно по рукам колотила мамка: не чихай, не ори, не ной... Чуть не помер я в этом замке! То ли дело дубовый лес, березняк или частый ельник – хочешь, пьянствуй и куролесь, хочешь – свистни, а хочешь – стрельни. У разбойника нет проблем – выходи за любые рамки: днём бери богомольных в плен, ночью... ночью почти как в замке. Спать не хочется – братец Тук так храпит, что прошла зевота. Испытать, что ли, новый лук? Вот ведь гадство, пульнул в болото!

...Слышь, лупатая, не буянь, брось стрелу, или будет плохо. Ну какой я тебе Иван? Брось стрелу, говорю, дурёха...

Тема: Кем бы ты ни был, мир тебе и свет,
Кем бы ты ни был, грош тебе цена.
И все равно ведь где-то в вышине
И для тебя горит звезда одна. (Пикник. «Кем бы ты ни был»).


Яблочно зреет жёлтый закат над лесом,
ветер шуршит, в траве-мураве сопя,
смотрит сквозь сосны месяц – ночной повеса.
Всё у природы гладко… что у тебя?

Внутренний ёж ворчит: "Маловато счастья,
нудно июнь хандрит, разнося дожди,
в мире дефолт, раздор и другие страсти,
все разошлись по норам, и ты один".
Внутренний кот расслабился на диване,
будто Чеширский: "Счастье всегда с тобой,
если пожара нет, не грозит цунами,
значит, не хнычь, держи лучше хвост трубой!
Кем бы ты ни был – бабочкой или кошкой –
вечность не спросит, будет качать права.
Выдумай свет, коль света в тебе немножко,
выдумай Бога, только поверь сперва.
Если не сможешь – в небо вглядись однажды:
плещется в звёздном море иная жизнь.
Древняя память – память о высшем, важном –
млечным путём потянется из души.
Если не выйдет, сядем на кухне просто:
вот молоко, сметана и два коржа".

…Так ежедневно внутренний кот-философ
всласть утешает пасмурного ежа.

Он сидит у окна и глядит, как заря искрится.
От неё занимаются пламенем города.
Краснолицый поток на работу течёт, а птицы
На юга улетают, надеясь, не навсегда.

Над природой довлеет предзимье – пора запретов.
Дорогие наряды деревьям носить нельзя,
Ледяные ветра на тепло наложили вето,
Замолчали болтливые парки, луга, леса.

Было ясно, что ворох осенних цветных нарядов
Превратится в обноски и будет гореть в кострах.
Белокурая смерть вдалеке... На подходе... Рядом...
Ожидание скорой зимы порождает страх.

Укрываясь от страха в квадратах своей квартиры,
Он порой забывается в светлых счастливых снах,
Но опять пробуждается в злобном немирном мире,
Где ему и другим соглядатаям грош цена.

Вновь следит за осенней кончиной домашний пленник.
Стынут птицы на проводах, сидя на проводах.
Превращаются звёзды в золу, как в печи поленья.
В мириадах светил угасает его звезда...

Тема: Не по себе
От этой тихой и чужой зимы,
С которой я на ты. (Би-2 «Серебро»)

Пролетевшая буря умчалась в закат,
Но не слышно в траве ни сверчков, ни цикад.
Этот вечер подспудными страхами смят,
И не спится — не спится, хоть тресни.
А невидимый кто-то луну засветил
Посреди редколесья балконных перил,
Ударяет по струнам из ветреных жил
И поёт заунывные песни.

Мне чужая зима и не друг, и не враг.
Никогда не признаюсь, что что-то не так.
Но запрятать себя под стеклянный колпак —
Лишь иллюзия смены сезона...
Пробегают секунды, за выдохом вдох,
В небесах выцветает звезда за звездой,
А наутро там сетка из белых следов,
Как резьба на кольце Соломона.

Поднимает будильник волну суеты,
Обретает тревога земные черты,
И опять я с зимой получаюсь "на ты" —
И судьбе благодарна за это.
Но ни солнечный свет, ни улыбки детей
Не спасают от памяти о темноте,
И ложится густая холодная тень
На моё проходящее лето.

После бури вечерней настанет покой,
убегут в неизвестную даль облака,
и под вымытым небом заветной звездой
осветится дорога — не бойся, шагай!

