3 часть

- Рота, подъем! – Каждое утро Василий бил в ботало, вытаскивая из постелей на зарядку и пробежку Аленку с Мишкой, почти привыкших к этому пункту в распорядке их дня.
- Мы же не солдаты…
- И нас не рота… - пытались сопротивляться заспанные ребята, подозревая, что это не поможет, но в надежде всё же найти весомый аргумент, который смог бы сломить непреклонность дяди Васи.
- Вам нужно стать сильными настолько, чтобы с легкостью уметь преодолевать собственную леность, - парировал он.
- Но мы же каждый день её преодолеваем… - нехотя натягивая одежду, пытались возражать ребята.
- После завтрака наряд на кухню. У вас две минуты.
- Ну вот, ещё и картошку чистить, - вздохнула Аленка, когда дядя Вася вышел. – Когда он успел стать таким командиром?
- Да ладно, вдвоём быстро управимся. Давай быстрей, а то ещё чего-нибудь огребем – застёгивая на ходу толстовку, торопил ее Мишка.

Болезнь обходила Василия стороной, но он не знал, что случится, когда его тоже однажды накроет, потому хотел как можно лучше подготовить ребят к самостоятельной жизни. Военное прошлое научило его выживать в любых обстоятельствах, оставаясь человеком, показало необходимость дисциплины и самоорганизации, которые он день за днем прививал ребятам, не давая им спуску.

Открыв тяжёлую дверь, Василий вышел на крыльцо храма. На ступеньках паперти, положив голову в белом кружевном платочке на коленки, сидела девочка. Услышав стук двери, она встала, и Василий увидел, что она прижимает к груди жёлтого Чебурашку, с улыбающимся лицом, нарисованным фломастером.
- Здравствуйте.
- Здравствуй, - растерялся он от неожиданности. – Ты чего здесь одна делаешь?
- Можно мне к вам? – глядя на Василия снизу вверх, спросила она. – Я видела, что у вас по вечерам свет горит… и ребята… Я здесь недалеко живу, вон там…
-Тебя как зовут?
- Полина Быстрова.
- Полина Быстрова, а почему сразу-то не зашла?
- Не смогла дверь открыть – ручка высоко и дверь тяжёлая. Бабушка говорила, что ко всему надо усилия прилагать, но…
- Эй, а вы как дверь открываете? – спросил Василий у вывалившихся на крыльцо Аленки и Мишки.
- Вдвоем толкаем, а что?
- С усилием, значит… Ясно. – Отправив ребят на пробежку, он принёс белый кирпич и вставил его между нижним косяком и одной из дверных створок. – Попробуй, теперь хватит усилий, чтобы открыть?

После завтрака Аленка с Мишкой сели друг напротив друга и начали умело чистить картошку, бросая её в кастрюлю с водой.
- Полин, иди к нам, - позвала Аленка, увидев, стоявшую посреди столовой девочку.
- Сейчас… - крепко прижав ушастого друга к груди и глубоко вздохнув, она подошла к Василию, закончившему мыть посуду.
- Можно я приведу Игната?
- Какого Игната? – повесив полотенце на гвоздь, обернулся он.
- Моего друга. Мы из одного дома, только из соседних подъездов.
- А чего же он сразу с тобой не пришел, если друг?
- Он сказал… что неверующий и вы его не возьмете, - сникла она и, помолчав добавила. – А ещё у него черепаха… за ней уход нужен. Он сказал, что не бросит ее одну.
- Хм… значит, своих не бросает, да?
«Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой», - подняв глаза к иконе Вседержителя, про себя произнес он.
- Так, Михаил, оставь картошку, сейчас поедешь с нами, поможешь перевезти вещи. Алена – на тебе обед, сообрази, чтобы хватило на пятерых… Не смотри на меня так, не маленькая уже, справишься.
- А можно Полина…
- Она с нами – покажет куда ехать. Идем.
Полина топталась на месте, виновато глядя на Алёнку, потом подбежала к пустому стулу и посадила на него своего Чебурашку.
- Иди уже с Богом! – улыбнулась Алёнка, беря в руки большую картофелину.

