Я хочу говорить с вами, Ящик, за литературское дело. Говорить будем запросто и по-народному, избегая лишних умных словес.
Вот, чем настоящий поэт и даже, не побоюсь этого слова, прозаец отличается от нормального человека? Вот когда вам случается идти по улице, и вы видите перед собою собачью говняшку - что происходит? Ничего. Вы ее переступаете или обходите, даже не замечая. Вас спросят неразумные дети: что видел Ящик, идя по улице и созерцая сувористую действительность? Вы им начнете рассказывать про красоты природы, людей, еще чего доброго все это зарифмуете. Про говняшку и не вспомните.
А настоящий поэт просто так мимо говняшки никогда не пройдет. Он непременно остановится, наклонится, понюхает, оценит цвет, консистенцию, возраст, может, и вкус. А потом словами, простыми и прекрасными, опишет эту говняшку повсюду и везде. Даже если его и не спросят маленькие дети живых родителей.
Раньше было что? Раньше литература отталкивалась от героического мифа. Литературный герой в эпоху прежнюю был непременно личностью уникальной. Самое главное - он был личностью. Все эти Ахиллесы с Фемистоклами - они ведь были не только сильномогучими и тупыми, они олицетворяли собою то, каким должен быть герой. Дело не столько в божественности, сколько в призвании. Плавать до Трои, воровать огонь, возделывать кукурузу. Потом оказалось, что героем может быть каждый. Вот, к примеру, бездарный Пушкин что написал? Он написал про Петрушу Гринева, который никто и ничто в категориях XVIII века. Мелкопоместный дворянчик, без титулов, денег и связей. И ведет он себя, в концепциях дня сегодняшнего, как последний лох: защищает честь мундира, Машу спасает. Что такое мундирная честь для свободного человека? А уж баба - тем более. Баб много, а он у мамы один. Надобно было сдрыснуть в кусты и потом долго и страстно переживать от несправедливости мира и неоцененности современниками тонкой душевной организации бывшего офицера этой страны. А что делает Гринев? А он идет наперекор и хочет остаться верен присяге и понятиям мужика. Наверное, Пугачев - гипербореец, пассионарий и проявление системного зла (он, бедняга, и слов-то таких не знал, поди) - именно поэтому воспринимает Петрушу как равного. Как личность, с которой можно и нужно вести диалог. У Петруши от Ахиллеса и Одиссея гораздо больше, чем от Чонкина, Капустина и безымянного мученика, утонувшего в слезах. Бездарно, бездарно и несовременно. Недаром, в «Огоньке» разоблачали всю бессмысленность идеализма этой самой русской литературы.
Воот. От героев былых времен мы переходим к временам поближе. Вот Федор Михайлович - кумир прыщавых дур и бесхребетных совковых интеллигентов - пишет, о «маленьком» человеке. Но как пишет, а? Этот вот, который Раскольников. Он же на Петрушу-то похож. Ну, не довелось студенту повоевать в оренбургских степях. Он с собственными дьяволами сражается. И поди ты! Внутри себя дьявол-то похлеще Пугачева будет. Вы же понимаете, Ящик, что с позиции настоящих современных писателей, все это больные фантазии. Даже вредные. Вот кто там правильный герой? Конечно, Лужин. Он простой и скотский, как изрядная часть нынешних авторов. Он близок - телесно и духовно - дню сегодняшнему. И он тоже жертва режима: «Быть собою мне мешают правила этикета и Уголовный кодекс» (с распространенная фраза). Вот Лужин, он во всем противостоит этому надуманному, закомплексованному Раскольникову. Чего добился Раскольников? Сел на зону и женился на проститутке. И ради чего? Собственное эго победил, стал приличным человеком - всего-то достижений. Неправильно это, не по-поэцки.
Ну, совковая литература - вообще отстой. Что это вдруг: человек - гуманист, сосредоточие лучшего во вселенной? Откуда в человеке найдется столько хорошего, если сам он свинья и больше ничего. Современные писатели, в особенности деревенщики и фэнтезийщики, вам это убедительно докажут.
