Людовик проснулся, почувствовав луч солнца, гулявший по щеке. Хотел, было, увернуться, но вспомнил наставления Мольера и улыбнулся про себя: «От родственников не отворачиваются». Не было желания открывать глаза — монарх продолжал вспоминать прекрасный сон, так некстати прерванный шалунишкой, из-под плохо задернутой вечером шторы. Ему снилась мадам де Монтеспан с очаровательной мушкой на правом бедре, полуобнаженном ловкими движениями короля, во время вчерашнего обсуждения нового произведения Расина. Вставать не хотелось, но уже слышался гул голосов нетерпеливых придворных, ожидающих появления Короля-Солнца. Рука потянулась к шелковому шнурку. Еще не успел прозвенеть колокольчик, а стайка слуг уже входила в покои с ворохом одежды, завтраком и свежими новостями. Все время, пока придворные сновали между кабинетом и спальней, дверь оставалась открытой и Его Величество слышал бас Кольбера, рассудительный баритон де Вобана и, даже, отвратительный хрип простуженного маркиза де Данжо. Однако, вместе с разнообразными голосами придворных, в спальню проникло нечто, что повергло короля в уныние. Он долго не мог понять, что же испортило настроение: клопы – да нет, обычное дело; бессонница – нет, не то. Лишь когда посетители, толпившиеся у дверей спальни, начали заглядывать внутрь комнаты, пытаясь уловить хотя бы мгновенный взгляд величайшего из владык, Людовик понял: это был смрад, идущий из кабинета. Зловоние, исходившие от одежд и годами немытых тел его свиты, заполонило все пространство королевской спальни. Монарха стошнило на одежду, разложенную рядом с кроватью. Обрадовавшись, что еще не нужно вставать, Людовик повелел закрыть двери и открыть окна, несмотря на утреннюю свежесть, которой всегда боялся. Поинтересовался, прибыл ли Мольер, и, получив утвердительный ответ, приказал впустить. Великий драматург позволил себе войти уверенной походкой с прямо поднятой головой. Впрочем, король вряд ли обратил бы внимание на условности. - Жан, – обратился он к вошедшему, — ты даже не зажимаешь нос пальцами. Неужели ты не чувствуешь этих омерзительных запахов, распространившихся по всему дворцу? - Какая вонь! Испакощен я весь. – продекламировал Мольер, подумав про себя, что недурно было бы вставить это выражение в одну из комедий. - Мне не до шуток, — пробурчал Король-Солнце. – Каковы твои соображения? - Я понимаю, что Ваше Величество беспокоит пахучая гамма, исходящая от придворных? В таком случае, я приказал бы всем немедленно помыться и одеть чистую одежду, выбросить портьеры, пропитанные мочой благородного происхождения, а затем открыл бы все окна во дворце. Людовик внимательно посмотрел на своего любимца и недоуменно пожал плечами: - Ты пишешь замечательные пьесы, в которых бичуешь недостатки нашего общества, но абсолютно равнодушен к достижениям французской медицины. Разве ты не знаешь, что мытье, — здесь монарх представил себе эту ужасающую процедуру и его передернуло, — открывает поры кожи и способствует проникновению болезней в тело человека? Нет, Мольер, твой ум отказывается понимать элементарную логику. Осознав бессмысленность убеждения, драматург склонился в глубоком поклоне. Король повелел ему взять перо и бумагу. Присев за маленький столик, Мольер записал эдикт короля, где говорилось, что при посещении двора каждому, независимо от происхождения, предписывается пользоваться наикрепчайшими духами, способными заглушить всякие другие запахи, исходящие от тела и одежды. Так, во Франции, появилась «культура хорошего запаха». Народ, быстро реагирующий на всякие новшества, уже на следующий день начал распевать куплеты: А я милую свою По подмышкам узнаю Мы теперь не ходим в баню - Тело мажем всякой ср…ю. ------------------------- Бани вернул во Францию Петр I, велевший соорудить их для своих солдат!