До обеда Василий с мальчишками занимался обустройством правой части притвора, которую они отвели под спальню. Под его руководством Мишка с Игнатом помогали собирать кровати, прибивать полки и расставлять тумбочки для вещей, вешать занавеску, разгородившую спальню пополам. Игнат оказался серьёзным спокойным мальчишкой, без лишних слов помогавшим управляться с делами. Когда наполняли аквариум водой, желающим потрогать и потискать «такую милую черепашку», он обстоятельно объяснил, почему этого делать не следует.
- Она же не игрушка, а живая. В смысле, такая же, как мы только иначе выглядит. Вы же не станете просить разрешение у… например, у чернокожего человека, чтобы его потрогать?
- Вот знаешь… - смущенно глядя в сторону, начала Аленка. – Если честно, то хотелось бы.
- Но ты же не сделала бы это по-настоящему?
- Нет, конечно! Это же… - мимикой и руками она ярко выразила совершенную неприемлемость подобного намерения.
- Ну вот, теперь понимаете?
- А если я буду помогать за ней ухаживать – это ведь совсем другое дело, да? – с надеждой в голосе и мольбой в глазах спросила Алёнка у Игната.
- Ладно, если тебе это интересно…
- Ну что! Работа и мучит, и кормит, и учит – на сегодня закончили. – Сложив инструменты в ящик, Василий подошел к ребятам. – Устроили живность на новом месте? Как её зовут?
- Малышка, - глядя на черепаху, вытянувшую шею и задние лапы под лампой, ответил Игнат.
- Ну… большая у тебя малышка.
- Это она сейчас такая, но сначала-то целиком убиралась у меня в ладони. Её полное имя Грамазекина Малышка Бонапартовна.
- Ого! Прямо, как у человека – фамилия, имя и отчество, - усмехнулся Василий, оценив немигающе-царственный взгляд черепахи.
- С фамилией ты, Игнат, в точку попал – знатно по полу панцирем грохает! По-первости даже испугался, пока не понял, что это она. Я вот тут подумал, если к её верхней крышке приделать башню с дулом, получится живой танк, - Мишка осекся, увидев недовольно-возмущенно-испуганные взгляды ребят. – Да ладно, не трону я вашу тортилу, уж и пошутить нельзя… Но похоже ведь, дядь Вась?
- Всё ребята, если обед готов, моем руки и за стол, скомандовал Василий.
«Отец, дай мудрости, научи меня прямо и разумно действовать с каждым, кто пришёл сюда, никого не смущая и не огорчая»

***
- Ты о чём думаешь? – спросил Мишка притихшую Полину, которая мыла посуду после обеда.
- Вот подумала, вдруг папа с мамой приедут и начнут меня искать… Они же не знают, что я здесь… Надо будет завтра написать записку и отнести домой.
- Твои родители не здесь? Они…
- Они ученые – исследуют природные аномалии, - очень по-взрослому начала она. – Этим летом им нужно было уехать в командировку на все три месяца, поэтому они хотели поместить меня в детский лечебный санаторий. Когда бабушка об этом узнала, приехала и забрала меня к себе. Потом родители позвонили и сказали, что на работе возникли непредвиденные сложности, и бабушка записала меня здесь в школу.
- Она…
- Сказала, что я слишком мала узнать о таком, хотела найти кого-нибудь постарше. Пошла к соседкам-подружкам, но все боялись заразиться и никто не открыл дверь… и она не успела… - тяжело вздохнув, Полина передала очередную тарелку Мишке, который, протерев ее полотенцем, поставил на полку. – А твои родители?
- Я… я… - заикаясь, начал Мишка и замолчал, будто заледенел.
- Миш, ты чего?
Полинка тронула его за плечо, но испуганно отдёрнула руку, словно обожглась холодом, исходящим от него. Стол, за который он держался, и пол вокруг него медленно покрывались тонкими иголочками инея.
- Ну вот, опять. Дядь Вася! Мишка опять замерз! Ты его о семье спросила? – глядя на испуганно дрожавшую Полинку, спросила подбежавшая Алёнка. – Не надо больше, поняла?
- Но я же…
- Теперь знаешь. Не реви, лучше поставь чайник и возьми вон с той полки банку с малиновым вареньем. Положи в чашку четыре ложки, залей горячей водой и тащи в спальню, поняла? Когда вода закипит, позови, - крикнула она, убегая вслед за дядей Васей.
Он уже положил закутанного в одеяло Мишку в кровать, и вместе с прибежавшей Алёнкой укрывал его одеялами, лежавшими на стуле для таких случаев.
- Яшка, Яшка, кис-кис-кис… да где тебя носит!? – Хриплый «мяв» раздался из под одеяла. – Вот ведь умный котик.
Она слегка отогнула край одеяла и из темноты сверкнули два зеленых огонька.
- Закипела!
Алёнка метнулась в столовую и вылила остатки кипятка в большую миску, слегка разбавив холодной водой, схватила полотенце и почти бегом вернулась к кровати. Окунув в воду, она положила его на ледяной лоб Мишки. Тело будто высасывало тепло из полотенца, которое становилось холодным в считанные секунды. Она отжимала холод и снова, и снова окунала его в горячую воду, пока кожа не стала слегка розовой. Мишка открыл глаза, и Алёнка тут же протянула ему кружку с малиновым чаем.
- С возвращением, космический бродяга.