Кто-то ласковый к ветке подвесит луну
для котов и влюблённых, поэтов и сов,
и для тех, кто не может сегодня заснуть,
потому что боится непрошеных снов.

Старых снов о чужой и холодной зиме,
о тревожных звонках из далёких краёв,
о беде, притаившейся где-то во тьме...
Ты не бойся! Всё морок, пустое враньё.

Всё проходит на свете — и это пройдёт.
В серебре растворится чужая зима.
Будут лето и осень, закат и восход.
Будет много всего... Ты увидишь сама.

Тема: Не по себе
От этой тихой и чужой зимы,
С которой я на ты. (Би-2 «Серебро»)

Твоя зима мой сожрала Эдем,
Прикинувшись беззвучной белой тварью:
Сглотнула жар домов, щиты антенн,
Ком земляной с засохшею геранью.
И поплыла по беловодью звёзд -
Всё медленней и ближе к донным рыбам.
Мне хочется подняться в полный рост.
Мне хочется неверный сделать выбор.
Смеяться, плакать... Спрятаться с детьми
От грома летнего в пустом сенном сарае...
И выбраться из белоснежной тьмы,
В которой я навечно замерзаю.

Холодная постель. Лёд простыни
Ломается. Проваливаюсь с хрустом.
На выдох - крик. На вдох - свет полыньи.
Но помощи не будет. Баста. Пусто.

Моя зима в игрушечный Эдем,
Придуманный тобой, не поместилась -
Ни слог не влез, ни слов звенящий темп,
Ни образов морозно-ломких сила.
Твоя герань, твой мимимишный быт,
Оладушки, сливовое повидло,
Передник, шторки в рюшах голубых,
Грибы, родня с Тамбова - все обрыдло.
Я вязну в этой знойной духоте,
Мне форточек на нашей кухне мало,
Не этого я в юности хотел,
Не это ты когда-то обещала.
Скукожился в растопленной печи -
На выдох - жар, на вдох - температура -
Комок из неозвученных причин,
Заложник неуклюжего амура.
Плыть дальше? Закопаться в донный ил?
Смотреть на звезды сквозь ряды кувшинок?
Все службы перебором отзвонил
Наш колокол, но мы-то, мы-то живы!
Да, дети. Завернем их в тусклый беж
Линялых простыней, укроем ложью…
А за окошком снег - слепящ и свеж.
И санный путь.
И в белой дымке - лошадь.

Тема: Если кто-то вдруг твой выключил звук,
посмотри в глаза и сделай громче! (Макс Барских «Сделай громче»).

Когда превращается в тыкву карета,
а внутренний демон и ангел в раздоре,
прошу я совета у встречного ветра
и мудрого моря,
у кошки ничейной на дюне прогретой,
у снов, что слетаются к детской кроватке.
Я слушаю мир, не дающий ответов,
чтоб стало понятней,
как мне разобраться в пришедшем сегодня
и чем я готова рискнуть послезавтра.
А если искомый ответ не приходит —
иду, где распято
всесильное время, что смотрит с укором
на даты, застывшие в камне навечно...
И вновь возвращаюсь за помощью к морю
оно человечней.
То штормом пугает и криками чаек,
то раны залижет, то гонор остудит,
то слушает молча, то в спину толкает —
вперёд, мол, ты сдюжишь!
Когда я в прибое ответы расcлышу,
в себе разберусь и расставлю все точки,
мне больше никто не скомандует: «Тише!»,
где надо бы громче!

Барбос из будки раз по сто на дню
Брехал, что спас от вора простыню.
Что он охотник и отважный страж,
На нём хозяйство: куры и фураж.

А кот ему мяукал невпопад,
поскольку был на ухо туговат.

— Обидно, брат-мурлыка! —
фыркал пёс:
— Делюсь с тобой, но всё коту под хвост! —
Никак не мог смириться доброхот
С тем, что его не хвалит местный кот.

Решил хвастун порадовать собрата
покупкой слухового аппарата.
(Полезная и славная вещица:
Не хочешь слушать — можешь отключиться.)

А кот, сменил трескучий шум на белый,
Понизив в аппарате децибелы.
Пёс брешет, кот в дому спокоен —
Гармония периода застоя.