Что есть человек? Человек - это жертва системы. Неважно, что это за человек и что это за система, главное - жертва. Человек должен быть мааааленьким, а писатель большим. Кто сегодня в центре внимания писателя? Маленькое, убогое, перекалеченное самим собою ничтожество, которое не может не то, что с Пугачевым воевать, но и даже с собственным желудком управиться. Это маленькое убогое ничто прозябает коротенький век в говне и испытывает глубочайшие страдания, если кто-то может жить иначе.
- Вася, ты сидел?
- Сидел.
- И я сидел. Давай Петьку посадим?(с)
Вот, к примеру, прекрасный современный цикл романов «Еда и патроны». Там разные авторы говорят об одном: и через 70 лет после Апокалипсиса на кустах будут расти патроны, а в неисчерпаемых кладовых самовозрождаться АК-74М. А люди, наконец-то, станут самими собой: никакой власти, полная свобода, процветает рабство и каннибализм. Есть настоящие герои, которые грабят, насилуют, убивают, потому что таков этот мир. Один герой почтенного пана Мичурина (один из авторов цикла) отыщет «ту самую девушку», которая будет мечтать его (героя) закопать в радиоактивном песке, но с которой у него будет «настоящая» любовь. А когда девушка помрет, он ее съест. Девушке-то все равно, а герою еще нужно до чего-то там дойти, ему белок нужен.
Вообще, проблема каннибализма сейчас активно изучается настоящими пейсателями. Артем Бессмертный в романе «Девятый» прямо пишет, что запрет на поедание себе подобных - опасный предрассудок, а человечина калорийнее свинины. Видимо, пробовал.
Самое главное - как современные герои решают житейские проблемы. С легкостью, достойной подражания. Вот, Петруша Гринев - рефлексировал, мялся, никак Машу оприходовать не мог. Современник-то все решает просто и легко.
Герой Николая Колесова с женщинами поступает правильно. Автор, правда, никак не может решить, кем же был герой по профессии: то ли опером в местечком ГБ, то ли аналитиком в столичной конторе, то ли «терминатором» в «Альфе» - герой на 30 страницах все время представляется по-разному. Что? Ну, это вы знаете, что сие принципиально разные области деятельности, а автор не заморачивается. У него герой. Он за пять минут решает проблему, которую ни Берия, ни его высоколобые ученые решить десяток лет не могли.
Таки когда герой оказывается в параллельном мире, то он демонстрирует всю мощь своего интеллекта, в результате чего из племени местных кроманьонцев вышибают прекрасную девушку. Что для дикаря изгнание? Форма отсроченной казни. Одному-то не выжить. Герой вынужден забрать девицу с собой в нашенское время. Кинопланетяне, которых герой развел на секреты как дитев, помогают быстро обучить девицу говорить по-русски, после чего герой с этой невероятной обузой, жалобы на которую занимают три страницы непечатного текста, прибывает в Москву. Там он звонит своей родной маме и просит ее взять на себя решение проблемы с новооцивилизованной женой…
Вот он, нынешний герой, дорогой Ящик. Это отстойный Петруша Гринев один против всех мятежников мог за Машей ломануться, а современный 40-летний офицер ГБ просит маму решить его проблемы. Это правильно, это вам настоящая литература о настоящих людях.
Настоящий писатель должен писать не про выдуманных Гриневов, Печориных да Серпилиных, настоящий писатель должен писать про действительность, какая она есть. Вот, к примеру, о человеке, что можно сказать? Чем он в жизни запомнился? Напердел и помер. Об этом и нужно начертать. Это наш современник, это самый достойный предмет разговора. Ну, действительно, достали уже эти выдуманные герои с их внутренним миром и ложной культурой. Все же просто: бухнул в подъезде, снял телку, потрахались, потом задумался о вечном. Затосковал по невыразимому. Поэта же никто не понимает: менты произволят, кореша морду бьют, бабы изменяют, денег нет, душа болит. Вот это день сегодняшний. Это настоящая литература. А вы говорите.
Опубликовано: 19/12/15, 16:05
| Просмотров: 1590 | Комментариев: 14
Ну давайте о литературе... Или о литераторах?
То есть. о чём будем говорить: что есть современная литература или кто есть современный литератор?
