Однажды город Плохих рифм захватили захватчики-перехватчики.

Их символом было перекрестие, символ солнца, АВАВ (буквы прямо на клавиатуре рядышком расположились). Захватчики-перехватчики сказали, что всех плохих жителей ждёт поездка в Казань. Оказалось, это они так шутили, – всех жителей ждала Казнь. Захватчики в этот год были добрыми завоевателями, вежливыми. Перед тем, как огласить указ-наказ, приговор-наговор, они помолились-открестились, затем промолвили: «У нас демократия: каждый житель может выбрать для себя любимую казнь».

И каждый житель города Плохих рифм, глядя на этот сыр-бор, сделал свой выбор, мнение-предпочтение.

1. Первым пришёл «Ботинок-полуботинок». Очищая подошву каштановой палочкой от вчерашнего навоза (итог бездумного путешествия от Палермы до Сиракуз), – попросил гарроту, своим шнуркам не доверял. Нейлоновая нить быстро уравняла обуви. Отрезанный полу- долго ещё валялся в пыли и тени душистого базилика.

2. Шаркая каблуками, притопала дамочка «Роза-мороза», начала рыдать, лила слёзы-грёзы. Неожиданно началась гроза. Роза-мороза, мила, забыла зонтик с котиком дома. Поэтому, продрогла вся, попросила дать ей плед, чтобы согреться, но намёк захватчики-перехватчики не поняли: облили холодной водой. «Мерзавцы вы…», – последние слова Розы-морозы были-смыли.

3. Ватагой, где-то человек сто-(а-то!), явились, точнее, явилась на площадь толпа народная, «Грамматические рифмы», – явилась, не запылилась. Орала-кричала, просила-молила справедливости-терпеливости, ничего не получила, – свалила…

4. Пришла «Любовь-кровь». Не одна, с кошкой по кличке Тотошка. Кошка-Тотошка такая, сразу полезла на раскалённую крышу, любила гулять. Любовь попросили, чтобы их сбросили с крыши. Любовь печально плакала, Тотошка радостно мяукала, ей было не впервой.

5. «Осень-восемь» пришла где-то в семь. Вчера, в шесть дня, её сестричка “Осень-просинь” написала на неё донос. Две оставшиеся сестрички («Осень-просим» и «Осень-косы») промолчали. Узнав о том, что «Грамматические рифмы» казнены, в знак протеста (или в знак солидарности), «Осень-восемь» попросила, чтобы её четвертовали в четверть восьмого, в четверг… Захватчики-перехватчики раскритиковали такой подход-переход, тупо задушили «Осень-восемь» в двенадцать…

6. Когда на мощённую площадь начали падать листья каштанов (или сакуры?), пришёл странный житель. Он был одет в желтое кимоно, инкрустированное драконами, точнее, драгоценными камнями. В это время Луна отражалась в воде последней каплей, иероглифом, капелькой ржи. Житель оглянулся в поисках кайсякунина, его не было, он взял веер, отбросил, его уже давно заменили кусунгобу. Он знал, что проникающие ранения брюшной полости – самые болезненные по сравнению с подобными ранениями других частей тела. Но, тем не менее, он выбрал сеппуку. Захватчикам сказал, что это типа харакири, им, западникам, так понятнее было… Жителя звали «Солнце-японце», он, перед тем, как закрыть глаза, посмотрело на водонапорную башню. Она напомнила ему Фудзияму. По-чему-то…

7. «Палка-селёдка» пришагала. Её проверили по списку, в списке её не было. Отпустили. Но она, отойдя метров сто, начала бить себя по спине, аки унтер-офицерская вдова. В толпе зевак на всё это смотрела Пакля-сакля, смотрела виновато.

8. Пришёл «Нет-» в сопровождении с кучи родичей: кто-то из родных притащил плед (о котором просила «Роза-мороза»), кто-то билет на балет, кто-то в это время продолжал писать сонет, кто-то свет, кто-то тьму (бастард, вроде); пришёл первый дед, притащил кларнет, начал играть, второй дед притащил… в общем, эта была та ещё семейка… Захватчики-перехватчики тупа закололи штыками всех Нет. Да, кололи не в рифму.

9. «Неба-хлеба» подоспела. Старушка, лет 90, в сиреневом пальтеце, в жёлтой манишке вокруг шеи вместо пухнатого шарфика. Достала накануне из склепа вино из одуванчиков, покормила божьих коровок. Покормила захватчиков. Умерла от разрыва сердца на полпути до неба.

10. А за углом городской ратуши, возле церкви-Меркель, два нищих,
«Хлеб-на столе б» и
«Апостол–об стол»,

просили подаяния…