***
Вечером, сидя на крыльце храма, Алёнка и Игнат перебирали лук, откладывая подгнивший в корзину.
- Почему ты назвала Мишку космическим бродягой?
- Это не я, это дядя Вася, когда мы его в самый первый раз выхаживали. Он сказал, что так холодно может стать только от абсолютного одиночества внутри. Потому что, даже если иногда внутри становится одиноко, то вокруг всё равно есть люди. Когда разговариваешь с ними, смеёшься или споришь, возникает связь, которая разрушает, пусть на время, внутренний холод, наполняя жизнь теплом.
- Как от силы трения, да? Люди трутся, соприкасаются друг с другом, и рождается тепло.
- Ага, что-то вроде того, - обрадовалась Алёнка, но вспомнив ту ночь, тут же стала серьёзной. - В тот день Мишка остался совсем один… он побежал искать хоть кого-нибудь, но вокруг были только пустые улицы, темные окна, закрытые двери и этот мерзкий липкий туман… Он оказался будто в открытом космосе… Знаешь почему там так холодно?
- Потому что на огромных расстояниях…
- Никого нет, - закончили они вместе. – Если бы не Яшка, который был в ту ночь рядом с ним… дядя Вася сказал, что Мишка стал бы комическим скитальцем.
- А как же Яшка выдерживает этот холод?
- Не знаю, но ты сегодня правильно сказал о Малышке – все они такие же, как мы, только другие. Может поэтому у них выходит делать то, что не могут люди…
- Может быть… - кивнул Игнат, закончив шелушить последнюю луковицу. – Вот и всё.
- Давай ещё посидим здесь немножко?
- Смотри! – Подняв голову вверх, воскликнул Игнат. – Звезды! Они же совсем пропали в этом тумане, а теперь, смотри! Вон они! Ты видишь – они двигаются! Медленно, как маленькие кораблики в огромном океане. Будто каждый ищет пристанище – свою бухту, где он бросит якорь.
- Они будто живые, как светляки. Однажды я видела фотографию: ночной лес и люди, как черные тени, а вокруг много-много-много, целые мириады крошечных ярких огоньков. Будто нарушились все законы и люди попали в самый центр Млечного пути, увидев жизнь звезд прямо вокруг себя. – Затаив дыхание они наблюдали рождение нового неба. – Хочешь, кое-что покажу… моё знакомое «другое существо»?
Игнат молча кивнул, предчувствуя необыкновенное.
- Ты боишься высоты?
- Нет.
- Тогда идем со мной, нам наверх. Ой, подождешь чуть-чуть, я быстро, только захвачу тыквенный сок?
Алёнка сбегала в столовую, взяла бутылку с соком и глубокую тарелку.
- Всё, теперь идем.
Она открыла дверь, ведущую на колокольню, и через несколько минут запыхавшиеся ребята были на самом верху.
- Уух ты! – Игнат замер, подбежав к высоким аркам башни.
Земля где-то далеко внизу утонула в клубах тумана и колокольня, со всех сторон окруженная темным небом, парила, как космический корабль.
- Здорово, да?
- Я никогда не был так высоко над землей…
- Душезамирательно.
- Ага… но ты хотела кого-то показать.
Алёнка стояла около соседнего арочного проема, выливая сок в тарелку, а над её плечом висел круглый светящийся шар, чуть больше баскетбольного мяча.
- Да подожди ты чуть-чуть, сейчас вылью и дам, - смеялась она, отодвигая шар рукой, который, как котенок, то с одной, то с другой стороны пытался залезть в тарелку. – Ну вот, всё, ешь теперь.
- Это… кто?
- Лунушка – это Игнат, Игнат – это Лунушка.
Шар замер над тарелкой, но уже через мгновение крутился в ней, будто задавшись целью изгваздаться в тыквенном соке как можно сильней.
- Если по правде, не знаю… примерно месяц назад, когда я развешивала бельё, то чуть не наступила на неё. Она лежала в траве, как маленький серый камушек. Я присела, а она шевельнулась в мою сторону, будто позвала… но камни ведь не умеют двигаться сами по себе. Лунушка была легкая, почти невесомая, как две горсти пепла. Я взяла ее в руки, а она втянула всю воду, будто выпила, и засветилась – неярко и совсем ненадолго.
Чтобы ей было удобней, я устроила гнездо из сухой травы в картонной коробке, и сначала поила только водой. Но потом подумала: «Вдруг ей понравится малиновый чай или молоко, или вишневый компот». От яблочного сока у нее появились пятнышки – знаешь, как я тогда испугалась? Ей же нельзя дать, как человеку таблетку от аллергии! Потом я подумала, что, если Луна была жёлтая, то Лунушке может понравиться напиток такого же цвета. Однажды дядя Вася приготовил нам тыквенную кашу – кстати, оказывается, она вкусная – и я сделала ей сок из тыквы. Теперь это любимая еда Лунушки.
Когда она немного подросла, окрепла и перестала гаснуть, она начала летать. Сначала невысоко, будто пробуя силы, поднималась над коробкой, а потом стала летала за мной, как хвост, нет, как воздушный шарик у Пятачка из мультика, только без нитки.
- Ты думаешь… это Луна?
- Не знаю… Но когда она стала улетать всё выше, я перенесла её гнездо сюда – ведь, если она правда Луна, то ей нужно жить ближе к небу.
- Смотри!
Вылетев в арку колокольни, ярко светящийся шарик, как заправский гонщик, несколько раз облетел вокруг башни и, мгновенно затормозив, завис напротив ребят.
- Лети уже, куда тебя твоё космическое сердце зовёт, - рассмеялась Аленка, помахав ей рукой.
Раскружившись на месте, разбрызгивая во все стороны капли света, она в одно мгновенье взлетела высоко вверх и повисла в небе, как ярко-желтый фонарь.
- Ну вот, кажется, она определилась со своим новым домом, – улыбнулась девочка, взяв тарелку и бутылку из-под сока. - Пойдем вниз, нас уже, наверное, потеряли.

