- У меня не очень идет английский, но ходить на уроки я люблю, – говорит мне запинаясь, нескладно, как мастер Йода, белобрысый мальчонка и, оттянув хвост моей кофты трется о нее щекой – ни дать ни взять – словно котенок о ножку стула. И убегает. Я еще пару минут улыбаюсь, поднимаясь по лестнице. Не знаю, что у него, кто-то говорил, что аутизм. Но ребенок и правда необычный, хотя “ребенок” и “обычность” в принципе мало вяжутся между собой.
На прошлой неделе, когда мы под плюсовку распевали залихватскую песню про пиратов из учебника и четвероклашки ликовали как маленький табун самых настоящих морских разбойников, Славик упал под парту и, затыкая уши ладошками, закричал. Я отключила песню на полуслове и, лихорадочно соображая, как быть дальше, пошла к нему. Класс уже ржал и глумился над его очередным, видимо, “сползти под парту”. Куда деваться, когда маленькие “пираты” и “пиратки” в чернилах или с аккуратно заплетенными косичками превращаются в обычный детский коллектив, где “ура, упал не я” или “так тебе и надо” и много-много всего?.. От скуки учить растреклятые английские буквы до желания на ком-нибудь выместить все, что накопилось после последней несправедливой тройки или вчерашней драки родителей.
В этих сине-черных пиджачках и жилетках они напоминали стайку воронят. И один все-таки выпал из гнезда.
Нужно срочно сделать финт ушами, перенаправить нарастающий хаос. Много всего нужно…И убрать шум. Главное срочно. Мальчишка уже залез обратно на стул и я стою рядом, тихонько положив руку ему на плечо – хлюпает носом, но мое присутствие его, похоже, успокаивает.
- Во-первых, ничего тут смешного нет… - разворачиваюсь я к классу медленно и чуть угрожающе. - Он сам виноват! - начинает задиристый Максимка с третьей парты. – Он ручку у Антона спер, а теперь ревет, чтобы все его пожалели! - Да! - вопит Антошка, злой как “тысяча чертей” и пинает в доказательство парту. - Моя ручка!… взвивается только что успокоившийся Славик, – он врет! - и снова в слезы… Несколько голосов, включая девчачьи, просто доливают масла в огонь “пытаясь все мне разъяснить”. - Ольга Игоревна, он всегда так… сам натворит что-нибудь, а потом плачет!.. Он… он... придурает! И в классе снова поднимается буря, да что там буря… шторм. А я в эпицентре и не знаю, что делать, кому верить, и ни ума, ни времени нет у меня. И плачет ребенок. А я тут – взрослая, единственная взрослая, которая обязана это прекратить. Но и меня штормит от неразберихи. Ох… Тишины. Как нужна сейчас тишина… Мхатовская пауза и прочитать мораль, и еще раз пауза, чтобы до всех дошло. Но они четвероклашки, а я неудачный учитель.
- Супер-пупер задание! - смотрю, как они навостряют уши, забывая пиратов, разборки и прочее, и недоверчиво, но любопытно постепенно на меня обращаются все четырнадцать пар глаз. Кроме Славика, конечно, он уже перестал плакать и снова ушел в себя, что-то карябая на странице.
- Нарисуйте мне зверюшку. Любую, несуществующую, необычную. Самого классного придуманного зверя, которого хотели бы завести.
Отличный вариант. Ни один ребенок в началке, пожалуй, не устоит перед таким предложением. А у меня будет время. И тишина.
- Оооо… - Класс! - Прямо в тетради? - А чем? Фломастером можно? - А ручкой тоже можно? - А своего настоящего, который дома есть, можно? - А которого мне обещали подарить, можно? - А если я не умею?.. - А если не придумывается? - А срисовать можно? - А что мы с ним делать будем?
- Опишем по-английски, если время останется.
Ура. Почти все наконец-то зашуршали и нырнули с головой в тетрадки и раздумия.
- Славик, ты как? - заплаканный белобрысый Славик снова не хочет смотреть в глаза, только чуть шмыгает, но похоже уже успокоился. Хочется пожалеть его еще немножко, но как? Трогать его боязно. Такие дети и от прикосновения вздрагивают как от удара током, да и я как-то не умею… не привыкла вообще кого-либо трогать. - Ручка-то твоя что ли была? - спрашиваю тихонько, а сказать хочу – “Да без разницы, чья эта ручка”. - Моя, - Славик вздыхает тихо, - только сломалась… надо собрать. И пытается черкать что-то запутанное, но треснувший корпус, увы, не держит обкусанный стержень. - Сейчас, - иду между рядами, где на листочках, в черновиках и тетрадках диковинные и самые обычные зверюшки: хомячки, собаки, кошки, попугаи и неведомые создания, дорисованные или не очень смотрят на меня с детских страниц. Беру наугад из подставки с ручками одну, покрепче – за неделю их набирается обычно с десяток – забытых на столах или заброшенных на подоконник. И приношу ее Славику.
А потом, взглянув на часы, произношу свое обычное “Ну, что, зайчики мои. Записываем домашнее задание!” Зайчики улыбаются, я улыбаюсь им в ответ.
И дребезжа (кто только его придумал, такой дурацкий, резкий?) школьный звонок освобождает меня от задумчивости, а их – от необходимости сидеть за партами. Со смехом, гвалтом и топотом малышня бросается в коридор. В очередной раз чуть не вышибив старую школьную дверь. Я ругаюсь, они веселятся. Им в сущности дела нет, кому ее опять ремонтировать. Пока я сижу, задаваясь вопросами и пытаясь сбросить с себя усталость, рассеянно смотрю на макушки берез, раскачивающиеся за окнами, в коридоре снова начинается драка. Я ж дежурю сегодня, ах блин! Но вскочив на очередные разборки, так и застываю в дверях. И смотрю на невероятное. Девочка, что сидела на уроках у окна, подходит к Славику и, приобняв его за плечи, что-то втолковывает остальным. Убедительно так втолковывает. Дети стоят небольшим полукругом и, как по волшебству, некоторые из них вдруг начинают приближаться к Славику и обнимать его. Не все, конечно. Но и этого достаточно. Правда, достаточно…
Хорошая миниатюра - с надеждой на победу добра.
А по сути - более жестоки, чем взрослые.