Отставной полковник железнодорожных войск Вадим Иванович Копна беседует со своей женой.
- Намело-то как... Рябинок наших не видно. А помнишь, Марго, какой снег на Байконуре?
Говорит он медленно, после каждой фразы останавливается, словно набираясь сил.
- Сухой, колючий снег. Всю душу из нас вынимал... Помнишь, Марго, какая ты была? Огневая! Смерть для младшего командного состава! Смотри, Павлиниха идет. Павлин умер давно, а она все ходит. Эй, Павлиниха! Оглохла совсем. Сейчас мы ее погоняем!
Он пытается залихватски свистнуть, напугать проходящую метрах в тридцати старушку, но вместо свиста выходит только дребезжание плохо подогнанных зубных протезов. Встревоженная ворона боком отпрыгивает в сторону и, наклонив голову, удивленно смотрит на полковника.
- Намело-то, намело... Ничего, Марго, скоро лето. Внучек снова приедет. Подъем в шесть ноль-ноль и бегом марш на зарядку. Соскучилась по нему?
Внука привезли к ним однажды, восемь лет назад, и, промаявшись две недели, тот с облегчением уехал от деда с бабкой. В голове Копны все путается, ему кажется, что это было совсем недавно, что они вместе ходили удить рыбу, делали зарядку, подружились, как только могут подружиться родственные души, и что все лето внук расспрашивал деда о его суровой службе.
- Да, покружило нас с тобой по гарнизонам. По всему Союзу. Настоящая ты жена, Марго. Офицерская. На таких, как ты, офицерских женах Россия стоит.
Марго не отвечает. Его Марго, Маргарита Алексеевна Копна, урожденная Голикова, уже три года как похоронена здесь, на поселковом кладбище. Тут тихо, спокойно, и даже вороны каркают как-то виновато, будто все понимают, глупые птицы. На полковничью папаху мягко ложится пушистый снег. Копне холодно.
- Я выпью чарку, Маргош, не возражаешь? За тебя! За жизнь нашу кочевую. За тебя всегда пью стоя.
Вадим Иванович пытается подняться, но ноги его не слушаются, и он полулежа вытягивается во фрунт, выпивает свою стопку водки, закусывает куском вязкого, плотного черного хлеба и надолго затихает. Затем оживляется, вспомнив смешной случай из жизни.
- А помнишь, Марго, как я привез тебя знакомить с мамой? Помнишь, как она тебя встретила?
Он локтем толкает в бок воображаемую жену.
- Помнишь, как она сказала? «Ва-адик, шо за жинку ты нам привез? Тю-ю! Ни жопы, ни сисек!»
Копна тихо смеется, колышется всем телом, и вдруг, не закончив смеяться, начинает плакать.
- Скучаю по тебе, сил нет. Как влюбился в тебя в училище, так до сих пор люблю. Мне, дураку старому, комиссоваться давно пора, к тебе под бок, а в груди жмет и мочи нет, как тебя вспомню. Марго, Маргош... Слышишь ты меня?
Он внимательно вслушивается в тишину, словно и вправду ждет ответа.
- Прости меня. Не умел я тебе сказать все, что надо было. Дай хоть теперь скажу. Я, Маргош...
Он креко сжимает губы и напряженно думает. Слова, которые ему сейчас необходимы, крутятся где-то рядом, но никак не идут на язык.
- Не могу. Не умею. Прости меня...
Он продолжает беззвучно плакать.
- Да, Марго, а доктрину свою я закончил и отослал по инстанции. Скоро должны ответить.
Выйдя на пенсию, Вадим Иванович всю энергию направил на сочинение наступательной доктрины железнодорожных войск, призванной обеспечить долгосрочный стратегический паритет с вероятным противником. Работа эта ему нравится, хотя продвигается со скрипом – над каждым словом он сидит по полдня, а готовые разделы перечитывает, вымарывает и начинает заново. За двадцать лет он так и не продвинулся дальше введения в оперативную обстановку.
- Меня теперь, может быть, в Москву вызовут, советником при Генштабе. А что? Работа хорошая, интеллектуальная. Заживем, Марго, лучше прежнего. А там, глядишь, пенсию к майским поднимут – президент обещал.
Каждую неделю Вадим Иванович Копна, полковник в отставке, приходит сюда поговорить с женой, обнадежить ее, подбодрить, успокоить. Веселого ему рассказать нечего, но он старается держаться молодцом и на жизнь не жаловаться. Иногда даже привирает немного – ну так что ж, с благими же целями.
- Пойду я, Маргош... Мне еще в церковь. Свечку за тебя поставить и с батюшкой чайку попить. Холодно... Пойду я...
Вадим Иванович берет палочку и с трудом, с кряхтеньем встает. Ворона обиженно каркает и перелетает на ближайший куст. Ей все равно, беспечной птице...