Отважные люди водятся на свете!

Например, они женятся, живя безнадёжно в одной комнате с родителями. И даже заводят детей.

А иные и того не имеют. Гнездятся по друзьям и родственникам, снимают углы, чердаки, подвалы. И ничего! Жажда жизни так и переполняет. Они бывают веселы, влюблены, счастливы. Притом, что временами хнычут, жалуются. А им говорят: «Так вам и надо». Говорят: «Нечего жениться! Нечего радоваться! Вот у нас трёхкомнатная – и то не рады. Куда ж вы-то в калашный ряд? Да ещё младенца туда же?»

А они плюют! Они женятся! И случаются с ними порой удивительные вещи.

*

Красивую Веру мама мечтала пристроить за какого-никакого миллионера без жилищных проблем. А Вера вышла за Федю Холодного из Архангельска. И стала Верой Холодной.

Не той Верой Холодной, которую в далёком 19-м неистовые поклонники то ли уморили в белых лилиях, то ли удушили в объятиях... Нет, обычной. Неартистичной. Живой и здоровой.

Федя из Архангельска поселился у Веры в коммуналке Лефортово и тринадцатиметровую комнату перегородил шкафом. И, прежние домоседы, Верины родители сделались необычайно подвижными. Всё-то тянуло их в гости, по музеям, на пешие прогулки от Сокольников до Кусково. Таким образом, у Веры с Федей родился Василёк.

Кроватку втиснули между шкафом и Веро-Фединой постелью и зажили ещё счастливей, и никакой холод, вопреки фамилии, не остужал семейный очаг.

*

А у Феди водился родной брат. И тоже из Архангельска. Того звали совсем по-дремучему: Тихон. И жил он на семи ветрах, в свободном полёте, вольным соколом на птичьих правах. Потому то и дело заносило его в гости к брату, да так часто, что вскоре сделался он шестым членом семьи, и когда поздним зимним вечером, взявшись за шапку, деликатно начинал он откланиваться, дружная семья обычно восклицала: «Ну, куда ж ты в такую стужу, на ночь глядя?!», и стелила ему ветошку под столом. А потом раскладушку купила.

*

Жить бы, радоваться, да приехала тем временем в Москву Зина из Костромы. В поисках лучшей доли. Тоже, наверно, за миллионера собиралась. А встретила Тихона.

Такому событию никто не удивился: как-то естественно показалось, что у молодых симпатичных людей бывает личная жизнь.

В один знаменательный день на пороге коммуналки возникла ещё одна счастливая Холодная семья. Вере с мамой ничего не оставалось, как поспешно накрыть на стол: отметить судьбоносное событие. И стали Холодные Тихон с Зиной спать под столом. Временно, конечно! Когда-нибудь в далёком будущем будет у них свой угол, а пока…

Ну, не отправлять же родственников мыкаться по чужим людям!

…пока все предавались розовым мечтаниям. То Вера с Федей, то Зина с Тишей, то любящие старики-родители, а то общим сходом. О будущей благоустроенной жизни. О том, как будет у каждого из них по собственной квартире – разумеется, у всех на одной лестничной клетке (куда ж им друг без друга?! одна семья, считай!), и как они свою клетку отгородят от внешнего мира, и площадь увеличится за счёт общего холла, и как…

…а Вера с Зиной убаюкают Василька и вот шушукаются! Или крошат вдвоём огурцы да лук в салат и вот переговариваются! О том, что неплохо бы выделить одну из кухонь под прачечную-кладовую, где б машину-индезит поставить, и стеллажи бельевые, и доску гладильную, и сушилку, и…

…а у Василька и Зининого будущего ребёночка будет детская, где станут они жить-дружить, игрушками делиться, и комнату покрасят им Вера с Зиной в цвет пронизанной солнцем листвы, и занавеска будет, как облако, и ковёр, как лужайка в цветах, и…

И, и…!

много чего «и»!

