Теперь улицы З. и К. соединяет асфальтированная тропинка. Необъяснимо узкая, не шире метра. Не нужно больше, выбираясь из закрытого двора на четыре дома в «материковый» город, пересекать Рубикон. Раньше в дождь здесь легко распознавались чужаки. Если местные шли в резиновых сапогах, или в намотанных на обувь пакетах, или — кто позажиточнее — в бахилах, то залётные прохожие бороздили чавкающий суглинок как есть. Впрочем, зима идущих уравнивала. Перед манёврами по лабиринту заледенелых колдобин мысленно крестились все.

    Я поднимаюсь по этой влажной чёрной ленте, словно по копирке, запоминающей мои следы. Справа урны. Новый дизайн, старая привычка сплёвывать мусор вниз на радость голубям. Жирные мусорные бароны, выжившие отсюда кошек и собак.

    Поворачиваю налево. Раз, два, три... шесть... одиннадцать... пятнадцать. Пятнадцать шагов от боярышника на углу до черёмухи у подъезда. До пня черёмухи. По-прежнему забываю: через сорок лет она вдруг кому-то «невыносимо» загородила свет и ранним утром, пока двор спал, пошла под пилу.

    Терракотовая дверь. Код 136. Три кнопки настолько истёрты, что металлическая преграда давно чистая формальность. Второй этаж. Надо снова повернуть налево. Можно повернуть. Бессмысленно поворачивать. У меня случайно осталась одна связка, вывалилась после переезда из шкатулки с дедовскими запонками. Но эти ключи ничего не открывают кроме моей памяти. Я хотела показать вам дом, которого уже нет. Другие люди разобрали его, как Лего, и пересобрали под себя.

    А я сижу в необжитой ещё квартире. Смотрю на веслообразное пятно на стене. Вешают ли вёсла на стены? Неважно. Завтра тут вырастут стеллажи. Я наконец распакую коробки с книгами. Может, станет полегче. Потому что дом не там, где пакет с пакетами, а там, где твои книги.