Йохан Шварц вышел из офиса с пылающим лицом и, завернув за угол, присел на лавочку напротив детской площадки. Детей там, впрочем, не было, и пружинные качели почему-то сами собой качались, а в забытой на краю песочницы формочке собралась вода. Ему отчаянно хотелось домой, поесть и согреться душой, и забыть очередное унижение, как дурной сон, но идти дальше он не мог – земля шаталась под ногами, а перед глазами все плыло, то и дело заволакиваясь желтоватым туманом с запахом гари. Ну что же это такое, думал Йохан, не контора, а настоящая клетка с тиграми. И он, увы, даже не дрессировщик, а один из этих несчастных, запертых в тесном пространстве хищников. Из тех – с пыльной шкурой и потухшим взглядом. Они столько лет прожили в тюрьме, что уже позабыли, какая она, свобода. И совсем как эти измученные звери, он слаб и не может за себя постоять.
Сегодня шеф в который раз покуражился над ним, отчитав перед всеми за чужую, в общем-то, ошибку. А Йохан, хоть и ни в чем не виноватый, ни слова не сказал в свое оправдание. Только бессильно злился, сжимая за спиной кулаки – так, что ногти впивались в ладони. А потом за окном прогремел взрыв, и некоторые коллеги испуганно вздрогнули. Кто-то дернулся так резко, что уронил на пол бумаги или расплескал кофе. Другие продолжали работать, как ни в чем не бывало, даже не повернув головы.
А он, Йохан? Его, пожалуй, накрыло сильнее остальных. Даже ноги подкосились, и вчерашний страх снова вцепился в сердце. Он не помнил, как досидел оставшиеся двадцать минут, как рассеянно и, наверное, невпопад отвечал на чьи-то вопросы. Он словно находился в глубоком обмороке, едва сознавая, что делает и где находится. И только на свежем воздухе ему полегчало – хотя бы настолько, чтобы доковылять до ближайшей скамейки.
Лавочка оказалась мокрой, Йохан осознал это лишь пару минут спустя, когда влага просочилась сквозь брюки, стало холодно и неуютно. Но он только вздохнул и продолжал сидеть, зябко поеживаясь. А день-то какой хороший, яркий, солнечный, хоть и не теплый. Только что прошел дождь, освежив молодую апрельскую зелень. Блестели на солнце чисто отмытые горка и качели. Чирикали птицы, и как-то особенно звонко, по-весеннему, капало с крыш. И в то же время... Ровный гул какой-то строительной машины сменялся звуком выстрелов. А в самом конце улицы из-за кустов вырывались струйки черного дыма, очевидно, на городском пустыре что-то горело. Йохан уже и не гадал, что это такое – миражи планеты Марс или нечто реальное. Так бывает, когда стоишь на берегу тихого озера и неожиданно замечаешь вдалеке какое-то неспокойствие, плеск, идущие кругом волны. И понимаешь, что под гладкой поверхностью что-то движется – огромное, возможно, страшное, готовое вот-вот всплыть... И хорошо, если это неведомое чудище не утянет тебя на дно. Так и в мире Йохана, когда-то скучном и надежном, как бетонная плита, вдруг сделалось тревожно.
«Я еще здесь или уже там?» - спрашивал он себя каждый раз, увидев что-то необычное, ядовито желтый дымок над крышей, или пробоину в асфальте, чудную бронированную машину, или услышав звук, похожий на выстрел или эхо далекого взрыва, или просто ощутив головокружение. Иногда его словно растягивало или размазывало в пространстве, и солнечные весенние краски текли, будто акварель по листу. Это могло быть признаком перехода. А могло не быть. Йохан не знал, и, пожалуй, именно неизвестность мучала его сильнее всего.