Похожа похвальба иных писак
На лай самонадеянного пса.
Не слушайте несдержанного лая,
Терпение и нервы не теряя.

Тема : Зона комфорта — всегда тюрьма. (Zivert, Макс Барских «Bestseller»)

Путь земной подчас уводит в бездну.
Помнишь сад, где нас коснулось зло,
где нам было маетно и тесно,
но, как в клетке, сытно и тепло?
И когда солдат воздушной роты
с нимбом из немого воронья
отпер золочёные ворота
нашего постылого жилья,
мы под шёпот плачущей оливы,
скрытые туманом и дождём,
с радостью пошли неторопливо
по великой вольнице вдвоём.

В тишине, под толщью небосвода,
не имея пищи и воды,
стали мы свободны. Но свобода
соткана, как рабство, из беды.
В ней печаль и боль другого сорта:
голод, нищета. И оттого
мы искали прежнего комфорта,
не ища хозяина его.

Знал ли он, к рабам не тяготея,
что наш мальчик часто у реки
кормит обездомленного змея,
как щенка, с заботливой руки?

Где мы были прежде, сейчас рассвет
Вниз стекает золотом по листве
И щекочет полные щёки яблок –
За лучами больно глазам следить.
И куда ни глянешь, сады, сады...
Мир хмельного лета красив и ярок.

Там подсолнух весел и нагловат,
От цветов так кружится голова,
Под созревшим солнцем искрятся воды.
Там как будто создан для нас уют,
Только слишком душно в чужом раю,
От медовой сладости скулы сводит.

Здесь за всё придется платить сполна.
Ждёт скитальцев снежная пелена,
На стекле морозом рисуя перья.
В опалённых тучах гнездится шторм.
Но теперь не стоит жалеть о том,
От чего когда-то отрекся первым.

Там не сыщешь тёмных, кривых дорог.
Только тяжко бремя Твоих даров:
Незаметно в крошево душу смелет.
И, хотя исходу никто не рад,
Если б снова выпало выбирать,
Я бы вновь послушала слово змея.

Тема: Кем бы ты ни был, мир тебе и свет,
Кем бы ты ни был, грош тебе цена.
И все равно ведь где-то в вышине
И для тебя горит звезда одна. (Пикник «Кем бы ты ни был»)

Не дойти до Господа напрямик,
но блуждать по кругу – невыносимо.
На болоте так же кричит кулик.
Шелестит призывно листвой осина.

Откликался, помнишь, на этот зов?
Бесконечен сон – сумасшедший, пьяный.
Кто бы принял тяжесть твоих грехов,
разделил бы искренность покаяний.

А дурная птица всю ночь кричит,
не даёт шагнуть за границу бреда.
Никому нет дела до тех причин,
по которым Бога однажды предал.

Никому нет дела... Червивый страх
выгрызает плоть за твоей грудиной –
мол, иуда нынче при орденах,
расплатился жизнью чужого сына.

Ты не мог иначе. Не мог…
Ведь нет?
Беспощаден выбор, где смерть в итоге.
А потом цепляйся за божий свет,
за звезду, взошедшую на востоке.

И сияют утром её лучи,
освещая путь и в твоей трясине...

Ты молчишь и куришь.
И Бог молчит.
Шелестит призывно листвой осина.

Тех, кто не спит ночами, пора лечить:
сложных решений в жизни бывает много,
у человека может быть сто причин,
и половина точно угодна богу.

Главное – сын.
Вчера родила жена –
правильно поп советовал обвенчаться.
Милость господня да не оставит нас,
будут дары богаты за это счастье.

В церковь на встречу с батюшкой едет сам –
после молитвы передаёт иконы.
Дома нальёт коньяк, выпьет, глядя в сад.
Церцис краснеет в сумраке заоконном.

Надо для сына выбрать побольше дом.
Дерево.
Лучше, чтоб зацветало белым.
Он, как весь род, под счастливой звездой рождён:
богу спасибо и предку, что начал дело.

Сыну отдаст однажды – придёт пора –
переходящий к мальчикам век за веком
внешне не ценный, стёртый, из серебра,
из тридцати – один сбережённый шекель.

Тема: Не по себе
От этой тихой и чужой зимы,
С которой я на ты. (Би-2 «Серебро»)

Привет, и снова снегопад… Не помню зим настолько снежных, что приходилось, веки смежив, брести сквозь город наугад, не зная, что таит сугроб: скамью, кусты или усмешку, – доверясь в белизне кромешной чутью застопоренных стоп.

