Просто город, просто дом с балконом на втором этаже. И она – сидит на складном стуле в красном шерстяном палантине, накинутом на плечи, и с кошкой на коленях. Перед ней – недопитая чашка кофе и книга, открытая всегда на одной и той же странице. Но Эмма не читает. Она смотрит в узкую расселину улицы, туда, где горят фонари и бредут, оступаясь в мелких лужах, одинокие прохожие. И падает снег.
Женщины и кошки – самые необыкновенные существа во вселенной. Эмма об этом не знает. Конечно... Человек так редко задумывается о самом себе. А вот Луми знает все. О себе, о нас, о городе. Она могла бы рассказать много удивительного, если бы захотела. Но ей и так хорошо. Посмотри в ее глаза – в этот зеленый омут с ледяной водой. Кошка снаружи теплая, а внутри у нее – такие глубины, такие чудеса.
Луми гуляет сама по себе. Она крадется между струями дождя, не намокая даже в сильный ливень или – сама белая, как снег – отдыхает на чьем-нибудь карнизе крохотным пушистым сугробом. Город хранит ее бережно, как младшую шаловливую сестренку. Они и есть – брат и сестра, родные не по крови, а по волшебству. У этого города кошачья душа. Его улицы лишены названий, а дома – номеров. Он похож на спутанный клубок разноцветных ниток, вернее, на много клубков, раскатанных по полу озорными котятами. Какой-нибудь заплутавший странник может кружить по нему вечно – и никуда не прийти. Но нам, его жителям, сияют путеводные огни. Или, как мы их называем – лучи.
Как птица летит к гнезду. Как стая летит на юг. Как рыба идет косяком на нерест – из моря в верховье реки. Как Луми ступает мягко по снежным крышам – белая на белом – и возвращается по своим следам. Так и мы – летим, идем, скользим... уходим и возвращаемся. И не важно, видишь ты их или слышишь, чувствуешь сердцем или улавливаешь шестым чувством, но... Если торговые центры и места, где мы работаем, имеют общую подсветку, дорогу домой мы находим только по своему лучу. Этот луч может быть серебряным, как сосулька, или нежно-розовым, как язычок Луми, или белым, как ее шерстка, солнечно-желтым, зеленым, бледно-лиловым или голубым. Он может оказаться музыкой или ароматом, или дуновением тепла. Но где бы ты ни был, он словно берет тебя за руку, как слепого или как маленького ребенка – и ведет сквозь неизвестность, сквозь мешанину улочек и переулков до твоего порога. Он всегда горит ярче других. А если вдруг тебе захотелось пригласить кого-то на чашечку кофе и не только – ты протягиваешь ему луч, как раскрытую ладонь. Это очень просто. Ты подаешь его человеку - улыбкой или взглядом, или сжав ему осторожно кончики пальцев... В этом городе мы все – слепцы. И все – поводыри.
Эмма не знала моих пассий по именам, но стоило чужому свету коснуться наших дверей, как она вся сжималась, огорченная и униженная, не зная, куда девать ослабевшие руки. Мы оба делали вид, что ничего не случилось, и я просто ухожу на дежурство, в магазин или уезжаю в командировку. Я врал, а она притворялась, что верит, но наши глаза не лгали.
«Разве нам плохо вдвоем?» - вопрошал ее растерянный взгляд.
«Что ты ищешь в чужих домах и чужих постелях?» - хотелось ей сказать.
Но она просила: «На обратном пути купи что-нибудь к чаю».
«Не забудь – хлеб, молоко, мед...».
«Надень теплый шарф».
«И закрывай плотнее окна – ты и так простужен, тебя продует...»
Предупреждала: «Не упади. На улицах скользко, настоящий каток».
«Всюду лужи, не промочи ноги».
Или говорила: «Сегодня ночь красной луны. Зеленый луч хрупок и тонок. Смотри, милый Пьер, пожалуйста, не заблудись».
Я мялся на пороге, сунув руки в карманы, и обещал: купить, не упасть и не заблудиться. А потом спешил – к другой или другому, а Эмма стояла у подъезда и смотрела мне вслед. В ее светлых волосах искрились редкие снежинки, светлячки или капельки дождя, а в глазах отражался свет уличных фонарей.
А в последний раз... когда меня позвал голубой луч... мы сидели на балконе, доедая ужин. И Луми ходила по столу среди тарелок, пробуя то рыбу в сметане, то яичницу, то зелень, то ягодный кисель. Мы позволяли ей все, нашей принцессе, и Эмма весело улыбалась, глядя на ее перемазанную рыбным соусом мордочку. Было ярко и снежно, и почти не холодно. Ледяными овечками мерцали в небе звезды. Их пасла одинокая зеленая луна.
Но вот, на белой стене словно расцвел подснежник – прозрачный голубой отсвет. И я неловко встал.
- Мне надо идти.
- Куда?
Не знаю почему, но я впервые сказал правду. И даже назвал имя, прозвучавшее странно, и добавил:
- Прости. Я вернусь.
Эмма вздрогнула, и глаза ее застыли, как звезды в небе.
- Нет. Ты не вернешься.
Я хотел обнять ее, свою любимую, но она отстранилась – и, пожав плечами, я ушел.
Когда на следующее утро я покидал чужой дом, город купался в радуге. Город тонул в цветах, как весенний луг. И полыхал всеми красками, как огромное лазерное шоу. Но среди множества лучей я никак не мог отыскать свой – бледно-зеленый. Его как будто съела заря или затоптали случайные прохожие. Может быть, его унес ветер или закружила в стремительной пляске холодная метель. Или он просто погас, как гаснут на рассвете фонари. Я не знаю. Но его больше не было.
Я слонялся по незнакомым улицам, занесенным легким серебряным снегом. Сменяли друг друга короткие дни. И колдовская луна в небе каждую ночь меняла цвет. Пару раз мне встретилась Луми – или кошка, очень похожая на нее. Но она не откликнулась на свое имя и ушла от меня дворами, тихая, как призрак.
А я так и хожу из дома в дом, влекомый зовом чужих лучей. Ты знаешь, Эмма... В этом городе много женщин с твоим лицом или фигурой, голосом или взглядом. Если хорошенько встряхнуть их и перемешать, как цветные стеклышки в калейдоскопе, они могли бы сложиться случайным образом в одну – тебя.
А ты... Ты так и сидишь одна на балконе в накинутом на плечи шерстяном палантине. Ты помешиваешь ложечкой кофе и смотришь в глубину улицы, туда, где скользко и пусто, и блестит в слабом ночном свете покрытая льдом брусчатка. А на столе перед тобой Луми играет кусочком сахара и намокают от залетевших на балкон снежинок страницы забытой книги. А ты молчишь, кусая губы, и гадаешь на кофейной гуще: «Вернется? Не вернется?»
Любимая, не отчаивайся! Я вернусь обязательно и больше никогда тебя не покину. Ты только береги себя. Не сиди так долго на холоде и одевайся потеплее – все-таки на дворе зима. Эта яркость и многоцветие обманчивы, они не греют, а только слепят глаза, и мир вокруг нас – холодный, очень холодный. Допей, наконец, свой кофе – он совсем остыл. И, пожалуйста, дождись меня!