А вот обведут вокруг мечтательным взором – и вся мечтательность долой: те же 13 метров, комод старенький, зеркало ещё от бабушки, в рамы рассохшиеся ветер снег бросает…

- Чего, девчонки, плачете? - зависнет в дверях вернувшийся с работы Тихон.

- Тесно…

- В тесноте, да не в обиде, - утешительно вставит папа.

- И верно! – спохватятся молодухи, - если б сто комнат, разве сидели бы мы за столом таким тесным кругом? Смотрите, как у нас уютно! Как в норке!

И мама добавит:

- Стены впритык – мышка не пробежит! – это же фэн-шуй! защита каждой спине. Прямо спиной ощущаешь: крепость несокрушимая!

И дальше – вся разулыбается, как солнце:

- Вот и Тихон пришёл, все дома, сердце на месте, своя коробочка. Садитесь-ка ужинать, всё готово, посидим-поедим, друг на друга поглядим…

И давай по-быстрому на стол метать всё, что есть в печи… то есть, при современной жизни – в кроватном углу, одеялом закрученное, подушками заваленное - чтобы с пылу-жару…

- Ах, мама! Что бы мы без тебя делали?!

А Тихон тихо-тихо скажет:

- Не плачьте, девчонки! Я придумаю что-нибудь.

И придумал! Такую простую вещь! Как раньше-то не сообразил?!

*

Зеркала расширяют пространство. Эту истину Тихон то ли слышал где, то ли читал. И поверил! В 13-ти метрах-то – и не тому поверишь!

На следующий день притащил он большущее зеркало, в деревянной раме, с косой гранью, пускающей зайчики. И все обрадовались.

Вера обрадовалась, потому что – говори, не говори – а приятно лишний раз убедиться, что ты Вера Холодная. Зина - потому что пускай ты не Вера – всё равно Венера. Мама – потому что – Венера, не Венера – но ведь была когда-то! Обрадовались папа с Федей и Васильком – потому что все рады, потому что весело в комнате, и смех и шутки под потолок, и зайчики во все стороны, и Новый год скоро, связку ельника над столом подвесим - и вообще – хорошо всем вместе!

*

Сразу возник вопрос – куда зеркало вешать?! Стены все сверху донизу заняты всяческими полезными для преодоления тесноты приспособлениями. Когда в доме два архангельских мужика – приспособления множатся, как грибы после дождя. Многоярусные полки, антресоли, раздвижные шкафы. О таком нефункциональном предмете роскоши, как зеркало, как-то не думали – а вот глядишь ты! – и оно имеет смысл!

- Дверь! – снизошло на Тихона гениальное решение. Федя от восхищения чуть не задохнулся. Не успел папа задаться инженерной мыслью «выдержит, не выдержит», как сразу выдержало: Федя с Тишей прижали настежь распахнутую дверь к простенку, взвизгнули дрелью, заскрежетали отвёрткой – и пожалуйте, любуйтесь – зеркальная створка мягко шевельнулась, блеснув на всю комнату.

- Здорово! – захлопала в ладоши женская половина – и папе оставалось только смириться:

- Ладно, пусть… Ну, дело сделали - закрывайте дверь-то!

И дверь закрыли.

Во мгновение ока скромная обитель удлинилась в два раза. Образовался светлый коридор, от которого не хотелось отводить взгляда. Грани зеркал искрились всеми цветами и кидали отсветы.

- Старое зеркало на комоде отражается, - объяснил эффект Тихон.

- А красиво! – заворожено пролепетала Вера.

- Сказка! – в тон ей шепнула Зина, - просто дворец хрустальный.

Мама уже вершила святое дело по устройству стола:

- Ну, замечательно! Дворцом обзавелись, теперь будем ужинать и в зеркала любоваться.

*

Поначалу так и сложилось: дружно повалили за стол, с удовольствием набросились на картошку с капустой.

