Обыкновенная пятиэтажка. Такие в обиходе называют "хрущёбами". Никита Сергеевич опятиэтажил себя на долгие годы в памяти людской. На втором этаже первого подъезда этого дома в двухкомнатной квартире жил человек: мужчина шестидесяти четырёх лет. Звали его просто: Глеб. Фамилия... Да к чему это? Пусть бесфамильным останется, меньше ассоциаций, больше реального смысла. А то ведь как бывает, рассказывают некую историю и нальют аллюзивной воды: тут тебе и Голгофа и присные, и ирод Ирод. Нет, в этой истории всё не так, а по правде. А она, родимая, заключалась в следующем: было у Глеба... три сына, да? Нет, не было. Он с рождения - бобылём рос. Как рос? Обыкновенно. Мама с папой рано умерли. Он остался у себя самого на руках и вся недолга. Оставили ему квартиру, которую им в своё время подарила прабабка. Загадочная история, доложу я вам. Прабабка была, а бабки отродясь не было. Ну да чёрт с ней, суть не в этом. а в том, что прабабка оставила в наследство старинное зеркало. Овальной формы, окружённое вензелями из меди, которые со временем покрылись благородной патиной. На самом верху висел барельеф. Как-то Глеб, гуляя по квартире, предположил, что это прабабкин портрет. Сам-то он её не видел, но почему-то ему так показалось. Ежели это так, то страшна была прабабка с лица, ох, страшна. Один крючковатый нос чего стоил. Видимо, дюжины кошмарных снов, не иначе.
Будучи четыре года на пенсии, чуть ли не умирая от занудливой скуки, Глеб устроился на работу: охранником в местном магазинчике. Работа не пыльная, народец так себе, но с лица воду не пить, ума у этих взаймы не просить. Пойдёт за третий сорт.
Ага, вот и он с работы пришёл. Сейчас подойдёт к зеркалу и станет с ним разговаривать и корчить рожи. Любил Глеб это дело: корчить гримасы в зеркале и при этом говорить отражению что-либо обидное, язвительное. Вот послушайте:
"Ну что, старый пень, приковылял? По дороге не помер, седой козёл. Ни ума, ни фантазии, ни жены, ни детей, ни денег... Нет, деньги есть. Тут - перебор. Ну ладно... А, вспомнил, зубов-то почти нет. Чем жевать-то будешь, щеками что ль? У-у-у, калдырь старый! Даром что не пьёшь, так ходишь как поддатый!" - Тут Глеб скорчил, как ему показалось, мину пьянчушки и залился почти детским смехом с икотой, с покашливанием и восклицаниями: "Ну ты даёшь, братан, стране угля!"
Насладившись своими кривляниями, Глеб шумно выдохнул куда-то в потолок: "Артист с самой заглавной буквы! Эх-ма, мне бы дядю Ваню сыграть из Гоголя или Гамлета - из Макбет! Так ведь никто не знает: какой талантище пропадает в отдельно взятой квартире. Ну и чёрт с ними, недоумками, пойду кофе пить с шоколадными конфетами." Глеб нервным шагом быстро прошёл на кухню. Зеркало висело в спальне, на кухню - через зал. Всё было как обычно. Надо заметить, что Глеб страдал неврозом навязчивых повторений и выше описанная сцена исполнялась изо дня в день в точности, даже в деталях. И сегодня всё было именно так как вчера, кроме одной малюсенькой незначительной детали: отражение не метнулось к краю зеркала за Глебом, а осталось стоять за амальгамой.
Тяжело вздохнув, оно, прокашлявшись, вслух заметило: "Господи, как мне этот урод надоел. Каждый божий день одно и тоже. Заклинило страдальца, ей-богу. Бабуля, зачем ты меня приставила к этому неандертальцу. Меня, интеллигентного человека, с тремя высшими и одним загробным образованиями к питекантропу - в отражение. Где же твоя гражданская ведьмина совесть? Он даже ни разу ни динь-динь, а я женщину желаю, детей, чёрт побери."
Из барельефа послышался слащавый голос: "И заберёт, родимец, если много гавкать будешь. Я тебе предлагала руку и сердце, ты - в отказ. Вот и служи службу, любимый." Слово "любимый" было произнесено с особым издевательским эмоциональным окрасом, как будто штопор медленно, со скрежетом вкручивался в мозг.
"Да не отказывался я," - взревело отражение Глеба, - "я сам хотел предложить эту самую или, как его, эти самые органы, так ты опередила! Кто кого замуж-то берёт, блин?!"
"Поздновато спохватился, раньше надо было думать. Теперь поезд ушёл," злорадно прошипела ведьма.
"Как ушёл, куда ушёл," - почти во весь голос орало отражение в зеркале.
"Тихо, нишкни, оглашенный! Слышишь, возвращается кормилец, соберись!" - Зашипела ведьма.
Отражение, жалобно застонав, резко отпрыгнуло от амальгамы. Влетел окофеиненый Глеб и сразу к зеркалу: "Ну что, соскучился, идиотушка, по хозяину? Щас, развеселю, лишенец, в миг!"
Он не услышал за своим хихиканьем зубовный скрежет доносящийся из зеркала.