Есть у меня знакомый, который на птицах буквально помешан. Вся квартира его загромождена клетками, кормушками, поилками, жердочками и разными хитрыми приспособлениями, нормальному человеку решительно непонятными. Как к нему ни зайдешь, непременно бываешь оглушен свистом, клекотом, воркованием, щебетанием, уханьем и прочими певчими трелями. Трясешь головой ошарашенно и остро чувствуешь спертый дух плененной природы.
Заметил я как-то, что в одной клетке у него обитают кенор и дрозд.
- Как же так? – говорю. – Почему вместе?
- Для конкуренции, - отвечает. – Они, когда территорию делят, поют звонче.
И действительно – надрываются, бедные, за троих, горло дерут, аж дух захватывает. Чистая опера!
- И не жалко? – спрашиваю. – А ну как подерутся?
- Не-ет, - смеется птицелюб. – У меня не забалуешь.
Через несколько дней зашел я опять, не помню за каким лешим. Кенора в клетке уже не было.
- Куда делся? – спрашиваю. – Издох? Или дрозд заклевал?
А дрозд голову наклонил, глядит на меня снизу вверх, кокетничает и подмигивает. Сама невинность.
- Не издох, а наказан, потому как отлынивать начал от пения. Уголок себе застолбил и успокоился. Я его заменить решил.
И в самом деле, клетку открыл и впускает туда нового кенора. Тот впорхнуть не успел и вдруг как засвиристит, как зальется! Дрозд тоже не промах – как свистнет в ответ, да так громко, что уши заложило.
- То-то! – смеется птицелюб. – У меня не забалуешь.
Еще через неделю прихожу к птицелюбу, гляжу – вместе с дроздом и кенором в клетке сыч сидит. Те двое поют, осипли уже, а этот нахохлился и молчит.
- Зачем, - говорю, - сыча подсадил? Он же молчун.
- Он им для острастки нужен. Они, когда до смерти напуганы, за пятерых поют.
- А что же конкуренция? Побоку?
- Почему побоку? Просто я концепцию подправил. Одной конкуренции мало – надо их хищником стимулировать.
- Опасно это, - говорю. – Молчит, молчит да обоих и сожрет.
- У меня не сожрет, - и смеется.
Долго после этого обходил я стороной квартиру птицелюба. Наконец занесло. Смотрю – в комнатах чистота стерильная, хлоркой попахивает, птичьи клетки стройными рядами стоят, и в каждой строго по трое – дрозд, кенор и сыч, дрозд, кенор и сыч. И ружье лежит на подоконнике.
- Проходи, - приглашает, - садись. Чайку попьешь?
Попили мы чайку, и стал я аккуратно выспрашивать, что да как и почему все вдруг переменилось.
- Помнишь мою концепцию? – отвечает. – Полностью оправдалась, поют, как миленькие! Раньше я что имел? Хаос и разруху, грязь, вонь и пение вразнобой. А теперь посмотри – красота везде и порядок идеальный.
Говорит, а сам одним глазом все в сторону косит. И вдруг как вскочит, как подбежит к окну, как ружье схватит да как пальнет в форточку! Грохот, дым, вонь...
- Ты что? – спрашиваю. – Очумел?
- Ненавижу, – кричит, – вольных пташек! Летают где ни попадя без разрешения! Перестреляю всех до единой! У меня не забалуешь!
«Ого! – думаю. – Пора отсюда линять.» И бочком, бочком в дверь. Вдруг слышу сзади:
- Стой! Куда? Не балуй.
Оборачиваюсь и вижу ружье на меня направленное. И хитро прищуренный глаз птицелюба в прицельной рамке.
- Ты что? – говорю. – Спятил? Опусти ружье!
- Что-то нос у тебя подозрительный, на клюв смахивает...
- Это у меня фамильное, от отца!
- ...и оперение у тебя чересчур яркое...
- Это пиджак от Версаче!
- ...и запах от тебя, как от стервятника...
- У нас воду отключили горячую! – кричу. – Я как раз в баню шел.
- Что, сдрейфил? – улыбнулся он и положил ружье. – Расслабься, я пошутил. Давай еще по чайку.
Больше я у него не появлялся. Правда, стали с некоторых пор доходить до меня невнятные слухи, что будто бы довел он свою теорию до совершенства, до такой окончательной степени гладкости и закругленности, какая в живой природе не наблюдается, а только может быть замечена в голове идеально устроенного идиота. И будто бы настолько универсальная теория получилась, что хоть к птичкам ее применяй, хоть на Нобелевку двигай.
Нобелевка – не Нобелевка, только жить стало в последнее время значительно веселее. На службе меня с одним коллегой объединили и поручили петь дуэтом, а кто громче споет, сказали, тот и герой, а работа, сказали, пока подождет, ей не привыкать. И еще третьего ввели в дуэт, на всякий случай. Молчун, слова из него не вытянешь. Стоит за спиной и в ноты заглядывает. Обхохочешься.