"А вот ещё случай," - продолжал Громов, когда громкий смех поумолк, - "Служил я в 17-м гусарском полку под командованием полковника Хрякова. А у того дочка была, доложу я вам, что кукла на самовар: румяна, пышна, белокура. Марья её звали. Но строптива была! Женихов к себе не подпускала и сватов с порога гнала.

Въехал как-то наш полк в Прядино - небольшой городок М-ской губернии. Народ нас на улицах приветствует. Я на своей каурой в первых рядах выступаю. Молодой, лихой гусар я был: воздушный поцелуй дамам справа от меня, подмигиваю барышням слева. Чувствую, меня кто-то сзади взглядом дырявит. Обернулся - Марья Хрякова с меня глаз не сводит. Ну ещё бы!" - Громов выпятил грудь, подкрутил усы, - "Доломан на мне только от портного, эполеты золотом отливают, султан на кивере на ветру развевается...
Приглядел я в каком доме полковник на постой остановился, выведал у поварёнка где чьи комнаты расположены. План штурма был составлен молниеносно: никакой трубы к атаке, ночью карабкаюсь по карнизу на второй этаж (мальчишка за гривенник окно спальни девицы Хряковой указал), а там уже действую согласно обстановке."

Громов снова прервал свой рассказ, чтобы раскурить угасающую трубку, и обвёл взглядом слушавших его. Полдюжины корнетов-новобранцев сидели перед Громовым и жадно ловили каждое слово бравого гусара.

"Еле дождался ночи. Всё шло просто замечательно. Ночь выдалась безлунная, и я без особых сложностей незаметно поднялся до Марьиного окошка, через форточку открыл щеколду и пробрался в комнату. Свечи уже были погашены, а моя Афродита громко посапывала в постели, укрывшись с головой одеялом. Я присел к ней и стал горячо врать о давней страстной любви. Но барышня, похоже, так крепко спала, что не слышала меня вовсе.

Тогда я, осмелев, решил провести разведку её тылов и ощупал обширную..." - Громов закашлялся, но продолжал: "Марья что-то промычала из-под одеяла. Пришла пора действовать - решил я - и, сложив губы бантиком, стянул с головы барышни одеяло, разделявшее нас, и наградил её жарким поцелуем.

Храп прекратился, и в темноте было отчётливо слышно напряжённое неровное дыхание.
Достав огниво, я ударил кремнем по кресалу. Руки у меня тряслись от возбуждения, и я не смог зажечь свечу с первого раза. И слава Богу! Потому что при бледном свете неудавшейся искры я увидел на лице моей Венеры огромные завитые усы. Точь-в-точь как у полковника."

Корнеты разразились громким хохотом.

"Хорошо вам теперь смеяться." - говорил Громов - "А какого мне? Вы, верно, уже догадались, что это я к полковнику в спальню попал и его целовал. То ли мальчишка чего напутал, то ли барышня вдруг решила поменяться покоями с папА. Мне тогда было не до этого. Ясно одно - надо срочно уносить ноги, пока Хряков в себя не пришёл."
"И как?" - захлёбываясь от смеха спросил один из корнетов.
"Как видите" - говорил Громов - "жив и здоров. И правда, когда со второго этажа на мостовую летел, даже страшно не было. И приземлился удачно. Говорят, что дураков и влюблённых Бог бережёт. А я был и то и другое."
Гусары засмеялись ещё громче, а Громов смотрел на них, покуривая свою трубку да подкручивая усы.

2009