Она как будто чувствовала что-то, не хотела меня отпускать. Цеплялась за рукав, как упрямая камнеломка хватается за скалы, противясь жестокому ветру. С трогательной настойчивостью заглядывала в глаза.
Все сущее хочет жить. Дышать воздухом. Протягивать к солнцу листья, ветки или ладони. И мы ни о чем другом не мечтали, ничего иного не просили у судьбы. Просто жить и быть вместе. Я, моя жена Мириам и малышка Тая.
Но и ветер, и солнце – что они такое? Дары небес... Разве не так? Но я помню, как мама учила меня в детстве, что любой дар – от щедрости Господней. Дары бывают разные, не только добрые, но и злые. И если одни мы станем принимать с благодарностью, а другие – отвергать, кем сами мы будем в глазах Всевышнего? Достойными его милости детьми? Или неразумными чужаками, не имеющими права обитать на прекрасной Земле?
- Ну что ты, - утешал я Мириам. - Это же ерунда... это просто ветер. Не чума, не кислотный дождь, не огонь с неба.
- Тогда мы пойдем с тобой!
- Кто, ты? – я опешил. – А если с нами что-нибудь случится? Тая не сможет одна! Она совсем еще крошка!
- Я сказала – мы, - отрезала Мириам. – Мы обе. Я привяжу малышку к себе полотенцами – крепко-крепко. Если нас унесет – то всех троих. Я не хочу с тобой разлучаться, - всхлипнула она. – Не могу. Мне страшно. Я сойду с ума в одиночестве!
- Не сойдешь, - я нежно погладил ее по волосам. – У тебя есть Тая.
А за окном оглушительно выло и визжало, словно там, на просторе, собралось никак не меньше тысячи лис – голодных, испуганных, возбужденных. Стены содрогались от резких ударов. Но я знал, что наш дом выстоит. Он построен на совесть.
Мы пережили бы этот сезон ветров, если бы не поломка на микро-ГЭС, питавшей энергией весь наш крошечный поселок. Да что там, поселок, одно название. Шесть плоских, вросших в каменистый грунт строений, и каждое - неприступная крепость, убежище стойких. В каждом – глубокий погреб, заполненный провизией, стены, толщиной в метр, и люди, сросшиеся сердцами. Под крышами домов – любовь и уют, а снаружи беснуется стихия.
- Ну как мы без электричества, ну, сама подумай, - ласково убеждал я жену. – Будем сидеть в темноте и грызть сухую крупу? Ну ладно, мы бы как-нибудь обошлись. А Тая? Она и так слабенькая... Ей надо хорошо питаться. Мыться в горячей воде. Ты же не хочешь простудить малышку?
- У нас есть консервы, - нерешительно сказала Мириам. – А воду можно согреть на свечах.
- Ты шутишь?
Она опустила руки.
- Но почему ты?
- А кто? – я пожал плечами. – Кто пойдет вместо меня? Одна из пяти древних старух? Два глубоких старика, которые и на ногах-то еле стоят? Женщина на сносях? Малые детишки? Может быть, доктор? Но он один у нас. Починить электростанцию – ничего сложного. Там, наверное, что-то попало в турбину. Или подшипник надо заменить... Я смогу. И любой сможет... если нет ветра. А доктор у нас один.
Жена стояла, бледная, глядя мимо меня в затянутый паутиной угол, где копошилось что-то темное – дурные предчувствия, страхи, я не знаю, что. Испуганная Тая завернулась в ее подол и повисла в нем матерчатой куколкой. Обычно мы смеялись над ее проделками, но сейчас было не до смеха.
- Почему мы живем здесь? – спросила Мириам беспомощно. – Что это за место такое, проклятое?
Я только покачал головой, не зная, что сказать. Дерево не спрашивает, почему оно растет на горе. Пока в корнях есть сила, а ствол крепок – оно будет тянуться к солнцу.