***
Все давно улеглись, дядя Вася скомандовал отбой и выключил свет, а Мишке никак не спалось. Перед глазами опять мельтешили то ли звезды, мелкие, как пыль, то ли серебристые снежинки с тонкими и острыми лучиками. Как стайка мелких сверкающих рыбок, они летели то в одну, то, как по команде, резко меняли направление в другую сторону, стремительно взлетали вверх, и медленно, словно в обмороке, оседали вниз – как легкий занавес, скрывая за собой что-то важное. Всматриваясь сквозь них, Мишка выхватывал из серого сумрака неясный силуэт, но как только пытал приблизиться, чтобы рассмотреть, их обжигающий холод острыми иглами впивался в кожу, и он в который раз, тяжело дыша, отступал.

Его опять знобило. Закутавшись в одеяло и стараясь не шуметь, он пошел в столовую заварить спасительный малиновый чай. Проходя мимо аквариума, он услышал, как плюхалась в воде и скребла коготками по стеклянному полу, озабоченная своими черепаховыми проблемами Малышка Бонапартовна.
- Что, Грамазекина, тоже не спится? – тихонько, чтобы никого не разбудить, прошептал он.
Выйдя из спальни, он остановился, увидев неяркий свет из приоткрытой двери, ведущей в храм. Мишка давно не видел людей, входивших в церковь, чтобы помолиться. Кто мог прийти сюда среди ночи?
Подойдя вплотную к двери, он услышал высокий голос, чистый, как свет множества тонких свечей, горевших в больших круглых подсвечниках. Мишка вошел и остался стоять на пороге, боясь лишним движением нарушить то, от чего сначала замерла, а потом раскрылась его душа. Мелодия, отраженная от стен храма, звучала ото всюду, наполнив его теплом и покоем. Святые, смотревшие с потемневших от времени икон, раскрыли объятья и вместе с ними Мишка парил высоко, под самым куполом храма.

Очнувшись в тишине, он увидел Полину, стоявшую перед иконой Мамы Марии (так он просебя называл Богородицу) в своём белом кружевном платочке. В ее спокойных, не по-детски глубоких глазах отражался свет свечей.
- Вы похожи, переводя взгляд с иконы на Полину, прошептал Мишка. – Только она уже взрослая, а ты еще девочка.
- Хочешь зажечь свечку? Вот, возьми. В храме должно быть много света, чтобы не забывать о нем в жизни.
- Они разговаривают с тобой? Спроси, почему они не помогают нам? Почему всё так плохо вокруг, и оно никак не заканчивается?
- Миш, они тут ни при чём… Это мы будто разучили разговаривать друг с другом. Особенно, когда ссоримся – каждому хочется рассказать о том, что болит и накопилось внутри, именно у него, но кто же тогда будет слушать? Как понять друг друга, если говорит только рот, а уши закрыты? Ведь стоит одному, пусть на время, совсем-совсем забыть свою обиду, на секундочку отставить её в сторону, чтобы понять ничего не доказывая – просто услышать… попробовать поверить… Ведь это совсем несложно простить, когда сможешь увидеть другого его глазами. Люди такие разные и, если причиняют боль, то не назло, не специально, а потому что не могут иначе – потому что они просто такие, какие есть.
- А если всё-таки специально, назло!?
- Даже тогда, у человека просто не хватает сил сделать по-другому. Бабушка говорила: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень».
- Откуда ты всё это знаешь?
- От них, - глядя на лики, ответила Полинка. – Все могут разговарить с ними.
- Я не могу…
- Тебе просто не нравятся их ответы… Пойдем спать, уже поздно.