Я наугад не побоюсь, ты говорил, что мы шальные, а наши выдумки ли, сны ли переплетались в белый блюз иных бесснежных тихих зим, в которых оттепели ныли, и помнят пальцы ледяные тепло твоих касаний к ним.

Какой сезон в твоей судьбе? Какое солнце сердце греет, пока по белым галереям спешу я, будто бы к тебе? Скатала память в горле ком, и ощущаются острее гиперболы Гипербореи примёрзшим к нёбу языком.

Мерцающий фонарный свет к морозным сумеркам притёрся. Слова, лишённые притворства, уже не просятся в ответ. Пора поставить тчк, чтоб избежать пустых вопросов, укутав душу снежным ворсом, я в зиму ухожу. Пока.

Привет из снежного вчера… Зима в приморском городишке не держит снежных мух в кубышке и гонит холод со двора. Сугробы – в Альпах, здесь – намёк на буйство зимнего застолья. Успел привыкнуть к безглаголью недолгих белых лежебок.

Здесь межсезонье правит бал. Я говорил, что мы шальные, с тобой штурмуя кольцевые. Длинноволосый неформал искал божественную суть, бежал от каждодневных правил, себе не врал, другим лукавил. Боялся нас перешагнуть.

Когда нас время развело по разным комнатам эпохи? Меня – от снежной суматохи – в тьмутараканское тепло, а ты осталась в царстве зим, в кольце живых воспоминаний, былых прощений и прощаний, мой светоносный херувим.

Я – просто я. Бесплотный дух из виртуального пространства, познавший апорию пьянства, где третий ищет вечных двух. Зима смывается дождём. Вопросов нет. Пусть будет точка.

Но здесь матёрый одиночка скулит в душе над февралём…

Тема: Ты пойдёшь рубить лес, но увидишь лишь пни. (Виктор Цой «Игра»)

Вчерашний день мной прожит и убит.
И я в себе взрастила сад обид,
Покуда новый день спешил навстречу.
Когда внутри темно – повсюду тьма.
Тюремный сад, садовая тюрьма –
Одно другому не противоречит.

Стволы трещат, по ним проходит ток.
Жестокости оранжевый цветок
Горит, горит, сгорает, но не гаснет.
Чертополох объеден до корней –
Чем гусеница ревности страшней,
Тем бабочка отчаянья прекрасней.

Я всматриваюсь пристально в себя:
Стервятники на месте не сидят –
Расклёвывают мудрости побеги.
И, хлопая листвой, ликует сад,
Когда садится гордости оса
На рыльце распустившегося эго.

Мой новый день к свиданию готов.
Его встречают ветки без плодов,
Но он вчерашним страхам непокорен.
Тряхнув рыжеволосой головой,
В мою тюрьму заходит, как домой,
И смело вырубает сад под корень.

Вдали от электричек и машин
Уже не нужно рваться и спешить.
Ленивый летний день течёт бездарно.
Часы стоят, а может, просто врут.
Засыпан прошлогодней хвоей пруд,
Стоячая вода насквозь янтарна.

Глядишь на цифры, но не помнишь дат.
"Когда-нибудь" уходит в "никогда",
Блуждают мысли, сталкиваясь лбами.
Оглохнув от сорочьей трескотни,
Идёшь и спотыкаешься о пни,
О корни, что в тебе пустила память.

Касаешься земли, зовёшь тепло.
Здесь рос шиповник, там — чертополох,
За лесом полыхало море маков...
Не принято о сорванном радеть
В тепличном мире выцветших людей,
Где каждый одинок и одинаков.

Хватают воздух ветви без плодов,
Стерня колюче тычется в ладонь,
Засохший ясень дуплами глазеет.
Здесь нечего спасать, трава мертва.
Осталось лишь рубить и корчевать,
Терзая остывающую землю.

Тема: И зимой и летом небывалых ждать чудес
Будет детство где-то, но не здесь (Алла Пугачёва/ Катя Лель/Сливки/Джанго/давайте и мы споём что ли.. «Куда уходит детство»)

Таня — девочка из Питера девяти неполных лет,
шилопопая бандитина по утрам встаёт чуть свет.
И покуда спят родители, Таня делает дела —
с беспардонностью вредителя ловит рыжего кота.