Цепляя вилкой картофелину, Федя вытянул шею и замер.

- Ешь, ешь, Федь, - напомнила Вера и тоже подняла глаза.

- Ха, - озадачено пробормотал Фёдор, - а ведь и впрямь как-то свободнее стало.

Все оглянулись по сторонам. Нет, и стены, и шкафы были на месте.

- Чего-то не пойму…, - закрутил головой Тихон, - как будто на улице сидишь…

- Да голодные – вот и кажется, - разумно пояснила Зина, подкладывая мужу капусты, а потом зябко передёрнула плечами, - вообще, похоже, с давлением что-то…. Наверно, снег пойдёт.

И только Василёк на своём высоком стульчике продолжал сосредоточенно возить ложкой в эмалированной мисочке – его по-прежнему защищали родные стены.

- Как странно, - поёжилась Вера и уставилась в зеркало на двери, - такое впечатление, что мы в нём где-то далеко-далеко! Как-то слишком…

- Ну, потому что два зеркала друг на друга в упор глядят, - убеждённо проговорила Зина. - Гадание святочное - знаешь? – когда ставят зеркало против зеркала и на жениха гадают…

- Нам только женихов не хватает…, - пробурчал растерянный папа и отложил вилку. Все примолкли.

- Пусть попробуют! – довольно натянуто пошутил Тихон. Никто не услышал: каждый озирался и ёрзал на стуле. Над столом застыла тишина, на столе стыла картошка.

- Да нормально! – не очень уверенно высказался Федя, - чего мы вдруг…?

- Да, - промямлил папа, - действительно, всё в порядке.

- Давайте, налегайте! – энергично засуетилась мама, в попытке спасти привычную атмосферу, - кому ещё подложить? Тиша, давай, тебе ещё кусок! Ты у нас герой дня!

- Герой… за всех горой…, - поскрёб макушку Тихон, - ладно, поживём – увидим!

*

Увидели наутро. Вернее – не увидели.

В темноте зазвонил будильник, и Тихон продрал глаза. Хотел привычно накрыть его рукой – и не обнаружил. Будильник надрывался громко и отчётливо – но где-то не здесь.

- Федь! – сонно прохрипел Тихон, приподнявшись в сторону ФедиВериной постели, - угомони его: сына разбудит!

Ему никто не ответил. А будильник голосил что есть мочи.

- Федь! – сердито рявкнул брат и рывком сел, привычно нащупывая край стола, что б не врезаться лбом. Пальцы прошли пустоту.

*

А Фёдор в это время тоже искал ладонью звенящий будильник. И тоже натыкался не на него, а на вещи весьма непривычные.

Ну, не привык он, чтобы вместо вертикальной плоскости стены попадалась под руку плоскость горизонтальная неясного назначения, и выключателя как не бывало, и ничерта не разобрать в кромешной декабрьской мгле! А будильник надрывается, как сумасшедший! Найду – расшибу, заразу!

Федя поискал рукой решёточку Васильковой кроватки. Рука ушла в бесконечность. Господи! Федя подскочил, панически замахав во все стороны руками, как космонавт, шагнувший в открытый космос! Не было Василька! Но хоть Вера-то тут?!

Мужская длань нащупала привычные формы.

- Ты чего, Федь? – шевельнулась Вера и ойкнула, - а где стена-то?!

- Василёк где?! – прорычал Федя, кидаясь в неизвестность – и тут же навернулся на громоздкий предмет, перекрыв вопли будильника грохотом и нехорошей руганью.

К счастью, дополнительные звуки разбудили Василька, иначе бы родителей хватил удар. Детский плач раздался как будто издалека. Вера сорвалась с постели:

- Василёк! – и тут же налетела на стену, ощутимо ударившись, - вот она, стена!

За стеной, плакал сын.

- Тьма египетская!

- Волчья ночь!

- Подарки новогодние!