Он тяжело вздохнул и достал из сумки сложенную вчетверо газету, уже потрепанную и потертую на сгибах, в буквальном смысле зачитанную до дыр, хотя – судя по дате – относительно свежую. Первоапрельский номер «Франкфуртер альгемайне», как правило, полный всяких шуток и розыгрышей. Единственный в своем роде легкомысленный выпуск в году, когда обычно серьезные журналисты позволяют себе дурачиться и дают волю фантазии.
Но маленькое интервью на последней странице не было шуткой. Он понял это чуть ли не с первых фраз. Настолько точно неизвестный автор, то ли ученый, то ли эзотерик, описывал его, Йохана, симптомы.
«Многие сейчас испытывают странное притяжение, их словно засасывает в иной мир, похожий на наш и все-таки от него отличный. У них может кружиться голова, появляться чувство размытости или растянутости, падения или полета, или погружения в глубокую воду. Иногда они ощущают слабость в ногах или тошноту, им кажется, что небо и земля меняются местами. Они слышат необычные звуки и видят вещи, которых нет...»
«Какие?»
«Чаще всего это дым, огонь, сожженная трава или деревья, провалы в земле, по ночам – красное зарево у горизонта, развалины домов...»
Он помнил, как выронил газету из рук. И, наверное, побледнел, потому что жена забеспокоилась:
- Что случилось? Йохан, милый? Тебе нехорошо?
Они вдвоем сидели за завтраком, он и Софи, вернее, сидел он – с газетой на коленях, а жена все время вскакивала, чтобы налить ему кофе, поджарить тост, подать салфетку, нож, вилку, сливки в кувшинчике, смахнуть крошки со стола... Было воскресное утро. Йохан не любил, когда Софи суетится за едой, но уже давно понял, что ее не переделать. Все равно она ответит ласковой улыбкой. Не возразит, не будет спорить – а просто улыбнется. И намажет для него еще один бутерброд. Поэтому вместо того, чтобы вяло отбиваться от докучливой заботы: «пожалуйста, сиди, я сам возьму», он спокойно читал. Да, отвлекаться на чтение во время завтрака – дурная привычка. Но кто из нас совершенен?
Он предвкушал анекдоты, первоапрельские шутки, хоть что-то забавное, способное отвлечь от тяжелых мыслей. Последние дни Йохан чувствовал себя странно и даже подумывал о визите к психиатру. И вдруг...
Он помнил, как скользнули солнечные пятна по столу, на мгновение сделавшись багровыми, и белый листок газеты у своих ног, жалкий и беспомощный, как птица с помятыми крыльями. И голос жены – непривычно взволнованный.
- Вот, - кивнул он, - на последней странице, внизу... Прочти.
Софи подняла газету.
- «Притяжение планеты Марс». Это?
- Да, - ответил он глухо.
Жена начала читать вслух. Что-то о мультивселенной, альтернативных реальностях, параллельных мирах. Для Йохана, простого чиновника, все это было китайской грамотой, если не чем-то похуже. Вдобавок за окном что-то происходило: поминутно менялся свет, и стаи черных птиц тянулись через все небо бесконечной зловещей рекой. Но жена ничего не замечала. Он и сам не понимал, реально ли им увиденное. Вернее, нет. Он уже понимал.