Можно и о том и о другом, кстати... но по очереди...
Озвучиваю тезисы:
1. Ничего не изменилось.
2. Литератор (художник вообще) - не бог.
3. "Художник" и "Придворный художник" - разные категориальные понятия, хотя иногда и совпадающие в персоналиях.
4. Тенденции литературного процесса - определяются столь большим числом параметров, что делать прогнозы - всегда риск.
5. То, что сегодня кажется ужасным, завтра может восприниматься прекрасным и наоборот.
Это не все тезисы.
Я готов начать обсуждение с любой выбранной мысли, даже не вошедшей в список.
Я готов поговорить и о сакральной одухотворяющей силе бытового каннибализма, конечно... но... стоит ли?
Кстати:
1. О говне:как относиться к Баркову?
2. Что такое "быдло" и "пипл" с одной стороны и что противопоставляется этим понятиям в контексте социальной динамики (до революции и после, например... то есть был ли быдлом Вышинский Андрей Януарьевич?.. А Алексей Толстой? А Француа Вийон?)
3. Чем отличается Бах от Пинк Флойда? И оба от Крутого? А от Макса Фадеева?
Есть и другие вопросы...
Приступим? )
Будем считать это ответом и вам, и Ксенону. Я исхожу из положения, что современный человек есть конгломерат текстов. В философском смысле, конечно. Мы все время находимся в текстовом пространстве: на работе, в автобусе, даже в туалете. Разумеется, кто-то не читает принципиально ничего, но в современном мире это уже меньшая часть. Училка, офицер,пожарник,мастер на стройке,ИП, менеджор - все погружены в сводки, отчеты,инсруции,реляции, и все отвлекаются не только пивом, но и детективами, фэнтези, реже сувористой поззой.
В 19 - начале 20 века зависимость от текста была меньше. Управление, в основном, шло устно. Затем к 50-м годам школьник из специального текстового пространства школы+"одобренной" литературы попадал в такое же нормативное пространство взрослой жизни. Да, уже были контркультурные формы, но они еще не порывали так с основополагающими принципами гуманизма, как ныне. И касались относительно небольшой группы сытых маргиналов. В 80-е с падением диктата нормы пошел первый всплеск. Маргиналы резко подросли в цене. Да, и в их среде были стОящие личности. Но в основном... Башлачев один, недобашлачевых только я знавал семерых. Все, кстати, покойники. Симптоматично?
Человек - то, что он читает и пишет. Вброс малой дозы альтернативы и огромного количества фекалий привел к тому, что фекалии стали понимать под альтернативой.
Текстовое пространство формирует человека в той же степени, в какой он формирует это пространство.
Если человек в десятке бойких книжонок прочтет, что выжить любой ценой, он никогда не станет слушать нудного Ф.М. Максим говорит, что хлам уйдет. Уйдет-то он уйдет, да вот что он оставит после себя? Не говоря уж о том, что не уходит он последние лет 20. Сейчас перерыв, потом еще мысля в продолжение.
Если человек в десятке бойких книжонок прочтет, что выжить любой ценой, он никогда не станет слушать нудного Ф.М. Максим говорит, что хлам уйдет. Уйдет-то он уйдет, да вот что он оставит после себя? Не говоря уж о том, что не уходит он последние лет 20."
Я пока немного скажу о своём видении проблемы.
Да, безусловно, текстовое пространство разрослось. Но, всё-таки, на мой взгляд, по большей части это пространство составляют именно сводки, отчёты, инструкции, новости и т.д. Для художественной литературы, формирующей идеологию, отведено довольно скромное место. Да и читающей художественную литературу публики, мне кажется, стало на порядок меньше.
Опять же, если рассматривать текстовое пространство как часть информационного, я бы наверное не назвал текстовое пространство самым значительным по степени воздействия. Кино и компьютерные игры, скажем, на мой взгляд, воздействуют более агрессивно на психику.
Текст же сам по себе лишён многих элементов выразительности. Чтобы их компенсировать, нужно изрядное мастерство. А мастерством, к счастью, большая часть современной писательской шатии-братии не обладает.
