Восемь лет назад я продала «двушку» в центре города и купила большой дом в селе и кай-фу-ю.

Всю жизнь мечтала о тишине и старом саде с ветками яблони, царапающими окна, и морем цветов, вылезающих чуть не из- под снега – крокусов, а следом гиацинтов, разливающих свой тонкий аромат, затем тюльпанов, нарциссов всех видов и оттенков. И чтоб эти волны цветения сменяли друг-друга до самой зимы. Вслед за весенними первоцветами покрываются обильно крупными помпонами, от белого до глубокого бордового, пышные кусты пионов – их у меня много, пару десятков, выстреливают острыми бутонами розы, клематисы карабкаются по опорам и покрываются экзотическими цветами-бабочками почти от самой земли до верху. Гладиолусы несут свою вахту, раскрывая поочередно цветок за цветком, ирисы –- сибирские и бородатые, неприхотливые ароматные флоксы, петунии и фиалки, гвоздики садовые и турецкие, мелочь однолетняя: тагетисы, от махоньких бордюрных до высоких, называемых у нас купчаками, майоры, астры всей мыслимой гаммы. И, конечно, мои любимые лилии: яркие азиатские, умопомрачительно-красивые ориентальные гибриды, трубчатые. Хосты, папоротники, совсем редкие у нас рододендроны, вьющиеся по аркам розы и душистый горошек. Мальвы, посеянные вдоль дорожек, огромная коллекция георгинов, высокие и низкие хризантемы - с совсем мелкими, густо нанизанными на кончики веток цветами-шариками, и срезочные - игольчатые, с огромными разноцветными цветами, такими восточными и такими выносливыми. Именно они цветут до снега, украшая цветники феерией осенних красок. И вечерний, неповторимый аромат матиолы, смешанный со звучанием мирабилиса.

Цветники мои неумолимо вытесняют овощи и лезут уже на бывшие грядки, луковичные я высаживаю прямо в саду. И всё это цветет и благоухает до глубокой осени. И даже зимой кавказские морозники радуют крапчатыми колокольцами и звездами своих цветов. А еще мне нужна колодезная вода и ни с чем не сравнимый запах мокрой, весенней земли, напоенной талыми водами, и страстно, до стона желающей принять семя и произрастить новую жизнь. И рассветы: невероятные, когда туманы клубятся внизу плотным бурлящим облаком, подсвеченные первыми лучами в розово-малиновые оттенки, а солнце выкатывается огромным, на пол-неба, и закаты в сто тысяч солнц. И река, и лес, в идеале еще не меньше шести детишек, и любящий муж. Но с первыми пришлось умерить аппетиты до двоих, а со вторым вообще как-то не сложилось... Увы.

Город меня утомляет своей суетой и темпом. Грязным воздухом и причесанностью редких деревьев, шумом, гамом и вечной спешкой без причины. Вот бегут по утрам люди –- понятно, на работу спешат. А вечерами куда? Корову подоить? Три гектара свеклы потяпать? Сотню птицы покормить? Вы когда-нибудь видели суету в селе? Где такая же работа с восьми до пяти, но потом много больше работы еще и на огородах и в хлевах. Видели? Я – нет. Потому и люблю село. За неспешность, за то, что народ там на диво работящий и спокойный. За то, что село кормит город и при этом не считает это чем-то героическим.

У меня крестьянских кровей очень мало, но вот прорвало во мне и в моей дочке –- и тянет земля к себе, тянет. И так хорошо, Господи, как хорошо-то! Утром встану, пройдусь по росе по саду, насобираю полный подол яблок-папировки: хрустящих, в дымке то ли росы, то ли осевшего на них тумана, в крапинках, сочных. А трава щекочет ноги и мочит подол. А крапива, не выводимая крапива, хоть сад окашиваем очень часто, совсем не больно щекочет --жжется. И пахнет малиной. А малина вся в росе висит чуть не гроздьями, крупная, сладкая, на склоненных ветках-стеблях. А в небе жаворонок заливается, захлебывается. Пошла на грядку – огурчиков набрала, опять же в подол. Туда у меня два ведра влазит, я такие юбки ношу – цыганские, мне хорошо в них. И тяну это пупырчатое, мелкое изобилие, и высыпаю прямо в ванночку во дворе – детскую, синюю. И опять на грядку. За час ванночка и большой таз для полоскания на четыре ведра - полны: огурцы, помидоры, физалис, перчик болгарский, баклажаны. И сверху венчает всё это пучочек листьев хрена и зеленого кружевного укропчика, да петрушка кудрявая.

А потом корову подоить-выгнать, поросята захрюкали –- надо замешать им, птицу выпустить на луг, кур покормить, под наседками мелочь пересчитать, кроликам воды налить и сенца подсыпать. А пчелы деловито над ульями гудят, и сладко пахнет медом и воском. И такая благодать снисходит: стою на земле босыми ногами, смотрю на всё это копошащееся хозяйство, любуюсь цветниками, которые у меня цветут от морозов до морозов, и совершенно не понимаю, зачем вообще нужны города... Ведь жизнь –- вот она. Настоящая.

Вот бы встретить еще, хоть в конце моего лета, мужика нормального. Что бы рядышком постоял, и так же полюбовался на всё это чудо -расчудесное, ароматно-многокрасочное. И пойти с ним в четыре утра на рыбалку. Река вот она –- рядышком, только луг перейти. Горная, берущая начало из самых Карпат, бурная, холодная, с мутными водами, окрашенными нашими чёрнозёмами, но рыбная. Весной в половодье даже форель, бывает, попадается. Или в лес за грибами махнуть. В ближний, где между стройными рядами молодых сосенок россыпи крепких маслят и одиночные, желтые шляпки лисичек. Или в дальний, Борщовский, что идет до самых знаменитых брянских лесов. Там опят на вырубках – немерено. И просто опереться на родное плечо, когда уставшая, ног не чующая, пришла с огорода того, что в поле. Бросить тяпку, а он, чтоб водицы из колодца зачерпнул да ноги усталые мне помыл. А потом вместе ужин сготовили, да парным молоком всё это запили. И чуть позже вместе сели на лавочку под верандой, и загудел старенький ноут, грузя страницу литпортала. А он, чтоб слушал мои новые стихи и улыбался, не стыдясь чудачеств своей бабы. И хвалил скупо. А я бы уткнулась в его рубашку, застиранную и мягкую, и вдыхала родной до боли запах и таяла, чувствуя тепло сильных рук на плечах. А вокруг витал дух цветущей матиолы, разливаясь духами, куда там французским, и лягушки заводили вечный хор на реке. И мир и покой окружали нас, а низкие, крупные звезды подмигивали. Вот встретить его такого..… и будет мне счастье.