Наконец, Вера, шаря по стене в поисках прохода к ребёнку, нащупала выключатель, и под её радостный вскрик комната осветилась. И потрясённые супруги инстинктивно метнулись друг к другу.

Впрочем, следующим движением Вера устремилась в обнаруженную возле выключателя дверь, и только прижав сына к груди, огляделась.

Сказать было нечего. Пульс не зашкаливал, в голове не гудело, в глазах не троилось. Нет, на здоровье это не спишешь.

- Тихон! – отчаянно позвал Фёдор. Будильник отмучился, и в наступившей тишине прозвучал далёкий голос брата:

- Ау!!!

*

Пожалуй, только северные леса не уступят по грандиозности открывшейся картине. Чтобы увидеть потолок, приходилось запрокидывать голову, а стены разглядывать в бинокль. И это была их спальня. Да, по всем признакам – она. Знакомая кровать – с тем же одеялом, но какая-то уж больно здоровая! На своей они очень плотно умещались, благо молодые были и стройные, а на этой кувыркайся хоть вдоль, хоть поперёк, и ещё останется место. А вот другая мебель была уже незнакомой – но всё в лучших традициях классического интерьера. Во всяком случае, Вера именно так представляла спальню своей мечты.

Фёдор нервно ткнул кнопку мобильника:

- Слышь… друг! Задержусь: у меня дома чертовщина какая-то, прикрой с тылу, за мной не станет!

Сразу после этого в дверь ввалился Тихон, волоча в охапке вцепившуюся в него Зину:

- Не, я не пойму – чего происходит? Инопланетяне шуткуют, зверюги?! Зинку напугали! Ей же нельзя волноваться! Зин! Ну, чего ты за мной босиком? Лежала б уж, простудишься…

Зина слабо поскуливала:

- Я без тебя боюююсь!

- Вот! – развёл руками Тихон, - боится! А чего бояться? Вроде, не нападает никто. И вообще… неординарное явление, конечно, а всё ж… нечего паниковать. Зин! Мне на работу надо!

- Боюююсь…, - подвывала Зина.

- Звони, договаривайся, - вздохнул Фёдор, - ситуация требует. Как потом только объясняться будем?

Тихон окинул взглядом обширные апартаменты и тоже вздохнул:

- И у вас купол цирка? Мы с Зинкой до вас прямо стадион пересекли! Не, я не удивляюсь. По нынешним временам ничему удивляться не приходится. Аномальные явления, полтергейст… лишь бы не очень хулиганил. Ну… вас нашли – пойдём теперь маму-папу искать!

И впятером, считая Василька, они отправились в неведомое.

Неведомое впечатляло оглушающе. За массивной филёнчатой дверью в стебельчатых виньетках открылся по меньшей мере Большой зал Екатерининского дворца. На противоположном его конце в приоткрытые высокие двери виднелось что-то столь же грандиозное. Колонны, фестоны, гирлянды, Атланты… и немыслимое обилие зеркал.

- Размножились…, - пробормотал Тихон и сдавлено скомандовал, - так, ребята… всем держаться за руки – и быстро пересекаем….

Пригибаясь и суетливо оглядываясь, семейство затрусило к дальним дверям, отражаясь в зеркалах.

- Это всё мы виноваты…, - скулила Зина, и Вера жалобно поддакивала:

- Мы с Зиной альбом смотрели… и всё говорили: нам бы, нам бы…

- Ну, и чего страшного? - подал голос Фёдор, - пока всё нормально.

- Нам с Зинкой, когда шли к вам – тоже ничего показалось, - проговорил Тихон, - а щас чего-то жутко… сам не пойму. Ладно, смотреть в оба – идём на северо-запад, там по отношению к столу кровать родителей была.

В огромные романские окна брезжил рассвет.

