Молодой человек обернулся и увидел безмятежное лицо юноши в скромном коричневом хитоне.

В руках юноша судорожно сжимал холщовый мешок, в котором можно было угадать какой-то угловатый предмет. Молодой человек не удивился — он не сомневался, что это Библия. Многие путники брали ее с собой, как будто она могла защитить их от бед и лишений.

Но что он сразу почувствовал, так это то, что от лица юноши исходил какой-то особый свет. На мгновение молодому человеку показалось, что перед ним Мессия. Он поднял руку и перекрестился.

Юноша с почтением, как их учили в монастыре, обратился к молодому человеку с вопросом о том, что здесь происходит, и получив ответ, очень обрадовался. Ему еще не приходилось участвовать в конкурсах. В монастыре говорили, что это грех — тщеславие, замена помыслов блаженства души грубыми удовольствиями мирской суеты.

Правда, в самом монастыре проводилися Конкурс Святого Воскресения. Монахи упражнялись в том, чтобы как можно красноречиве дать толкование отрывка из Священного Писания. Более всего отличался монах Викентий с другом своим Ипполитом.Многие монахи восхищались их выступлениями, поочередно признавая в них победителей. Но не всех радовал такой расклад.

Случалось нашему Менестрелю вступать в разговоры с такими же юными душами, но отличал он ото всех доброго и мечтательного отрока Максима. Но не ведал Менестрель, что уже давно мечталось иноку Максиму так же красиво выйти, отставив ногу и небрежно вынув из складок своих праздничных одежд текст выступления, да и зачитать всем — так, чтобы забыли монахи и про Викентия, и про Ипполита. А помнили бы только его пламенные высказывания.

Наш Менестрель принимал все за чистую монету, глядел на мир широко распахнутыми глазами, в которых любой мог прочесть любовь и восторг перед всем сущим.

А вот Рыцарь, тот был другой. Он уже давно подозревал, что в душах людей вовсе не безмятежность и радость гнездятся, что зависть- это грех не только простым людям присущий, а и самим монахам. И понимая это, молился неистово и неустанно. Он был более готов к тем испытаниям, что должны были встретиться им обоим с товарищем в иной, взрослой жизни.

И вот теперь стоял наш Рыцарь возле ветхой лачуги на берегу озера. Из трубы лачуги шел дымок, но такой слабенький, что всякому было ясно — либо дрова худые, либо люди больные тут. Он отодвинул дверь, ибо болталась она не на петлях железных. а на каких-то ремнях, и вошел. В глаза бросились закопченные стены и пустота, которую не скрашивала даже стоявшая в углу, невесть откуда взявшаяся огромная кровать из красивого дерева. На стенах были рисунки — кто-то, воспользовавшись тем, что они покрыты сажей, попытался нарисовать что-то — видимо, прямо руками.

На стенах хижины было что-то нарисовано… Рыцарь разглядел в полумраке только очертания то ли мужчин, то ли женщин — в длинных одеждах, как бы летящих друг к другу. Из всего этого он понял только, что находится в нужном месте — раз кому-то пришло в голову изображать людей. До сих пор он видел лишь изображения святых или просто орнаменты.

Он продолжая рассматривать рисунки на стенах, поворачиваясь на месте как в галерее, и невольно начал продвигаться в глубь лачуги, но вдруг остановился, как будто на что-то наткнулся. На него смотрели. Из угла, где на кровати, как он думал, валялось только тряпье, на него уставился чей-то взгляд.

Рыцарь пригляделся и увидел, что на кровати лежала молодая девушка — теперь она приподнялась и опиралась на локоть, чтобы получше разглядеть пришельца. У нее самой было бледное лицо и длинные светлые, но спутавшиеся и поблекшие волосы. Было ясно, что она нездорова. Рыцарь порылся в своем мешке и достав краюху хлеба, протянул девушке. По тому, как она сглотнула, было видно, что ей не приходилось поесть уже долгое время. Ее рука потянулась было к хлебу, но безвольно упала на кровать.

Раздался звук шагов. Рыцарь оглянулся и увидел еще одну девушку — невысокого роста, но довольно крепкую и бодрую. Она втащила в лачугу вязанку хвороста и мешок с чем-то тяжелым. Все это она с шумом опустила на земляной пол лачуги и только распрямившись, заметила пришельца. Но не подалась назад, не испугалась. Наоборот, в ее глазах блеснул огонек то ли радости, то ли просто надежды. Видимо, оставаться одним им было гораздо страшней.