Я долго плутал сельскими улицами, кружил, по нескольку раз проезжая одни и те же, похожие друг на друга, как сестры-близнецы, маленькие деревушки. Дома-кубики с красными крышами, словно игрушечные, сахарно-белые, золотисто блестели на солнце. В палисадниках цвели астры и бархатцы, от их огненной пестроты рябило в глазах. Но вот, когда я уже отчаялся и вдобавок опаздывал на полчаса, дорога совершила странный поворот, как змея, укусив себя за хвост. И я очутился перед глухим забором, за которым угадывался – по торчащим сквозь сетку ветвям – фруктовый сад. Припарковав на обочине машину, я направился к калитке. «Карлос Зоммер» - значилось на простой латунной табличке над звонком. Сладко пахло яблоками, и слегка кружилась голова от жары. Я позвонил.
Хозяин встретил меня на крыльце. Худой, моложавый, с аккуратным ежиком седых волос. Почти на голову выше меня. Он стоял, глядя куда-то поверх моей макушки и щурясь на яркий горизонт.
- Господин Зоммер? – спросил я и представился. – Александр Шекель. Мы с вами говорили по телефону.
Он улыбнулся и кивнул.
- Простите, я не понял, кто вы. Клиент? Или?
- Журналист.
Он посмотрел на меня с недоумением, словно спрашивая: «А это еще зачем?» Потом пожал плечами.
- Ладно... Прошу!
Я помедлил на пороге, вытирая ноги о коврик. Привычка, оставшаяся с детства. Моя мама, благословенна ее память, молилась на чистые полы – не дай Бог было наступить на них в грязной обуви. Кара следовала незамедлительно.
-Вы, действительно, живете с куклами? – поинтересовался, входя в дом.
Вопрос прозвучал двусмысленно, и я покраснел. Карлос усмехнулся.
- Ш-ш-ш... Это тайна, о которой никто не должен знать. Но все знают.
Пройдя сквозь мрачную анфиладу комнат, мы очутились на солнечной террасе. Там расставлена была летняя мебель: шезлонг, столик, парусиновые стулья. И сбегала лестница в сад, прямо под широкие яблоневые кроны, на узкую гравийную дорожку, сквозь камешки которой проросла трава. На столе стоял графин с водой и стаканы.
- Располагайтесь, - улыбнулся хозяин. – Хотите воды?
- Нет, спасибо.
Я сел.
- Итак, - начал он, - господин... э...
- Шекель, - подсказал я.
- Да... господин Шекель, вы хотите взять у меня интервью для газеты? Я вас правильно понял?
- Нет, для радио, - возразил я, извлекая из сумки микрофон в мягком плюшевом чехле. – И если вы не возражаете...
- Если не будете совать эту штуку мне в лицо, то не возражаю.
Я включил микрофон и поставил его на стол между нами. Карлос слегка поморщился, но не отпрянул.
- Спасибо, что согласились побеседовать со мной, - сказал я привычно бодрым голосом. - Вы, наверное, очень занятой человек, господин Зоммер... Кстати, для вашего бизнеса это интервью неплохая реклама.
- Не думаю, что мой бизнес нуждается в рекламе. Но мне не жалко. Я ведь ничего не скрываю... А что до занятости, – протянул он задумчиво, - то я по натуре своей бездельник и созерцатель. Посмотрите, какое чудесное лето. На деревьях спеют яблоки. Колосится трава, золотая от солнца. Жужжат пчелы. В дальнем конце сада есть небольшой альпийский лужок, весь в цветах, там стоят четыре улья.
Я вздрогнул. Терпеть не могу пчел, ос, шмелей, всего, что летает и жужжит! Помню, как в раннем детстве меня в наказание за какую-то провинность заперли на полчаса в сарае с осиным гнездом. Круглое, как будто свитое из грубой серой бумаги, оно торчало под потолком, издавая низкий, угрожающий гул. А я сидел, вжавшись спиной в закрытую дверь и трясясь от страха, и, не отрываясь, следил за тонкой желто-черной струйкой вытекающих из гнезда насекомых. Она извивалась змеей и, словно кусая себя за хвост, вливалась обратно в бумажный шар. Меня и ужалили-то всего пару раз – в щеку, отчего та сильно раздулась, и в предплечье. Но тот черный – почти предсмертный ужас, я ведь не верил, что выйду из этого сарая живым – я не могу забыть до сих пор. Он преследует меня в ночных кошмарах.
Наверное, я побледнел, потому что Карлос изменился в лице и внимательно посмотрел мне в глаза.
- Боитесь пчел? Напрасно. Никто не ужалит человека больнее, чем другой человек. А пчелки никогда не нападают без причины. Из всех кусачих насекомых – они самые мирные. Вы знаете, что при укусе они теряют жало? То, что для нас всего лишь временная боль – для пчелы означает смерть. Вот бы и у людей так было, да?
- Ладно... – я совладал с собой. – Простите. Расскажите, пожалуйста, господин Зоммер, как все начиналось? Я имею в виду вашу фирму. Чья это была идея? Насколько я знаю, нигде в мире нет ничего подобного.
