Долго он по проходам бегал. Дядька Валун, когда от Вострецовских холуёв прятался, слышал тоже, как голосил он, помочь всё просил…. Рассказывал, потом…, дядька-то: « Орёт он. А где орёт? С какой стороны? Непонятно. Вдруг из-за угла выскочит? Или ещё, откуда не ждёшь…». Опасное дело. Настороже постоянно, быть приходилось….
А братец, ясное дело, помер. И хоть не скажу, что он прямо-таки замечательным братом был, и тычки я от него получал, и затрещины, но всё же родной человек, как-никак. Поэтому, когда вокруг плакали все и причитали, не удержался от слёз и я. Тоскливо на душе стало. Да ещё вдруг представилось мне, будто все мои родные, мамка, батька, сёстры, братья, дядьки и тётки тоже померли вдруг. И остался я совсем один, горе мыкать…. Как же тут не прослезиться?
Но, чёрт возьми, кто мне через стенку-то нашёптывает? Ума не приложу. Со стариком я посоветоваться хотел было, так тот носом в бороду уткнулся и храпит… Ладно…, не буду его тревожить. Подожду, пока сам проснётся….
Сижу. Жду. А меж этим делом, через прутья клетушки смотрю. На то, как люди туда-сюда шастают, на то, как нашего Сторожишку другой сторожишка менять пришёл. Как они разговаривали долго, слушал ещё…. Наш-то, жаловался всё, бок свой потирая. Да отомстить тому любителю пинаться, грозился….
А потом, когда уж надоело наружу пялиться, подумалось мне вдруг, отчего не знаю: «А вдруг, в клетушке этой, за непроглядной тьмой, скрывается ещё что-нибудь…? Не только горькая вода, стекающая по стене, а что-то ещё, о чём старик не захотел рассказывать? Он ведь не так уж прост, старикашка чёртов…».
Постарался я вглядеться получше туда, в темноту… И неожиданно она расступилась, будто спасовав передо мной и пугаясь моего взгляда…. Мне так показалось. Я решил, что так…. И, подавшись вперёд, попался на эту коварную уловку…. Тьма обхватила меня, крепко прижала к себе и потащила, беспомощного, вглубь клетушки. Плавно и неспешно несла она меня в своих объятиях. Всё дальше и дальше….
И ведь сколько раз я подумать успел, что пора бы мне в стенку упереться. Так нет…. Не зря я похоже подозревал, что нечисто здесь что-то. Клетушка-то оказалась вовсе не тесной, а какой-то слишком уж большой. Просто уму непостижимо, какой большой она оказалась…. Безграничной просто….
А тьма всё несла меня и несла, пока я не ощутил, что нахожусь на какой-то грани между тем, что было и есть, и тем, что ни осознать, ни объяснить невозможно. И это неосознанное и необъяснимое бушевало там, на той стороне, за гранью, которую я ни за что не смог бы преодолеть. И не потому, что она являлась для меня серьёзной преградой, а потому что я сам являлся для себя преградой.
То бушующее и неосознанное, прикосновение которого я чувствовал, вызывало у меня одновременно и восторг, и трепет, и любопытство…, и ещё…, чёрт знает что…. И стремление хоть как-то постичь непостижимое, и хотя бы попытаться его осознать.
Я, конечно, даже надеяться не мог и за всю свою жизнь осуществить хоть малую толику моих стремлений, если бы не тот голос….Он зазвучал совсем не так, как слышал я его когда-то, прислонясь ухом к стене, а гораздо отчётливей и громче. Это он поведал мне, что и как движет этим миром, внутри и за пределами его. И уже в следующий момент всё сущее показалось настолько простым и настолько понятным, будто я смотрел не на этот мир, а на свои раскрытые ладони.
Ни одного секрета, ни одной тайны от моего понимания не смогли бы теперь ускользнуть. Всё, что происходило и происходит, и всё, что будет происходить, я знал, я видел и мог предугадать….
И даже тогда, когда я проснулся от шума и гама, вместе с остатками сна всё ещё сохранялись и мои знания. Но лишь стоило мне отвлечь внимание, как они развеялись, и вспомнить хоть что-нибудь, хоть самую малую толику, я уже смог.