Я привязал к себе сумку с инструментами, несколько раз обмотав скрученную жгутом простынь вокруг тела, надел защитные очки и осторожно приоткрыл дверь. В щель как лезвие бритвы втиснулся воздух и полоснул Мириам по щеке. Она отшатнулась.
- Отойди! – крикнул я и, задержав дыхание, точно глубоководный ныряльщик, бросился вон из дома.
Ветер железным кулаком ударил мне в лицо и, подхватив под руки, поволок прочь, но я успел ухватиться за поручень. Удобный, шероховатый, он сам лег в ладонь и словно прикипел к ней. Поручни тянулись вдоль тропинок – от каждой входной двери к реке, текущей по дну оврага, и к домику доктора – самому большому в поселке, широкому, похожему на огромный черный пень. Он одновременно служил и больницей.
Ветер мотал меня, как тряпку. Тянул с такой силой, что хрустели суставы. Я так и ощущал себя – тряпкой, висящей на перилах. Все вокруг летело, мелькало, неслось куда-то вдаль. Пыль, сухие стебли, листья, обломки веток. Мелкие камешки свистели, как пули. Бешено вращаясь и подпрыгивая на лету, катились мимо шары перекати-поля. Встреча с ними обычно неприятна, но не смертельна. Они легкие. В худшем случае могут исколоть руки и лицо. И все же я посматривал в их сторону с тревогой. Они казались чем-то зловещим, эти почти невесомые колючие шары, чуждым и, возможно, разумным, а не просто останками сухих растений.
Очень медленно, сползая по перилам, я начал продвигаться вперед и вниз, к реке. «Это не настоящий мир, - мелькнула страшная мысль. – Это какая-то безумная симуляция. Или кошмарный сон». А может, сном было мое крохотное счастье рядом с любимой женой и дочкой Таей? А на самом деле я всегда жил на ветру – в стремительном потоке времени и событий? Да и есть ли, осталось ли в этом мире что-то твердое, не ускользающее, надежное? Что-то, кроме безжалостной силы, рвущей стальной поручень из рук?
Я уже спускался в овраг, когда нечто мягкое толкнуло меня в висок. Не камень, нет... Возможно, мышиное тельце? Маленькая птичка? Но свет на мгновение померк. Я разжал пальцы и съехал по склону к реке. По каменистому дну бежал пронизанный тускло-золотыми нитями поток, мутный от песчаной взвеси. От него веяло холодом и покоем. Пока я освобождал лопасти турбины – в них застряла очень большая рыба – на меня накатило... не знаю, как это назвать. Не оцепенение, не беспамятство... Это была и не дрема... а как будто странная задумчивость.
Мысли живут в глубоком колодце. Я упал на дно и увидел себя мальчишкой, сидящим в кафе у большого окна, а мимо по тротуару шла девушка, похожая то ли на повзрослевшую Таю, то ли на юную Мириам. Каблучки ее босоножек стучали по асфальту, а за плечами болтались две короткие золотые косички. Все безнадежнее проваливаясь в сон на яву, я смотрел на нее глазами того паренька, желая лишь одного – вскочить с места и бежать вслед уходящей мечте. Я стал им, этим мальчиком, и побежал по блестевшей от солнца улице, влившись, как в пустой кувшин, в чужое тело. Я прожил его жизнь. Женился на Мириам, правда, звали ее иначе, но, наверное, таковы правила игры – ненастоящие имена для фальшивого мира. Я почти забыл, кто я на самом деле. Пока руки делали свою работу, чинили микро-ГЭС, разум болтался так далеко, что и представить себе невозможно, где-то в другой галактике. Там, где ветер игрив, как щенок, и совсем не опасен. Где вода притворяется то дождем, то снегом, то разливается весенними лужами. Где деревья выше людей, а листва, желтея, превращается в свет – но холодный и твердый, шепчущий под ногами. Где солнце – золотая лодка, плывущая в небесах, а правит ей грустный одинокий кормчий, призванный надзирать над этим странным миром.