После анфилады Версальских зал они достигли бело-голубых покоев, напомнивших расцветку покрывала и коврика папа-маминой постели. И действительно, ко всеобщему облегчению, с бледном свете, сочившимся сквозь прозрачные небесные гардины, многократно отражённая в каждой из зеркальных стен, показалась кровать со знакомым в полосочку пододеяльником. Да, кровать была непривычно велика и помпезна, но на ней спали папа с мамой – ничего покуда не подозревающие: видно, будильник, при всей своей истошности, до них дозвенеться не смог.

Сон уже отпускал их, и папа, наконец, открыл глаза, успев удивиться торжественному предстательству молодой смены и значительному выражению лиц.

- Вы чего, ребятки? – буднично спросил папа, прежде чем разглядел за их спинами нечто необычное. И тогда уже вытаращил глаза:

- Это что такое?!

- Так и так, - сурово доложил обстановку Фёдор. Папа долго и ошарашено оглядывался, после чего отчаянно затормошил жену:

- Мааать!

Но мама спала, как ангел.

- Мама! - наперебой зашумели дети, - проснись!

- Что? – заоблачным голосом отозвалась, наконец, та, не раскрывая глаз.

- Да проснись, мать! – заорал муж, - ты погляди, что вокруг!

- Вокруг? – переспросила мама и подняла веки. – Ничего особенного, - медленно обойдя взглядом величественные консоли, прошептала она, - ступайте, я хочу спать. Верочка, справляйся сама, раз не считаешься со мной. Я же говорила: Фёдор тебе не пара!

- Мама! – в ужасе вскричала Вера, хватаясь за голову. Фёдор вытаращил глаза, шатнулся назад и плюхнулся в случайно подвернувшееся кресло.

- Мать! – взревел папа, - да ты что говоришь-то?!

- Меня здесь нет, я не хочу вас видеть…, - медленно прошептала мама, отворачиваясь.

Час от часу не легче!

- Мам! Что с тобой? – озабоченно присела на кровать Вера, - ты что, заболела?

Остальные переглянулись:

- Плохо себя чувствует?

- Давление померить…

- Врача вызвать?

- Сюда?! Представляю, что с ним будет!

- Это всё снегопад, - всхлипнула Зина.

- Может, и снегопад, – задумчиво протянул Тихон, - может, и весь Версаль из-за него?

*

В голубые окна смотрели сумерки.

К вечеру все немного успокоились. В конце концов, ничего опасного не происходило. Даже Зина перестала вцепляться в Тихона и начала с интересом разглядывать внезапно явившийся дворец.

- А может, оно и ничего? – высказался Фёдор. – Может, нам за наши муки дар выпал?!

Зина с Верой оживлённо шушукались, заглядывая во все двери и углы. Среди обилия зеркальных зал отыскалась и вполне комфортабельная кухня, где девочки, поначалу опасливо, но с каждой минутой всё уверенней, принялись стряпать. Накормленный Василёк спал в своей кроватке, в комнате, удивительно схожей с той, какую они рисовали себе. И прачечная с бельевой отыскались – точь в точь, как обе нафантазировали: в синем кафеле, со всякими техническими наворотами.

- Вер, а ведь сбывается наша мечта! – хихикнула Зина, всё ещё не решаясь верить в чудо.

И Вера хихикнула в ответ:

- А что? Полтергейст не всегда же вредный.

В конце долгих блужданий обнаружили свою старую комнату и дверь с купленным вчера зеркалом, преданно смотрящим в бабушкино на допотопном рассохшемся комоде. Через неё и вышли в тесный коридор родной коммуналки, на обшарпанную кухню, где, на подоконнике докуривая чинарик, сосед поприветствовав их словами:

- Вас что-то не видать никого? Думал, уехали куда.

*

Вечером семья собралась к столу в большой шоколадной кухне.