Вот... что ещё хочется сказать. Всё-таки основы идеологии закладываются где-то до 5-7 лет. Чужеродное агрессивное воздействие информационной среды проявляется и в детской литературе, но всё-таки в этом сегменте пока наиболее прочны позиции нашей "старой гвардии", которая успешно переиздаётся.
Итак.
Я не стану говорить, что ТиВи, инет – это не тексты. Конечно, тексты. Пусть и опосредованные. Более того, я готов согласиться с тем, что к текстам можно отнести все визуальные, аудиальные и прочие средства воздействия и назвать это "метатекстом" (я бы "гипертекстом" назвал, только термин занят…) Пусть!
Но формирование менталитета (а именно об этом речь) – это результат не только текста (внешнее), это ещё и осмысление оного (внутреннее). А значит, это ещё и комплекс традиций (воспитательных, образовательных…), который формирует методики этого осмысления. И комплекс общечеловеческих "надсвойств" (пытливость, стремление к гедонизму, лень…) И, в частности – это критическое восприятие, традиция которого (а уж в России – так тем более) – неизбывна. Другое дело, что это критическое восприятие часто путают с нигилизмом. И литературным в том числе. Но этот нигилизм – далеко не однозначен в том смысле, что "оно – плохо". Вовсе нет. Это и толчок к творчеству, к новым подходам, решениям…
В итоге возникает тяга к альтернативам, в том числе маргинальным. Безусловно, часть текстов, создаваемых в культуре – создаётся осознанно, как инструмент воздействия, как попытка не столько сотворить и подарить людям новое, сколько попытка что-то продать, взять что-то и разбогатеть самому, ничего не дав взамен, по сути. Но в любом случае, создание многих текстов – это отражение спроса. И этот спрос – не есть нечто новое, свойственное только нынешнему веку. Культура не статична. В ней постоянно возникают новые течения, жанры… стили…
И вот именно об этом я поведу речь дальше.
(продолжение следует...)
Вспомним как менялись главенствующие направления в литературе, в поэзии в частности, в нашей стране… Романтизм, реализм, символизм, "соцреализм"… И последний был не только государственно-доминирующим, но и востребованным людьми. Потом, особенно в шестидесятые, возникли ренессансные мотивы, когда поэты вновь обратились к направлениям, соцреализмом не являющимися. "Шестидесятники" – это отечественный ренессанс, обратившийся не к классицизму древности, как в средние века в Европе, а к символизму, в первую очередь. Но не только к нему, конечно. Однако в итоге образовалась куча-мала из культурных традиций последних пары-тройки веков. Тем не менее, соцреализм никуда не делся и позиций своих не потерял. Он и далее был востребован. И востребован сейчас (мало Асадова читают?). Однако политические, экономические и технологические процессы и прогрессы привели к дискридитации оного. И многие художники приложили руку к этому! Не буду утверждать, что это – плохо. Но в любом случае – возник вакуум. И этот вакуум стали заполнять произведения (тексты), которые имеют мало общего с уже сложившимися художественными направлениями. И я бы не сказал, что эти новые тексты – не читают. Их читают. Ими переполнены витрины магазинов, залы кинотеатров.
(продолжение следует...)
Но что делают современные критики (и Вы, Берг, в том числе)? Они говорят: "Как много говна появилось!" А покупатели маргинальных (в отношении к старым традициям) текстов говорят: "Говно – было раньше!". И я сейчас скажу о критике.
Критика – такая же живая культурная традиция, как и та литература, к которой она обращена. Но она – имеет "запаздывание" по сравнению с литературой. И не только с литературой. И это было всегда. Те авторы, которых мы зовём "гениями" – были ли они обласканы критикой современников? Скажем о поэтах… Например, Пушкин? Булгарин был обласкан критикой не в меньшей, а в большей степени. А "проклятые поэты"? Да что далеко ходить? Бродский? – если бы не был выброшен отсюда, – был бы тем Бродским, которого мы знаем? Он был бы одним из многих, имевшим свой круг почитателей, но… А сколько их, "неизвестных Бродских", просто умерло? У Лема есть рассказ-рецензия "Одиссей из Итаки". Там об этом хорошо написано… с юмором… и – ох как хорошо!
