Валька сидела в неглубокой воронке позади окопа и дрожала.

Непогодилось. Раннее солнечное утро внезапно закончилось, словно выключили электричество и пришлось зажечь тусклую керосиновую лампу. Дождя, вроде, почти и не было, но холодные капли противно заползали под воротник гимнастёрки.

Дрожала Валька не от холода. Вчера вечером зачитали приказ о наступлении. Это было уже третье наступление на её памяти. О первом она ничего не помнила, кроме грохота, стона раненых и мучительной боли в руках наутро. Во время второго пожилой боец, которого она перевязывала прямо в поле, стащив сперва в какую-то колею, чтобы не достала шальная пуля, внезапно открыл глаза и тихо и ясно сказал: "Дай чернильный карандаш, дочка. Домой напишу, что убит." Бойца она дотащила, а выжил он или нет, Валька не знала.

Команды "В атаку!" всё не было. Сидеть и ждать, подумала Валька, страшно; страшнее, чем ползти, сначала вперёд, на звуки стонов и матерной брани, потом назад, с раненым, надрывая руки и живот. Вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд...

- Ку-ку, - донеслось вдруг откуда-то. - Ку-ку, ку-ку. Ку-ку.

Валька хотела было спросить кукушку, но тут грохнул первый залп, завыли мины, и она про всё забыла...