- Вот что я думаю, - решительно произнёс Тихон, - раз уж выпало нам на долю такое приобретение – надо не бояться, а жить со всем удовольствием безо всяких объяснений. Какая нам разница, что за причины, и по каким метафизическим законам это действует? Обошёл дом: всё как прежде, даже трещина у подъезда и выбоина с торца. Версаль – он только в нашей комнате! Стало быть – наше! Давайте не гадать, а Новый год встречать. Мы с Федькой завтра ёлку купим. Пусть хоть раз в жизни нормальная будет. Хоть Василёк увидит, что это такое.

Папа согласился:

- Пожалуй. Тревога – тревогой, а радость – радостью. Законов мы не нарушали, совесть чиста – а пятое измерение и нехорошая квартира – это не к нам: у нас хорошая!

- Да, - задумчиво проговорила Вера, - я сейчас к маме ходила – она всё лежит, «уходи» говорит. Я ей поесть носила – нетронутое стоит. Давление померила – нормально.

- Да и я заходил… и меня гонит.

Вера тихо заплакала.

- Вер…, - преданно склонился к ней Федя, - не придавай значения! В таком возрасте могут быть внезапные странности…

- Перепады настроения, навязчивые мысли…, - склонилась Зина с другой стороны и предложила:

– Давай-ка, я загляну к ней. Может, со мной будет посдержанней: всё ж я не дочка, и в положении….

Это было мужественный шаг: Зина робела в зеркальных лабиринтах. Впрочем, Тихон тут же подхватился:

- Я с тобой!

Не успели они выйти за дверь, как все явственно услышали далёкие, но отчётливые шаги – и среди сверкающих кафелей пронёсся вздох облегчения:

- Слава Богу! Кажется, идёт!

И верно: спустя пару минут в кухню вошла мама. C ней всё было в порядке: спокойная поступь, спокойный взгляд. Правда, как и прежде, устремлённый в бесконечность. И отрешённое выражение моложавого - не скажешь, за пятьдесят – лица, похожего на античную маску в потолке, окружённую растительной лепниной.

Не произнося ни звука, мама как ни в чём не бывало, прошла на свободное место, и Вера поспешно поставила перед ней порцию каши.

- Мааать! – позвал папа, подбираясь ближе, но Вера сделала предупреждающий жест: пусть придёт в себя - и, переглянувшись, все уткнулись в тарелки. Одна мама так и не притронулась к еде. Сидя прямо и чопорно, она скользила равнодушным взглядом по убранству обстановки и лицам близких – до тех пор, пока зрачки её не остановились на Зине. Мать так и впилась глаза в глаза! Зина вздрогнула и затравленно уставилась ответным взглядом. И все видели, как плечи её передёрнуло.

- Ну-ну! – ободрительно потрепал её по плечу Тихон и отгородил ладонью, - не обращай внимания.

Так, в придавленном состоянии, состоялся семейный ужин.

Ночь встретили с лёгкой опаской, впрочем, бессонницы не случилось – зато утро опять удивило. Конечно, не так, как накануне! Теперь они ко всему были готовы.

Зеркал стало ещё больше. Зеркальные простенки, зеркальные потолки.

- Плодятся, как дрозофилы! – пробормотал Фёдор.

- Зеркала, зеркала…, - на Веру снизошёл поэтический тон, - двое встретились, полюбили друг друга, и пошли у них дети, внуки и правнуки…

- Ты чего, Веруш?! – захохотал Федя.

- Да так, к слову сказалось. Федя! А ведь если всё идти да идти – пожалуй, такОе отыщется!

- Да мы весь день вчера гуляли! Конца-краю нет! Интересно - жутко. Но жрать, Вер, чего-то надо. На работу пора. Апартаменты сдавать? Вопрос ещё не изучен.

В дверях возник Тихон:

- Слышь, Вер… Пригляди за Зинкой: чего-то вялая. Навести, померь давление, а мне бежать нужно.

