Здравствуйте дорогие мои сынок Петя, сноха Оля и сватья Александра Васильевна!

Привет Вам из Николаевки с пожеланиями здоровья и благополучия. Письмо от Вас получила и перевод тоже. Спасибо, что не забываете. Денег мне хватает, а вот со здоровьем совсем плохо стало. Ноги у меня болят, давление высокое. Трудно стало печку топить, а за водой на колонку и вовсе надо на другую улицу идти.

Хорошо, дед Иван помогает. Да и он тоже старый, говорит - к зиме в город переберётся, к дочке. Тогда уж и не знаю, как я с хозяйством управлюсь. Засыплет избу снегом и не выберешься.
Потому надумала я, сынок, послушаться тебя и тоже переехать к вам. В Москву.

Очень тяжело мне оставлять наш дом и деревню. Как только подумаю об этом, так слезы сами и катятся, да деваться некуда, не переживу я зиму одна.Уговариваю себя, что привыкну как-нибудь и к городу. Будем вместе с Александрой Васильевной Оле по дому помогать. Глядишь, и у внучки дети народятся, тоже помощь потребуется.
На том заканчиваю письмо. Кланяется вам дед Иван и соседи наши.
До свидания.

Мама и свекровь Евдокия Алексеевна Сакулина.
12 мая 1985 г.

* * *

Какой он смешной, когда спит! Беззащитный… Мой генерал. На службе говорят, строгий. Полковники в струнку перед ним. А со мной мягкий, покладистый. Дома я – генерал. И правильно. Быт – мой плацдарм. Здесь я командую! А он и не возражает, да и некогда ему. Придет домой – а здесь уют, чистота. Зачем ему вникать, как я это устраиваю? Главное, что всё ему нравится.

Правду сказать, не капризен мой Пётр Игнатьевич ни в еде, ни в одежде. Так бы и ходил всегда в форме, если бы я не вытаскивала его время от времени в магазины за штатской одеждой. И еду он любит самую простую – щи с хорошим куском мяса, пельмешки домашние, блины. Должно быть, детство его деревенское, да раннее сиротство сказываются. Но не только в этом дело. Бывает, иной из грязи да в князи, а гнёт из себя барина, отыгрывается за нищету в прошлом. Петя не такой.

Вот ездили, помнится, к родне моей в гости. Городок маленький, а тем не менее, положено было машину с шофером предоставить для генерала. Так Петя отказался:
- У них, - говорит,- в военкомате, наверное, всего одна машина и есть. Обойдусь я.

Деликатный. На меня только раз накричал. Это когда я в письме к подруге заграничный курорт расхваливала и попутно упомянула, что у нас, в Союзе, такого и не снилось. Не учла, глупая, что почту у нас цензура просматривает. Короче, Петю вызвали и намекнули, что не следует о прелестях заграничных в письмах писать. Вот тогда он в первый и последний раз дурой меня назвал. Да и было за что.
А больше и вспомнить нечего. Всё прощает мне Петя. Любит, наверное.

* * *

Пахнет пирожками. Теща напекла. Когда успела? И Ольга уже на кухне. Шушукаются мама с дочкой. Сейчас моя благоверная будить меня заявится. Мой командир! А я и не против. Пусть командует. Как увидел её тридцать лет назад, так и сдался в плен. Хороша была! Не красавица, а всё же было в ней что-то такое, что зацепило. Заводная, весёлая, жизнь в ней ключом била.

Как она тогда на банкете самого командующего пригласила! А он плечи расправил, петухом пошёл за ней. Народ расступился, и такую они барыню отхватили. Куда там молоденьким жеманницам до её темперамента!
Жаль, дочка не в неё пошла, больше на меня похожа. Не такая бойкая, но всё равно хорошая девочка. Не заметил, как выросла и замуж улетела.
Бежит времечко, того гляди, дедом стану.

* * *

Вроде удались пирожки. Хорошо, что поднялась с рассветом, всё равно бы не уснула. А тут и тесто быстро подошло. Как раз к завтраку Пете пирожки готовы. Он обязательно скажет:
- Эх, тёща у меня! Не тёща – клад.
Вот мне и награда. Хотя, правду сказать, много я им помогала. Когда они в Германии жили, Сашенька со мной была, я её в первый класс провожала. И потом, уже в Москве, не сидела я, сложа ручки – на рынок каждое воскресенье ездила, всё свеженькое к столу – мясо только парное, овощи, фрукты выбирала отборные.

Оля у меня не лентяйка, но генеральская жена обязана за собой следить. А чтобы себя в порядке содержать, немало времени надо. С Сашей опять же на танцы, на рисование . А как же? Зато девочка выросла развитая и замуж удачно вышла.
Иногда скажу дочке с зятем: «Может, я мешаю вам, может, одним-то лучше было бы?» Так они в один голос: «Что ты, мама! Мы без тебя, как без рук».А я уж, откровенно говоря, и не представляю, как бы я одна существовала. Вся моя жизнь в них.

Так ладно всё у нас устроилось. Всем хорошо. Да вот письмо пришло от сватьи – собирается она к нам насовсем переехать из своей Николаевки. Женщина она хорошая, но совсем простая, с деревенскими привычками. Пишет, ноги больные. Значит лежать будет. А где? Не в спальню же к Пете с Олей её определять! Ко мне тоже никак. Старые обе - то захрапишь невзначай, то бессонница. Получается, в гостиную. Какой уж тогда уют с вечно неубранным диваном! А к Пете люди солидные приходят. И где их принимать?
Скромный Петя, совестливый. Не сумел себе квартирку побольше выбить. Другие и чином пониже, а в хоромах живут. Вот теперь и думай, как быть.

Оля говорит, что письмо ещё Пете не показывала. Со мной пришла посоветоваться. Тоже голова у неё кругом.
А может, и не показывать его вовсе, письмо-то? Может, зря паникует Евдокия? У кого ноги не болят? А полежит, капустных листьев привяжет, и опять на ногах. И соседи у неё неплохие, присмотрят, если что. А если сказать Пете, так завтра же и помчится. Нет, промолчим пока. За почтой только придётся следить, чтоб другого письма не перехватил. А там видно будет.

* * *


Телеграмма

от 25 января 1986 года
Петру Игнатьевичу Сакулину.

С прискорбием сообщаем вам о смерти мамы вашей Евдокии Алексеевны Сакулиной.

с. Николаевка