Однажды один колоритный город Картин, побратим города Книг, захватили захватчики, и стало тускло в этом городе. А город и так был построен на грунте цвета болотной ряски. Новая мэрия въехала в старую ратушу, издала закон:
– Всех жителей – повесить!
Если вы думаете, что это был изуверский закон, – ошибаетесь: жителями города Картин были картины, они привыкли уже, что их постоянно вешают. Они сжились со своей музейно-пыльной участью. Обтерпелись за годы созерцания и тишины.

На площади соорудили эшафот: хороший такой, добротный, крепкий, из тридцатилетней осины. После того, как пропели третьи петухи, на площадь добровольно начали приходить картины-жители. Они не знали, что слово «вешать» имеет различные значения.

1. Она была первой, лучшей и поэтому спокойна. Вокруг неё было легко и дымно – сфумато. Она молча зашла на эшафот, остановилась, скрестила руки. Посмотрела в глаза тех, кто пришёл (тех немногих). Загадочно улыбнулась. Палач не понял её телодвижений, осклабился в ответ и сделал своё дело. В толпе стоял её отец, он держал в руках два своих изобретения, ножницы и орнитоптер, – некое подобие вертолёта. В эту минуту он хотел только одного: обрезать верёвку или чтобы его дочь взлетела. Возможно, все его изобретения, все его схемы, все его чертежи, все его картины – имели крылья. Но Лиза не взлетела.

2. Мужественно, но отчаянно подошёл к эшафоту «Апофеоз войны». Подмостки вмиг превратились в пирамиду из костей, точнее, из человеческих костей, точнее, из черепов. Осины обратились в обугленные деревья, город – в раскалённую степь. Буквально на миг. Слетелись птицы. Точнее, вороны. Точнее, мёртвые птицы. Отца «Апофеоза…» не было, он погиб несколько дней назад, корабль, на котором он находился, подорвался на мине. В предсмертной записке он успел сообщить: «Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце. И после того, как пришлось изведать войну и сказать о ней своё слово, я обрадовался, что вновь могу посвятить себя солнцу. Но фурия войны вновь и вновь преследует меня». Записку нашёл какой-то мальчик (Андрей?), он, посмотрев накануне телевизор, он не поверил словам руконаложника. И выбил нижний череп. Пирамида-дженга скатилась к чертям…

3. Навеселе и с песнями подкатили к площади два жителя города, картины, то есть. Одна ещё с лета подготовила сани, вторая ещё с зимы – телегу. Обе привыкли к казни с детства. Их отец, оказывается, тоже Василий, в это время покорял Сибирь через Альпы.
В санях сидела боярыня. Она, с цепью на вые, сложила длань в двуперстие. Совсем недавно – тайно! – постриглась в монахини, поэтому была одета во всё чёрное. В дорогое, но чёрное. А в телеге сидели служилые люди, солдатики, стрельцы, где-то семь их было. И тут такое, – сани столкнулись с телегой! Бабах! Мальчик, который в это время лепил снежки, строил снежную крепость, застыл на миг: он увидел, как сани и телега врезались в эшафот. Впрочем, всё закончилось весьма благополучно: умер только палач.

4. Подъехал на велосипеде «Чёрный квадрат». Посмотрел на петлю. Подумал о том, что трисекция угла и удвоение куба является одной из самых известных неразрешимых задач наряду с квадратурой круга. Припарковал велик, замкнул колесо пластиковым овальным замком. Остановился, посмотрел на пока ещё круглое солнце. Так и не придумал, как вписать себя в овал. Достал стекло, перерезал себе вдохновены. Умер, затем, осмелев от этого, отважно ринулся на эшафот.

5. Свежая новость, nouvelles. Недалеко от Вокзала Сен-Лазар, в паре сотен метров от свежеиспечённого эшафота-guillotine, два француза, завтракая на траве, подрались из-за буквы.

6. Небо стало кроваво-жёлтым, слоистым и волнистым, словно кто-то в жуткой голодной экспрессии ломкими пальцами разорвал кусок ветчины. Озеро превратилось в омлет, мост над озером – в чёрствый и бесконечный ровно срезанный ломоть хлеба. В озере только что утонула радуга. На мосту были трое, один что-то тихо говорил, два остальных молчали. В это время тот, кто тихо говорил, увидев эшафот, начал кричать. Он начал кричать ещё громче, когда понял, что кричит. Волнообразные линии пейзажа, закруглённые контуры головы, широко открытый рот, широко открытые глаза. Не дошёл «Крик» до эшафота, умер от голода. И такая версия, точнее трактовка, вполне возможна…

7. На эшафот сели птицы – воробьи, сороки, стрижи, грачи; последние, впрочем, очень скоро улетели.

P.S. А за углом буквально вчера заброшенной церкви стояла старушка «Троица». Она просила милостыню и молилась. Мальчик по имени Андрей не нашёл в своих карманах копейку, бросил рубль…