- СчастлИво! – проводила Вера мужчин и пошла к Зине. Зеркальный паркет скользил под ногами, и Вера плыла Екатериной Великой через мраморно-хрустальные залы. Кружевная бело-персиковая спальня Зины напоминала подарочную коробку с атласных лентах, и Зине следовало бы бесконечно всплёскивать руками от радости и млеть от эстетического наслаждения. Вместо этого она неподвижно лежала в пуховых одеялах, уставившись на алебастровые лепнины потолка, такая же бледная.

- Зиночка, ты чего? – упала Вера на край резной кровати, торопливо вынимая тонометр: медицинское образование в какой-то мере позволяло обходиться своими силами:

- Ну-ка, дай, рукав закатаю!

- Ничего не надо, - медленно процедила Зина, не повернув головы. – Вера, нечего таскаться в нашу спальню! Думаешь, очаруешь моего мужа? Думаешь, ты красавица…?! Как же ты похожа на свою маму! У обоих зеркальные глаза!

Вера попятилась и осела на ковёр подле постели:

- Чего?!

- О Господи! – простонала она в следующую минуту, - Зиночка! Да что же это?! – и бросилась вон, зарыдав на бегу:

- Папа! Василёк!

Она сразу рванулась в детскую: захотелось прижать к себе Василька. Мальчик спал в кроватке, а возле неё стояла мама и недвижно глядела на внука.

- Мама! – в слезах вскрикнула Вера, - ты очнулась?! Мама! Ну, ты-то – ты прежняя?!

- Отойди от ребёнка, - гранёным голосом изрекла мама, - ни ты, ни Фёдор не должны видеться с ним!

Вера охнула и шарахнулась назад. Мама безжалостно посмотрела на неё светлыми блестящими глазами.

«И правда, зеркальные!», - задрожав, прошептала Вера, но самые зеркала ещё были впереди! Мать покосилась на Василька и чуть поморщилась:

- Какое, всё же, неприятное существо… дотронуться противно: пачкается, пищит… это всё вы! Вы отвратительные родители, ваше пагубное влияние погубит его: ну, что вы можете ему дать?! Даже квартиру купить не в состоянии! Сидите на моей шее, отравляете мне жизнь! Я подаю в суд о лишении вас родительских прав… на основании ювенального закона!

Вера, задохнувшись от слёз, кинулась к кроватке и выхватила сына – как вдруг почувствовала стальной зажим на запястье. Мать положила на него свою тонкую интеллигентную руку – и зафиксировала намертво. Вера рванулась – но мама холодно глядела ей в глаза и сжимала запястье. Становилось ясно: противостоять ей так же немыслимо, как кандалам, приваренным к железной стене.

- Папа! – истошно завопила Вера, с ужасом глядя на мать, - папа! Спаси меня!

Мама медленно и твёрдо отодвинула Веру – и сонный тёплый Василёк выскользнул из Вериных объятий столь естественно и легко, будто находился где-то в иной среде, и между ним и Верой не существовало соприкосновения.

- Папа! – из последней мочи заорала Вера, и тут вдали, в дальних залах послышались шаги. Они приближались, но как-то слишком медленно. Конечно, папа немолодой человек, но…

Вера всё ещё цеплялась за сына, но пальцы никак не могли ухватиться и срывались, а мать невозмутимо и твёрдо уносила ребёнка в распахнутые двери, за которыми начиналась парадная лестница – громадная, края её выпадали из поля зрения, и вела она куда-то вверх, и заворачивалась в немыслимой вышине… Господи! Ну, не было этой лестницы! Ещё утром не было! Куда? Куда она ведёт? А может, никуда? Может, это просто отражение?! Не разобрать, где стены, где потолки – сплошь нагромождение зеркальных плоскостей, всё от всего отражается, многократно повторяясь, сто, двести, тысячу раз - так, что кружится голова!

Папа! Ну, где же ты, папа?! Ну, что же так долго?! Вот же, рядом с дверью шаги! Я кричу тебе - неужели ты не слышишь?!