– «Этой весной, - читала Софи, - ученые всего мира наблюдают необычное явление. С нашей вероятностной вселенной совмещается другая, условно названная «планета Марс». Установлено, что этот параллельный мир во многом подобен нашему, но обладает более низкими вибрациями». «И что это значит?» «Низкие частоты – это страх, ненависть, деструктивные мысли, любой негатив. Таким образом, можно допустить, что на «планете Марс» постоянно идут войны, люди конфликтуют между собой, все поголовно страдают неврозами, депрессиями и другими психическими расстройствами. Каждый ненавидит каждого, и все враждуют со всеми. Говоря простыми словами, это мир, похожий на наш, но более агрессивный». «Как интересно». «Пик совмещения приходится на середину апреля – начало мая. В это время «планета Марс» может вытягивать из нашего мира тех, у кого вибрации ей идентичны. То есть, низкие. Иными словами, повсюду начнут пропадать люди. Уже пропадают». «А, кстати, да». «Ученые считают, что «планета Марс» вполне способна захватить целые страны и народы. И это будет все равно что прополоть сорную траву. В итоге сбудется библейское пророчество и кроткие наследуют Землю». «А разве так оно звучало? Ладно. Так и что? Кто-нибудь здесь, вообще, останется? Кто такие эти кроткие? Слабаки, лузеры? Сколько их?» «Кроткий – это не значит безвольный или слабый. Это тот, кто не осуждает ближнего и не ропщет на судьбу. А сколько их...» Пауза, мой собеседник, профессор Либерсон загадочно улыбается. «Скоро увидим. Представляете, как прекрасен станет мир, когда в нем не останется людей агрессивных? А те, кто хочет ссориться, ненавидеть и воевать – отправятся на «планету Марс» и там продолжат заниматься своим любимым делом. Не мешая жить всем остальным. Это справедливо, не правда ли?». «Не знаю. Наверное, справедливо. Хорошо, господин профессор. И как все это будет происходить?» «Многие сейчас испытывают странное притяжение, их словно засасывает в иной мир...»
К тому времени, как Софи дочитала статью до конца, Йохан сидел ни жив, ни мертв.
- И давно это у тебя? – спросила она, опуская руку с газетой.
- Чуть больше недели.
- Что же ты молчал?
- Я думал, что нездоров, - сказал он, дрожащей ладонью отирая пот со лба. - Хотел сходить к врачу... А сейчас уже и не знаю – надо ли.
- Не надо, - она встала и обняла Йохана – неожиданно крепко, так, что у него чуть не затрещали кости. – Это не поможет. Но не бойся. Я буду держать тебя – и никуда не отпущу. Ни на какую планету Марс.
И прояснилось небо в светлом прямоугольнике окна, и черные птицы растаяли в яркой голубизне, словно их и не было. Только две и остались – да и те обратились в корявые темные ветки, кое-где покрытые нежной молодой листвой. Их качал ветер. И облака за окном качались – легкие, золотистые облачка, прозрачные и обласканные солнцем, а не клубы дыма, не смог, не ядовитый туман.
А Йохан притих в объятиях жены и не столько понял, сколько почувствовал, как много в ней силы. Настоящей силы. Кроткой силы. Той, что умеет смотреть на мир, как на собственного ребенка, видеть его несовершенства и прощать их. Такие, как Софи, подумал он, останутся на Земле, даже если всех прочих сдует вселенским ветром.
А что же он, Йохан? Он решил бороться, ради себя, ради жены. И если бы не бесконечная грызня в офисе, у него могло бы получиться. Если бы не застарелые обиды, как шрамы бороздящие душу... Не придирки шефа и насмешки коллег... «Да пропади оно все пропадом, - сказал он себе со злобой, ерзая на мокрой скамейке, машинально разворачивая газету и в сотый, наверное, раз пробегая глазами текст. - Они же ничего не понимают! Видят, слышат, чувствуют, но не верят, что это правда! И меня тянут за собой!» И тут же из окон здания напротив повалил черный дым. Оглянувшись в панике, Йохан увидел на месте песочницы глубокую воронку. Судя по всему туда угодил снаряд. Съежились и почернели деревья, и ломким от беспорядочных далеких вспышек сделался горизонт. Йохан зажмурился. Вот так оно и случится, осознал он внезапно. Когда-нибудь он встанет и пойдет по призрачному миру, ставшему реальным, и тогда его собственный, прекрасный и надежный мир обратится в призрак. И это будет уже навсегда.
Может быть, это уже произошло. В кармане зазвонил телефон.
- Софи!
- Как ты? – спросила она взволнованно. – У тебя все хорошо?
- Не знаю... да... я слышу твой голос, значит, я еще здесь, - ответил Йохан.
А про себя добавил: «Держи меня, любимая, держи крепче... Я не хочу на планету Марс».