Однажды я гуляла у изгиба маленькой быстрой речки. Несмотря на близость "железки",  место было уединенное. Вечно спешащие с электрички - на электричку люди редко заглядывали сюда.  Кроме того, удобным для прогулок это место можно было назвать с натяжкой. Говорливая водичка была слышна издали, но пробираться к ней предстояло по  довольно крутому и скользкому от глины берегу.
Впереди, за поворотом реки, я увидела небольшой, подмытый с одной стороны  холм, возвышающийся над местностью. По сути, это был участок высокого обрывистого берега, и я, натешившись близостью прохладной воды, решила взобраться выше, чтобы полюбоваться окрестностями.  Поднявшись, я заметила несколько сосен в стороне. Одно из деревьев показалось мне уродливым.
Полную картину его предыдущей жизни я восстановила уже потом, когда подивившись необыкновенному стволу, нашла крону более чем странной: единственный, большущий сук под скудной кроной торчал по ветру, а напротив него были обломки другого, не менее толстого, который, по-видимому, отчего-то обломался. Я стала осматриваться кругом и обнаружила его на земле,  неподалеку от подножия дерева. Сук был огромный, оранжевый, а вся ветка — невероятной толщины и пышности.
- Какая сила обломила его?— подумалось мне, — Ведь он находился на почти недоступной, нам, смертным, высоте!
Передо мной была загадка, которая стала раз'ясняться по мере того, как осматривала само дерево. Его высокий и довольно стройный ствол, показавшийся мне шишковатым, оказался закрученным, подобно штопору! Что это за диковина? Присмотревшись повнимательнее, я все-таки пришла к некоторым заключениям, относительно представшей предо мной странной картины.
Благодаря двум огромным сука'м,  которые были чуть ниже основной и довольно чахлой кроны, дерево росло, закручиваясь по спирали на ветру, подобно флюгеру, до тех пор, пока сильный в межсезонья, штормовой ветер не обломал один из суков, и тогда, оставшийся невредимым, встал по ветру, и дерево навсегда прекратило свои повороты вокруг оси.
Какие силы способствовали этому? Очевидно,  меняющиеся, и довольно сильные в наших краях сезонные ветры, шторма, налетающие с моря, что неподалеку, и тот факт, что сами эти ветки росли особенным образом. Они как будто соревновались. Вы только представьте две огромные и прекрасные  равновеликие ветви, расположенные точнехонько одна напротив другой. Сезоны сменялись сезонами, ветра сменялись ветрами, а они все кружились над холмом в незаметном для глаза танце, не приближаясь друг к другу, и не уступая одна другой, до тех пор, пока особенно сильный шквал ветра не обломил одну из ветвей, вставшую на его пути... Я представила стон древесной плоти,  полет и низвержение гигантской ветви, треск кустарника. Содрогание земли от удара рухнувшей ветки и навсегда освободившееся дерево, по которому волной прошла дрожь.
Очевидность этой истории, положившей начало такому финалу, не оставляла сомнений.
Она взволновала меня так, будто я прочла повесть о чьей-то непростой судьбе, ставшей для меня символом борьбы с трудностями, символом непокорности и смирения дерева перед своими, неведомыми мне, древесными богами. Само дерево вдруг рассказало мне больше, чем многие слова, прочитанные и услышанные раньше. В одно мгновение оно открыло мне больше, чем многие люди за всю свою жизнь. Узнавание и озарение, трепет и благоговение - вот цена прикосновения к  истине.
Я не помню, как вернулась домой, ошеломленная тем  открытием, и до сих пор считаю его необыкновенным, сродни откровению, дарующемуся однажды свыше. Как прозрение. Как непреложная истина. Как свидетельство чего-то большего, чем просто "дерево, растущее на холме, вблизи реки".