- Ну, не уверен, - рассмеялся Карлос. – А если и нет, то обязательно будет. А как начиналось... Сейчас расскажу попорядку. – Он неторопливо налил себе стакан воды, отхлебнул и пожевал губами. Задумчиво посмотрел перед собой. Туда, где нацелился ему в лицо молчаливый микрофон и графин сверкал на солнце, как ледяная глыба, отбрасывая на стол прозрачную, радужную тень. – Мой дед, Карлос первый, как я его в шутку называл, очень любил фантастику. Особенно старую, конца двадцатого, начала двадцать первого века. Сейчас такую древность уже никто не читает. И между прочим, зря. Фантастика – это ведь не только попытка предвидеть будущее. Но и стремление проникнуть мыслями в глубинную суть мироздания. И одновременно – зеркало человеческой души. Какие мы наедине с собой и с бесконечностью... Да, о чем это я? Так вот, однажды Карлос первый наткнулся на рассказ о некой фирме, поставляющей кукол-роботов для символической мести. Казнив такую, человек избавлялся от агрессии. И это помогало ему если не простить обидчика, то по крайней мере успокоиться и не желать никому смерти. Полезное изобретение, смекнул мой дед. Тот рассказ закончился печально. Героя судили и приговорили к смерти за убийство куклы-жены. Но у нас-то не было такого дурацкого закона. И роботов можно было убивать сколько угодно. И вот, Карлос первый...
- То есть как? – не выдержал я. – Человека осудили за убийство бездушной железяки? Неживого предмета?
- Ну да. Это всего лишь рассказ, глупая выдумка. Но мой дед и в самом деле изготовил таких кукол. Очень пластичных – им можно было придать сходство с любым человеком. Не скажу, из чего их делают и как – это семейная тайна. Наше ноу-хау. Фирму он так и назвал, «убей врага». Потом, правда, переименовал в «сладкая месть». Но это второе название, хоть и более точное, почему-то не прижилось. Да и не все клиенты приходили ради мести. Некоторые были просто одержимы жаждой убийства – все равно кого, женщин, мужчин, детей. Для этого предлагалось множество инструментов – кувалда, топорик, ножи самой разной длины и формы, копья и кинжалы... Даже лук со стрелами был, представляете?
Я и не хотел, но воображение подвело. Оно у меня чересчур живое, чуть что, сразу подсовывает яркие картины всяческих зверств. Я представил себе все эти смертоносные орудия в действии, и к горлу подкатила тошнота. Зажмурившись, я махнул рукой. Довольно, мол, понял.
Мой собеседник вздохнул.
- Не принимайте близко к сердцу, Александр. Это дело давнее. Вот, возьмите, - и в руку мне скользнул холодный стакан, к которому Карлос уже подносил горлышко графина. – Глотните воды и продолжим... Так вот. Удовольствие это стоило баснословно дорого. Мой дед быстро разбогател. Его бизнес, наполовину подпольный, стал известен на всю страну, даже из-за границы к нему приезжали. Политики, артисты, спортсмены, промышленники и прочие толстосумы. Роботов они, как правило, крошили на мелкие куски, так что повторно использовать уже ничего было нельзя, оставалось только выбросить. Но все равно, оно того стоило. Деньги текли в дедов карман рекой. Правда, под конец бизнес захирел – дела пошли вяло. То ли из-за экономического спада, то ли просто ветер в другую сторону подул... Да... – Карлос тонко улыбнулся. – Так оно и было на самом деле. Но в тот момент никто ничего не понял. Дедушка ослеп на девяностом году жизни и передал фирму моему отцу. А тот и не хотел ничего. За пару лет привел бизнес на грань полного краха, да и укатил в Антарктиду возделывать кукурузу.
- Что? – удивился я. – Кукуруза? В Антарктиде?
- Да, экспериментальная плантация. Подогрев почвы и все такое. Вы только представьте себе: ледники, пингвины ходят... и тут же – зеленое кукурузное поле, - он усмехнулся. – Не знаю, что из этого в итоге вышло. Так или иначе, но «Сладкая месть» перешла ко мне, и я, как мог, попытался удержать ее на плаву. Кукол у нас к тому времени осталось всего четыре, а денег на новых не было. Поэтому пришлось изменить условия. Убивать «врага» я запретил. Просто не мог позволить себе такое расточительство. Теперь за разрушение робота полагался огромный штраф. Но разрешалось высказать «двойнику» в лицо, все что о нем думаешь. Все, что не можешь сказать реальному человеку. Побои, конечно, не приветствовались. Но на пару пощечин я готов был смотреть сквозь пальцы. Эти куклы довольно прочные.
Я задумчиво кивнул.
- Словами можно сделать гораздо больнее.