«Ну что за люди, чёрт возьми…. Чего там у них всё время случается? Опять, что ли, жужелица прорвалась и кого-то искусала?». Так я думал с досадой, глядя наружу и удивляясь тому, что меня уже никто больше не сторожит…. Ну нету нигде этого сторожишки. Съели его будто…. А шум и крики всё не утихали. А иногда даже громче становились.
Эх, если б мне удалось заглянуть подальше…. Жаль, что глаза у меня не как у улитки. Прижался я к прутьям щекой что есть силы, и всё одно ни черта увидеть не удалось.
И тут мелькнуло что-то перед глазами…. Прутья хрустнули. Отпрянул я. Смотрю. Стрела в них застряла…. Торчит и всем своим видом говорит мне как бы: «Хватит мечтать, балбес, опомнись…». Вот здесь-то и захлестнуло меня. Так жутко стало, что даже дыхание перехватило. «Всё, - думаю. - Началось. Придут сейчас убивать». А что я-то сделать смогу? Как уберечься? В уголке тёмном затаиться если только, да и то…. Найдут всё равно….
Вскочил я, попятился. Да забыл, что старик тут, рядом сидит. Запнулся я об него, да и на него же и повалился. А тот проснулся и, перепугавшись спросонья, давай меня отпихивать…. - Ты что…?! Бешеный! – орёт. Сполз я со старика кое-как, к мокрой стенке в углу прижался…. - Смотри, - говорю ему. – Началось уже. Теперь недолго осталось.
А он только башкой вертит, сообразить пытается, что происходит. А когда всё-таки сообразил, затрясся весь тут же. Пальцами прутья клетушки обхватил. Лбом к ней прижался. Глаза вытаращил. И запричитал, как ополоумевший: - Дождался наконец…. Наконец-то дождался…. Дождался….
Я забеспокоился даже, как бы ему вдруг плохо не сделалось. Знаю я, что с человеком от радости большой или от горя удар может случиться…. Бывает такое, говорят. Или спятит вконец…. Тоже нехорошо ведь. Вон он уже клетушку трясти начал. И не причитает, а рычит: - Наконец-то! Дождался! Ну же…, ну же…!
Я стою, смотрю на это буйство, а у самого ком в горле, и лишь одна мысль в голове вертится: «Ничем хорошим это закончиться не может…». А тут уж я и вовсе присел, когда тень чья-то в проходе мелькнула.
Старик её тоже заметил и ещё пуще клетушку принялся трясти. -Набой! – заорал он. – Набой! И будто узнав кого-то…: - Молотило!
Того мужика, что в проходе мелькал, похоже действительно Молотилом звали. К клетушке он подошёл, удивлённо хлопая глазами, и за голову свою косматую схватился, шлем ненароком с неё спихнув…. Шлем, грохоча, покатился по земле, а Молотило пробормотал: - Дядька….
Старик, меж тем, на ноги поднялся и говорит с укором: - Ну, что вылупился? Долго вас, чертей, ждать? Отворяй, давай уже….
- Да мы ж, дядька, думали, что помер ты, - бормотал Молотило, суетливо открывая запор. – Думали, что уморили тебя здесь…. А потом, распахнув дверь, старика в охапку сгрёб и сдавил так, что тот взмолился: - Осторожней. Поломаешь ведь…. Бугай.
Смешно было видеть, как здоровенный косматый мужик в доспехах, с дубиной расчувствовался, малый ребёнок будто. Я даже заулыбался. И хорошо так сделалось…. Прямо от сердца отлегло. Я, как-никак, совсем недавно к смерти готовился, так что теперь и улыбнуться не грех….
- Ладно. Будет тебе…, - говорил старик Молотилу, похлопывая его по спине. – Иди-ка, скажи там, что живой я. Пускай встречают. А то вишь, сам-то я боюсь, не дойду…. - Да чего там, - усмехнулся Молотило. – Я тебя на руках донесу…. - Иди. Иди, говорю тебе, - повторил старик настойчиво. – Пускай сюда Набой придёт. А то, что это…? Ждёшь его, ждёшь….
