Однажды один фантастический город-град захватили захватчики, и стало очень-очень холодно-холодно. Очень холодно! Жители города страдали, их лица краснели не от стыда, – от тени горящих щепок, соломинок и дров. Безмолвно отражались в зеркальных зрачках жителей города-града искры.
Когда горожане сожгли последние дрова, запасы угля, мёртвую бумагу и сухостой – немного стало теплее. Захватчики сказали, что надо сжечь домашних животных, а домашними животными в этом городе были книги. Да, вот такой вот это был странный город, вместо кошек там были «Кошки на раскалённой крыше», а вместо собак – «Каштанки».

Вот такой вот город, по улицам бродили книжные коты, собаки-рассказы, а вороны-романы весело скатывались с покатых куполов пока ещё не уничтоженных церквей. Где-то далеко, в одном сознательном городе стало очень холодно, поэтому ответственные книги, не дожидаясь законов, сами себя решили сжечь. Просто в этом городе домашние животные-книги ужасно любили своих хозяев.

1.
«Кошкин дом» первой подошла к костру, посмотрела на небо, по небу летало облако. Оно напоминало кота. Книга громко сказала облаку:
– Попросите их, Василий, чтобы вещи сохранили.
Кот-облако безучастно проплыл мимо, виляя перистым хвостом
туда-сюда,
туда-сюда,
туда-сюда.
– Бесхарактерный какой-то, – подумала «Кошкин дом»… И шагнула в жар.

2.
Костёр был сооружён возле гостиницы. На площадь въехала рессорная бричка-книжка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, – словом, все те, которых называют господами средней руки. Но из брички вылезли две дамы, одна, живая такая, а вторая, её старшая сестра, первой подошла к костру и сказала:
– Опять в костёр?
Впрочем, умирать живому телу с мёртвыми душами – гораздо легче…
Постояли у костру, первая дама небрежно так сестру толкнула:
– Извини, – говорит, – душа моя, так велел автор Николай…

3.
Подошёл молодой такой комикс-штурмовик, скороговорочно произнёс: «всякое-искусство-совершенно-бесполезно-совершенно-бесполезно-бесполезно-бесполезно», бросил в костёр серый портрет какого-то серого господина. И пока синее пламя лизало и превращало в пепел старую бумагу, лицо юного штурмовика испещрялось морщинами, они маленькими змеинками расползались по всему лицу служаки; а его волосы мгновенно стали светлее первого снега. Обернувшись в старика, штурмовик успел увидеть единственную несгоревшую страницу книги, на которой было написано: «Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым»... Штурмовик умер раньше, прям на мостовой, а книжка ещё горела.

4.
Одна книжка в 19:84 по местному времени бесстрашно шагнула в костёр.

5.
Она приехала на трамвае.
Да, кстати, необходимо отметить первую странность этого страшного майского вечера. Сухой туман был раскален, аллея была пуста. Судьи были разными. Один из них был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Кот с именем африканского зверя.
Невозмутимо толкнул книжку в костёр… Словом – иностранец, что с него взять…
Она успела произнести: «Рукописи не горят».
И сгорела…

6.
Пришла белая дама со своим вечным питомцем. Мальчик, похожий на домашнего умку, держал в руках кубики, в его глазах не было фальши, нет, – его глаза были фальшивыми. Белая дама поцеловала своего питомца. И бросила в огонь. И сказала при этом:
¬– Больше не буду целовать тебя, – сказала она. – Не то зацелую до смерти. И он забыл и сестру, и бабушку, и жизнь… Когда сгораешь, больше всего мечтаешь о домашнем тепле.

7. Было много ещё… Последним пришла королевская книжка. Сказала: «Ты навсегда в ответе за того, кого приручил». И шагнула в костёр. А палач, хитрый такой лис, немо подбрасывая ветки в огонь, добавил:

слова только мешают понимать друг друга

8. А за углом одна книжка-собачка испанской породы, с длинными ушами, пушистым хвостом в виде трубы и большими выразительными глазами, наблюдая всё это, ничего не сказав, сама нашла лодку, уселась и начала плыть против теченья реки, отплывая от места казни к месту казни всё больше, в час на саженей сто…