Выбросившиеся на берег мечты почти как киты: только задыхаются быстрее. Все побережье усеяно задохнувшимися мечтами. Они острые и колючие, словно морские ежи. Каждую минуту кто-то наступает на них и кричит от боли. Жаль, ведь некоторые из них еще дышат. Если не испугаться, можно забрать колючий шарик домой. Выходить, выкормить и оставить жить у себя. В ответ, возможно, они изранят вас. А может быть, начнут светиться золотистым мягким светом, как волшебный ночник. Говорят, они иногда так делают.

В детстве ты представлял мечту синим пушистым облачком, похожим на гигантский ком сладкой ваты в парке развлечений. Ее искали, за нее боролись, ее обретали и теряли. Чтобы потом, победив всех, заявить: «Чур, я – царь горы!», вкусить этот приторный, прилипающий к лицу приз, и гордо высунуть синий язык.

В старости ты понял, что сокровенная мечта всю жизнь сидела у тебя на кончике носа, а ты ее не замечал. Вот был бы курносым – заметил.

А теперь поздно: она обиделась и улетела. Долго плавала по морям и океанам вместе с другими неприкаянными мечтами. Возможно, они считали себя кубиками сахара и пытались раствориться, слиться с океаном?.. Но они выбивались из сил и массово выбрасывались на берег, где умирали от обезвоживания.

В один прекрасный день ты понимаешь, что без мечты жить горько, а умирать – так и вовсе невыносимо. Расчесываешь спутанные лохмы, берешь с собой карту, компас, старую переноску для кота, и спрашиваешь у прохожих, как дойти до того самого берега. А соседские дети свистят тебе вслед: «Куда ты, старый черт?.. Кладбище в другой стороне!..»

Ты плетешься по берегу, хватаешь игольчатые шарики, вертишь, рассматриваешь… Но все они не твои. И большинство уже давно мертвы. Ты изранил себе руки их острыми шипами. «И на что ты, доходяга, надеялся?..» - ругаешь сам себя. В конце концов, берешь чью-то чужую мечту – она еще дышит, но еле-еле. Бережно заворачиваешь в прохладную простынку, укладываешь в переноску и идешь домой.

Ты выхаживаешь ее денно и нощно. Поешь ей песни и рассказываешь сказки. Ты купил для нее аквариум – она очень долго провела в воде, ей так, наверное, привычнее. Но каждый день ее иглы жалят тебя. Исколотыми пальцами пытаешься погладить ее, а в ответ слышишь шипение и еле слышные проклятия. «Положи, откуда взял, - ощеривается она. – Я не твоя мечта.»

А твоей-то уже и нет: задохнулась, либо кто-то забрал. И ты продолжаешь заботиться о неродной.

И однажды вечером видишь золотое сияние. Свет струится из этой колючей и неблагодарной мечты, из самой ее сути. Нежный, медовый, завораживающий. И ты тихонько засыпаешь рядом с чудесным ночником. Улыбаешься и видишь, как в калейдоскопе, картинки из чьей-то чужой жизни, показанные в обратном порядке. Вот сгорбленный старик молодеет, превращается в крепкого мужчину, затем – в юношу, и, наконец, становится ребенком. Ты слышишь его смех. Вот его бумажные кораблики, игрушечные солдатики, карандаши и краски. Он рисует осень, рисует небо, рисует свою трехцветную пушистую кошку. На кончике носа у мальчика сидит янтарная бабочка и слегка светится.

Ты хочешь крикнуть ему, что не нужно искать, воевать и бороться, что запасы сладкой ваты никогда не оскудеют – они беспредельны, как облака на небе. А вот на кончик носа нужно смотреть почаще.

Только нет уже этого мальчика, и бабочки, и трехцветной кошки.

Но есть волшебный ночник – конечный этап трансформации маленького крылатого цветка, побывавшего уже и кубиком сахара, и морским ежом, и даже полежавшего в кошачьей переноске. Он рассказывает тебе последнюю сказку на ночь. Ты меркнешь, догораешь. Улыбаясь, медленно погружаешься в сон, рука об руку с чьей-то мечтой.

Та, чужая, станет совсем твоей. В тот самый момент, когда твое тело станет необратимо чужим. Ты посмотришь на него со стороны, подумаешь со смехом: «А в парикмахерскую-то зря сегодня не сходил, старый пень! Лежи вот теперь, косматый…»

И погасишь ночник.