Нашу дочь жена назвала Лерой. Я хотел возразить, сказать, что она – Тая, но промолчал. А потом судьба разбросала нас по разным концам большой страны. Мы расстались, но не потому, что разлюбили. Просто хотели разного. Я зачем-то искал сокровища в недрах Земли. Она – читала по облакам. Мы не звонили друг другу, не писали ни письма, ни смс-ки, но золотая ниточка тянулась от сердца к сердцу, и по ней приходили послания – самые дорогие.
Лера выросла без меня и упорхнула за границу. Я так и не увидел больше свою дочь. А когда вернулся – моя любимая женщина умирала. Я держал ее влажное запястье – в котором, будто слабый огонек под стеклянным плафоном, то бился, то угасал пульс – и плакал, и звал ее по имени – ее настоящим именем. Мириам, говорил я. Мириам... Мириам... И в то же время ощущал – где-то на краю сознания – что на самом деле нахожусь в другом месте, и что над головой у меня ревет и беснуется ветер, ломая деревья, пучками срывая и унося прочь траву с камней, обгладывая скалы и опустошая все вокруг.
Когда я очнулся, прямо над оврагом висело мутное красное солнце, дымное, словно тонущее в рыжей пыли. Оно неудержимо клонилось к горизонту, а значит, я провел у реки целый день. Наверное, жена не знает, что и думать. Я выбрался из оврага и осторожно пустился в обратный путь – а душа словно разделилась надвое. И часть ее – все еще блуждала в неведомом краю, растерянная, печальная, заплутавшая среди миражей. А другая устремлялась домой, к теплой еде и постели, к ласке любимых рук и детскому смеху.
Я медленно, ощупывая ногами тропинку, продвигался по равнине – и еще издали увидел их. Две словно прилипшие к перилам тонкие фигурки посреди летящих, роящихся, закрученных в тугой смерч облаков пыли. Одна – совсем крошечная, в круглой шапочке. Другая – как согнутое ветром дерево, гибкая, но точно надломленная ожиданием, страхом, отчаянием.
- Зачем? – вскрикнул я испуганно, зная, что ветер унесет мои слова.
Но каким-то чудом они услышали, и ломкая тень рванулась ко мне, на мгновение выпустив спасительный поручень из рук. Бешеный вихрь подхватил ее – а за ней и маленькую – и обе, превратившись в шары перекати-поля, умчались вдаль.
Так я остался один. И нет, я не сошел с ума. Не знаю, что меня поддерживало. Может, сознание того, что безумцу в безумном мире выжить еще труднее? Погасить искру разума гораздо легче, чем снова ее разжечь. Я держался из последних сил, хотя порой и хотелось выть, как степной койот. Пару раз я едва не открыл дверь и не шагнул в объятия ветра. Пусть унесет меня к моим любимым. Но я знал, что стихия коварна и зла и расшвыривает людей по разным мирам. Разлучает, а не соединяет.
А может, я очень хотел дождаться весны, увидеть пчел над равниной, зелень и чистое небо. Вдохнуть полной грудью его хрустальную синь, так, чтобы голова закружилась.
Сезон ветров окончился, и солнце плеснуло яркими красками на камни и на склоны оврага. Цикломены, незабудки, маки, гвоздики, ромашки... словно из волшебной корзинки высыпались и, рассеявшись по равнине, покрыли ее искристым ковром. Земля сверкала, цвела, благоухала и переливалась всеми оттенками радуги. Я бродил по щиколотку в траве, дышал небом, солнечным светом и летучей пыльцой. И верил, что где бы ни были мои любимые – Мириам и Тая – они смотрят сейчас на то же солнце, на такие же или другие цветы... И, возможно, мы когда-нибудь встретимся – в этой или какой-то другой придуманной нами жизни.