У кота с утра бессонница — сходу в плен его не взять,
то на шкафчике схоронится, то забьется под кровать,
но Танюшка не мамзелина, не в пуантах родилась,
шпроту бросила бездельнику - кушай котя рыбку всласть.

В пять минут усач спелёнатый, кляп из бантика в зубах,
по спине рисунок золотом дуб с русалкой на ветвях.
Танечка за пассатижами лезет в папин чемодан,
подфартило нынче рыжему — педикюр, автозагар...

В разных лаках мокнут кисточки, но котяра был таков,
он давно усвоил истину, и основу всех основ:
только Таня зазевается, побыстрей за дверь валить,
пусть свой беспредел проказница над собакою творит.

В боевом пылу охотница, разукрашено лицо,
ухватив бульдожку-модницу тащит в кресло за химо,
шепчет ей — не дрейфь красавица, хочешь сайку за испуг?
Блог Татьяны называется — #бьёмпомоде...
"Стильный хук"

Вспоминаю я вполголоса возвращение домой:
с папой ехали в автобусе - путь неблизкий, непрямой,
где покатый, где ухабистый. Громыхал наш тарантас
до родимого Челябинска - мама с братом ждали нас.
Мне пять лет (такие вводные) тихо ехать нету сил.
Состояние дремотное пассажиров я гасил -
папу спрашивал раскатисто, как ребенок- баламут:
далеко ли до Челябинска? (С интервалом в 7 минут.)
За окном пейзаж и прочее проплывали по пути,
папа отвечал уклончиво: скоро будем, потерпи!
Вот стоим на переезде мы, засмотрелся я в окно:
щиплют травку гуси местные, и бычок с коровкой, но....
что случилось, что за шалости? Папу ставлю я в тупик:
а зачем, скажи пожалуйста, на коровку лезет бык?

Пассажиры во внимании, как рукой согнало сон,
и от папы на задании ждут ответ со всех сторон.

Говорит мне папа: лапонька, как зачем? Понятно ведь.
Далеко ли до Челябинска – бык надумал посмотреть.

Тема: Я же своей рукою
Сердце твоё прикрою -
Можешь лететь и не бояться больше ничего.
Сердце твое двулико,
Сверху оно набито
Мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно. (Агата Кристи «Черная луна»)

Четыре ноль четыре. Время спать.
Но тени поворачивают вспять,
И пляшет в небе пьяная звезда.
Лавандой пахнет смятая кровать,
А ты опять летаешь воевать,
Во сне бросая в море поезда.

Я в этом сне непрошено была,
Перо из почерневшего крыла
Взяла себе, и богу не отдам.
Мне не понять, и не узнаю впредь -
Спасение приносишь или смерть
Растущим из тумана городам.

Уходит ночь в четыре двадцать две,
И за окном на бледной синеве
Звезда танцует с огненным мечом.
Я понимаю по дрожанью век,
Что ты в бою, что где-то свет померк,
Твоим рукам от крови горячо.

Всё обнулится в восемь, как всегда.
Стечёт по телу мыльная вода,
Дневных шумов придёт девятый вал.
Намажешь джем на тёплый круассан,
И я смолчу, что ты не знаешь сам -
Спасал сегодня или убивал.

От старости сварлива и груба,
Глухонемая сводница-судьба
Меня тебе сосватала от скуки.
А может быть, невыспавшийся Бог
С отливкой долго справиться не мог
И сплавил в подвернувшиеся руки.
Радетелей ленивых костеря,
Я в одночасье сердце потерял
(Безвольный, глупый мышечный отросток).
А ты нашла и спрятала в ларец
Среди серёжек, бантов и колец…
Освободив от пыли и коросты,
Потерю возвращаешь иногда.
Касание, как мёртвая вода,
Срастить способно раненое тело.
И до утра в безумном забытьи
Мы делим это сердце на двоих,
А душу делят дьявольские тени.

Рассвет жесток, как опытный палач.
Сдувается виденье, словно мяч,
Случайно повредившийся о камень.
Надёжна неуютная тюрьма.
А наш несуществующий роман
Послушно тонет в дымчатом стакане.