Странные мы, женщины, создания. В голове у нас бардак, в сердце - каша, а уж про поступки и говорить не приходится.
Одним словом - странные.
Пишет мне давеча подруга. Ну как подруга, встречаемся раз в пятилетку за бокалом вина, посылаем друг другу прикольчики всякие по ватсапу, под настроение моем знакомым кости. Позвонила и хохочет: «Не велено- говорит - тебе было говорить, ибо душа у тебя дюже тонкая, паэцкая…»
Обзавидуешься, мол. Я напряглась. Зависть мне не очень свойственна. Ревность - чуток, пофигизм - порой, снобизм - проскакивает. Оскорбиться могу минут на пять. Но так как памяти совсем нет, забываю, на что оскорбилась, поэтому затягивать этот процесс становится нелогично , бессмысленно и, оттого, нелепо. Зависть - точно не мое. И если вдруг бес зависти и шевельнется где-то поблизости, я его на корню рублю, иду и беру то, чему позавидовала, … пока не забыла.
Короче, купила наша общая знакомая дубовый буфет. Шикарный, массивный, под старину. Не буфет, а признание. Соглашусь, я от вещей с характером тоже без ума. В прошлом году на меня напало желание брать уроки фортепьяно, так я месяц ходила выбирала инструмент. Причем зависала на настоящих «хламидах» с историей. Из одного дома хозяйка устала меня выпроваживать, я все сидела и гладила клавиши их более чем столетнего Schwechten-а. Они были тонкими, нежными, слишком легкими для игры. При нажатии двигались как беззвучные рты рыб.
… Уставшие бороться с неизбежным рыбы, выброшенные тропическим штормом на берег. Еще живые, но уже мертвые. Пожелтевшая от времени и касаний пальцев поверхность, как старые, дорогие сердцу и оттого до сих пор хранимые где-нибудь в запыленной шкатулке, письма…
Это ж через что ему пришлось пройти с 1902! Привезти такой экспонат в Новую Зеландию из Европы в прошлом веке было целой эпопеей. Я пока его гладила благоговейно, весь фильм «Пианино» в голове прокрутила. Звуки он воспроизводить почти не мог, но это уже было в тот момент не так важно.
Что с меня взять - романтичная, паэцкая натура!
Но вернусь к нашей истории.
Счастливая обладательница старинного буфета окрестила его Василием… Ага, почти как у Ильфа и Петрова: «Нового мужа она обожала и очень боялась. Поэтому звала его не по имени и даже не по отчеству, которого она так никогда и не узнала, а по фамилии: товарищ Бендер.»
Заговорщицки предупредив меня молчать и ни в коем случае не предпринимать попыток прикупить похожий винтаж, подруга переслала мне с десяток фотографий Василия во всех ракурсах и сообщение его хозяйки: «Наташке не вздумай говорить! Василий - только мой!».
Кто бы рассказал мне лет десять- двадцать назад, что такой разговор-переписка, в принципе, может иметь место быть, в жизнь бы не поверила.
Говорю же, странные мы, женщины. И чем старше, тем страннее и страньше.