Так вот критика – чаще всего базируется на известных, уже отработанных подходах. И всё, что идёт вразрез с ними – отвергает. Я о "высокой критике". Есть ещё критика "низкая". Та – неразборчива… но в ней ростки "новой высокой критики". Ну, в дополнение, вспомним отношение к детективу? К фантастике? Как к недолитературе? Традиция, однако. До сих пор живёт…
Короче, я бы не стал так уверенно говорить, что текущее состояние литературы – "набор фекалий".
О фекалиях, кстати. Вот о них: http://www.youtube.com/watch?v=fVDVke4QRLs Разве плохо? А если нет, то не возникает ли мысль: "Важно не о чём, а что и как", "Важен не герой, а автор и мысль"? Разве в беллетристике нынешнего времени не встречаются мысли?
(продолжение следует...)
И – о нынешнем времени тогда.
Что его характеризует? Обращение авторов к мифу, создание ими новых современных мифов. Здесь и витруал, и апокалипсис, и фэнтази (в меньшей степени сайенс-фикшен), и альтернативная история, и женский роман с его психологией (часто наивной, но присутствующей, тем не менее… именно как миф присутствующей)… – вот они, жанры времени. Я бы сказал, что мы находимся на стадии зарождения нового культурного направления – "Неомифологизм".
Другой вопрос в том, что пока у этого направления ещё не выработана стилистическая форма. У романтизма, символизма – она есть. И более-менее понятна. А "неомифотворчество" имеет пока только сущностное наполнение, но не стиль. Но это придёт. И, более того, уже появляются работы, в которых анализируются "новые мифы" с позиций именно "литературного явления". Недавно даже здесь, на ЛитСети, было опубликовано эссе Елены Севрюгиной на эту тему. Очень интересное эссе. Мы оба читали его, Берг, помните? Это всё первые ласточки… но не последние… И меня это, как читателя, причём читателя привыкшего анализировать читаемое – очень радует.
И вот, возникает вопрос: как поступать критикам? По-моему им следует большее внимание уделять именно жанровой привязке, внести изменения и дополнения в классификацию, хотя это и не просто. Намного легче препарировать и назвать препарируемое существо уродливым мутантом, чем решиться сказать: "Это - новый вид".
О критике вообще много можно сказать… об её адекватности и неадекватности… Но я не стану сейчас о ней.
Я пока "прерву дозволенные речи" и подожду ответ… )
Откуда появились Есенин, Шолохов, Маканин? Из "пипла". Правда, Шевчук вылез из него же, но быстро отсоциолизовался.
Если же мы возьмем прекрасный, издававшийся в конце 70-х, сборник прозы 20-х годов, то с удивлением обнаружим множество знакомых лиц. Например, литератесса Ынха свое великое творчество буквально содрала с писателей, рассказывавших о гвоздях и инвалидах империалистической. Увы. Этих авторов не знает никто, включая Ынху, а вот Булгаков, Хармс, Маяковский...
Точно также. Сколько подражателей у Довлатова? При том, что сам он производное от Набокова и того же Хармса? И сколько из них самостоятельные писатели.
Современный писатель несвободен. Несвободен прежде всего от себя. Он как та кошка, которая сидит в нарисованном мелком круге.
Но... время всё расставляет по своим местам. Тараканы... они разбегаются, стоит включить в комнате свет. И эти разбегутся, а пройдёт лет пятьдесят, о них и не вспомнит никто. Всему своё время.
(шёпотом) В тексте их имеются.
И Торопыжка не "прозаец", а прозайка.
Не, Тропыжка на Мичурина не похожа. Во всех смыслах. вот, когда Торопыжка начнет писать про божественную силу йуха, тогда она станет прайкой, а если ее герои отрастят по паре дополнительных конечностей, как персонари Ларионова,Каганова, Силькевича, тогда Торопыжка вовсе станет "настоящим современным писателем, у которого большое будущее" (с профессионального жирналиzda)
Вечерком (вероятно) повнимательнее зачту... )
И отвечу, вероятно... )
Вот только не напомните ли мне мои тезисы, написание ответа на которые есть это эссе? )