- Ну да, - согласился Карлос. – Я знаю. Словами можно даже убить. Или ранить так, что человек до конца жизни будет мучиться. Только роботам было все равно. А фирму я из «сладкой мести» переименовал в «ответь обидчику». И цены снизил. Сделал их доступными для обычных людей, а не только для элиты. И потянулись клиенты. Но какие-то странные. Конечно, попадались и такие, кто ругался. Кто-то и кулаками размахивал. Но большинство... Помню одну совсем юную девушку. Хрупкая, симпатичная, бледная почти до прозрачности и одета, как сиротка. Она и была сиротой, как выяснилось, и больше всего на свете хотела помириться с покойной мамой. Ну, я ей это устроил. Перекроил одну из кукол под двойника ее матери и закрыл обеих в отдельной комнате. Не знаю, о чем они говорили. Я никогда не подслушиваю разговоры клиентов с моими куклами. Но вышла девушка через два часа, улыбаясь. Заплаканная. Но видно, что легче ей стало. В другой раз пришел парень, поговорить со своей погибшей невестой. С цветами пришел, представляете? И таких случаев было много. Люди просили прощения и сами прощали, и признавались в любви... Я недоумевал, зачем это нужно? Ладно, сбросить агрессию. Со злости и поленницу дров можно отпинать. Но эта любовь, излитая не по адресу, на того, кто не то что разделить, но и понять ее не в состоянии? Зачем она? Кому от нее какая польза? А потом подумал, кто я такой, чтобы судить, что нужно людям и что нужно куклам. Нет у меня столько ума. А большинство хотели просто побеседовать. Все равно с кем. Так и говорили: «Мне одиноко, хочется с кем-то словом перекинуться». А может, и поплакать на чьем-нибудь плече. Как уже сказал, я никогда не подслушиваю разговоры... Все, что произносится в стенах моего дома и в моем саду – тайна. А чужие тайны я уважаю. Но я вижу, как светятся их лица, и клиентов, и кукол, когда они выходят из комнаты. Как они обнимаются на прощание, уже стоя в дверях. Или пожимают руки. И смотрят друг другу в глаза. Это чудо, я вам скажу. Как любовь меняет людей. И как очеловечивает кукол. Впрочем, я иногда сомневаюсь, а роботы ли они? Может, это обман? Мистификация? Может, они живые? И Карлос первый их вовсе не сделал, а пригласил в свою фирму на работу, скажем, инопланетян. Таких, что умеют любить по-настоящему. И ради любви они даже позволяли себя убивать. Потому что мы неразумны. Мы дикие, хищные животные... Но они воспитали нас, как зеркала, отражая каждое наше доброе движение души и усиливая его во много раз. А теперь, когда мы изменились, они могут, наконец, быть самими собой. И просто любить. Прощать. Дарить душевное тепло... Вот так, - закончил он уже другим, бодрым голосом, - «ответь обидчику» превратилось в «поговори с другом». Как вам такая история, Александр?
- А... – я запнулся и несколько долгих минут не знал, что сказать. – А можно их увидеть?
- Кого, кукол? – он пожал плечами. - Почему бы и нет?
С ловкостью фокусника Карлос извлек откуда-то из-под стола бронзовый колокольчик и позвонил. Неожиданно громкий, густой звук разнесся по тихому саду, и я вздрогнул. Не знаю, чего я ожидал. Но сердце в груди словно замерло и пропустило два удара. Я снова стал маленьким испуганным ребенком, тоскующим по любви. Я ждал их – и они пришли.
Белокурая девушка в длинном кремовом платье и легкой накидке, словно окутанная морской пеной. Парень в красных бермудах. Седовласая пожилая женщина с добрым лицом, которую я сразу окрестил «бабушкой». И мальчик лет семи или восьми. Открытые, дружелюбные улыбки, взгляды, полные теплоты и сострадания... Карлос встал, уступая куклам место за столом. И они расселись вокруг меня, готовые слушать и говорить. Обычно я стесняюсь больших компаний и стараюсь поскорее уединиться или сижу молча где-нибудь в уголке, пока другие беседуют и смеются. Но сейчас... При одном только взгляде на этих четверых мне стало хорошо и спокойно, как будто я знал этих людей тысячу лет. Как будто они были моей семьей.
- Познакомьтесь, друзья, это Александр, - сказал Карлос и, подмигнув мне, ушел в дом.
А я выключил микрофон.
Полтора часа пролетели незаметно... Когда я прощался с гостеприимным хозяином – нет, хозяевами – солнце уже чиркнуло нижним краем о горизонт, и далекая деревушка на холме купалась в закатном апельсиновом свете. Они по очереди обнимали меня, точно собственного брата, повторяя, что все будет хорошо, и желая счастливого пути. Я шел к машине, как пьяный, глупо улыбаясь и смахивая слезы. И думал, как же они красивы. Почему я раньше не замечал, как прекрасны лица, не искаженные обидой, а освещенные добротой? И еще думал, в какое удивительное время мы живем. Да, мы одиноки. Но уже не хотим убивать. Не стремимся ненавидеть и пестовать свою ненависть. Вместо этого мы ищем тепла, понимания и дружеского участия. А кто ищет, тот найдет, правда?