А потом меня, когда Молотило-то ушёл, к себе подозвал, за шею рукой обхватил, и зашептал на ухо: - Всё теперь. Можешь не бояться. Не обидит тебя никто…. Но только, вишь чего…. Не говори, что ты не торгаш. А говори, что ты, мол, торгаш. Ограбили тебя здесь. Всё отобрали…. Понял? Я кивнул.
Конечно, я всё понял. Я ведь и не думал расслабляться. Всё-таки не в родительском доме нахожусь. Далеко ещё до родительского-то дома. И неизвестно, попаду ли туда…. Ну а так-то, если прикинуть…, что мне жаловаться? Жив, здоров, укус на ладони заживает. Человек, который вроде и чужой совершенно, а обо мне заботится, как о своём…. Встречаются ещё, значит, хорошие-то люди?
А то, что испытал? Ну, помариновали меня немножко тут. Ну, понервничал. И что? В конце концов, удача опять мне улыбнулась…. А вот тем, кто меня взаперти держал, нет. И кое-кому из них уже никогда не улыбнётся.
Лежат они в проходе, где бойня была, и там, и тут. Четверо, не меньше…. Увидел я их, когда мы со стариком до развилки доковыляли. Одного я, кажется, даже узнал. Того, что поодаль лежал, и с которого доспехи стаскивали…. На Зубзазуба он был больно похож. Правда, я особо не вглядывался….
Да и когда вглядываться-то…? Набой, сын стариковский, со своими бугаями насел. Глядят на меня с подозрением, недобрыми взглядами. И выспрашиваютт, что и как, кто есть такой и откуда. Неуютно даже стало как-то…. Хоть и подмышками дубины у них, но выхватить-то их не долго. Хорошо ещё, что самому мне на вопросы отвечать не пришлось. Старик за меня ответил. И то, что я торгаш, и что вещи у меня отняли…. Всё сам рассказал.
И тут я понял, как прав он был, когда торгашом мне советовал назваться. Слово «торгаш» и на бугаёв Набоевских да и на самого Набоя, как заклинание подействовало. Недобрые взгляды подобрели, а подозрительность сменилась сочувствием. А гнев и досада, что в голосах их слышались, теперь относились совсем не ко мне, а к прежним врагам - Битку и Щуру.
- Да…. Ну и дела, - говорили они, негодуя. – Что же это они совсем берегов не видят? - Нет уж, - сказал Набой, к бугаям своим обращаясь. – Мы такое позволить не можем. Чтобы торгашей грабить…? Что же это будет, если все торгашей грабить начнут? А…? Если Щур с Битком бандючинами стали, то ведь мы-то не такие…. Мы сами вернём, что забрали у торгаша эти скоты. Что там было-то? Нож, торба, товар? Что ещё? - Да всё… вроде, - говорю. - Ну, значит, только это, - кивнул Набой, и на бугаёв своих глядя, спросил. – Ну что?
А те плечами пожали, головами покачали и согласились…. Только один из них спросил: - Как это будет-то? По жребию или как? - Да на кой нам это надо…! - заголосили наперебой остальные. – На кой чёрт его в наши дела впутывать…! Пускай своё забирает, а там мы сами…! Отдадим, да и с плеч…!
Принесли они ножи, которые, похоже, около убитых нашли. Мне показывают…. И тут мне повезло. Чертовски повезло. Причём дважды… Сначала я среди тех ножей, что мне показали, свой нож увидел. Увидел и чуть не подпрыгнул от радости. Рука, было, сама к нему потянулась, и я готов уже был крикнуть: «Вот он! Вот он!»….
И тут мне второй раз повезло. Опередили меня. Один из бугаёв Набоевских раньше меня его схватил. - А это откуда?! – сказал он удивлённо. – Это же Слизня нож…. Да точно…. Помню я…. В руках держал. Слизень частенько его на кон ставил. Сколько раз такое было, сначала проиграет, а потом отыгрывается…. Всегда отыгрывался. И ещё хвастался, бывало. Ничего, говорил, вернее этого ножа нет. Всегда назад к хозяину вернётся….
