На базарной улице как всегда людно, громко и толкливо. Зазывающие крики лавочников дрожат в полуденном воздухе вместе с невольницами в углу напротив. Слева на прилавке у Бахбута расплесканы наливные яблоки. Напротив колышется море людей. В местной толчее можно встретить кого угодно — торговцы и покупатели, монахи и наёмные убийцы, воры и блаженные, короли нищих и переодетые бедняками калифы исчисляются десятками и сотнями монет. Кажется, здесь собрался весь мир, и поводом к тому послужила торговля. Состязание в жадности! Все покупают всё — фрукты, продукты, скот, людей, оружие, расположение, земли, наркотики, сладости, жизни — была бы цена сходная.
Жара, совершенно сухая, солоно въедается в кожу и отражается от желтоватых глинобитных стен. Спасения от неё не будет до самого захода солнца, когда наконец подует северный ветер из пустыни, неся с собой лепестки жасмина, бедуинов и так популярный в здешних краях серебряный песок. Но пока солнце дочиста выжигает город, от его лучей не спасают ни опахала, ни тенистые навесы, ни вода из колодца.
Индус приходит сюда в самый разгар базарного дня, садится на циновку в тени между лавкой Бахбута и входом в гашишную, ставит перед собой высокий кувшин, со вчерашнего дня его здесь дожидаюшийся, вытаскивает из-за пазухи флейту и начинает наигрывать что-то волнующе-волнообразное, причудливое, печальное, птичье — так что пёстрая зелёная змея, поддаваясь колебаниям звука, высовывается из кувшина и вытягивается над ним цветным покачивающимся столбиком. Никто больше, кажется, не слышит этой мелодии — люди проходят мимо, цепляясь взглядами за горящие на солнце яблоки или за одноглазого старика на углу. Если бы индус захотел — взгляды всего базара были бы прикованы лишь к нему, но сейчас он играет только для змеи. Он откладывает флейту, легонько сжимает в руке змею за основание шеи, подносит к губам, целует, и через несколько мгновений выдыхает влажный, молочно-белый, пахнущий ванилью и алычой дым.
Змеиный яд выступает лёгкой изморозью на карих губах, и он слизывает её время от времени, а на моложавом лице не видно ни капли страдания от жары — только отстранённое внимание ко всем и всему, проходящему мимо. Иногда индус подносит к губам змею, выпускает из носа струи густого дыма и чему-то улыбается. И тогда в его зрачках вращаются два чёрных перечных зёрнышка, обугленных и испещрённых кратерами астероидов... Только никому никогда не доводилось к ним приглядываться.