Не задерживаясь у двери, шаги зазвучали дальше и понемногу стали стихать, явно удаляясь.

Вера бросилась обратно через зал. Мать уходила с ребёнком – но неторопливо, и ничего не стоило добежать назад. Сильным ударом Вера распахнула дверь.

И в первый момент даже не удивилась – только вскипела от гнева: мать, спиной к дочери, неспешно двигалась прочь от дверей, через торжественный зал к высокой ампирной арке, унося Василька. Его было хорошо видно из-за левого маминого плеча: пушистая макушка с мягким хохолком, свесившаяся ручка с перевязочкой, а под правым маминым локтем - босые ножки в знакомых пижамных штанишках. Вера застыла на месте: её Василёк! И тут же оглушил кошмар – она крутанулась назад: мать поднималась по зеркальной дворцовой лестнице, из-за её плеча виднелся светлый хохолок. Обе удалялись и скоро должны были скрыться за поворотами – и тогда…? Ведь по этим залам – по ним же век можно бродить!

У Веры в голове понеслись странные мысли: так вот почему у людей по две ноги-руки?! Вот почему мозг разделён на правое-левое полушарие! Она представила себе выкройку для шитья: выкройка же прикалывается на ткань, сложенную пополам! Пополам! И так же мысленно – она взяла ножницы – и разрезала недошитое платье. На две половины, по линии сгиба. И тогда – стало легче. Она уже знала, что делать. Она побежала догонять маму. Вверх по лестнице и к арке через зал. Стремительный бег разом покрыл все расстояния, и Вера опять вцепилась в Василька:

- Мама! Отдай, мама!

- Негодная девчонка, - презрительно бросила мать и без усилия толкнула её, так что Вера полетела на пол – и возле арки зала, и на зеркальной лестнице, и, несомненно, покатилась бы по лестнице вниз, но успела схватиться за подол маминого платья – очень знакомого платья, домашнего, любимого платья! Платье оказалось не таким убийственным: оно не отшвыривало Веру и не выскальзывало из рук.

За аркой открылся громадный бассейн, похожий на озеро. Как он появился, Вера уже не думала. Она думала, что вода достигает края, и глубина не менее трёх метров, а лестница ведёт в бельведер. Бельведер – это беседка на крыше, и неё открывается вид на всю Москву, потому что она – высоко-высоко над Москвой! Может быть, даже выше останкинской башни! А Василёк – он ведь не птичка и не рыбка! «Мама! Опомнись!», - Вера всё тянула за мамино платье – только бы не разорвалось!

- Мне это надоело! – в раздражении пробормотала мать, - сколько лет я уже терплю этих дармоедов! Надо бы проучить!

Непостижимым образом бельведер отражался в бассейне. Градиции отражений. Игра света под разными углами друг к другу. Из бельведера был виден бассейн. Мать подошла к краю. Бассейна и бельведера. Она вытянула руки. В руках, свесив головку, повис сонный Василёк.

« Я схвачу его! – подумала Вера. – Я схвачу – или стану птицей! Или рыбой!».

И Вера стала птицей. Она метнулась вслед за летящим Васильком – и с размаху толкнула его… в бассейн. Мать кинулась с бельведера – наперерез: перехватить мальчика – но Вера же стала птицей! И попалась на пути, и обе столкнулись – и полетели. Им ничего не осталось, как летать!

Нет, Вера стала рыбой! Она нырнула в бассейн вслед за Васильком – и вынырнула, схватив его! И левой рукой, и правой! Он почти не нахлебался воды – только проснулся и заплакал.

Мать стояла на краю бассейна и, наливаясь гневом, тянула руки. Но Вера уже выпрыгнула из воды о противоположную сторону и перемахнула через бортик. И побежала! Быстро-быстро! Как только могут молодые ноги! Она бежала и бежала куда-то прочь, в непостижимую даль дворцовых лабиринтов, где её никто не отыщет. Бежала – и прижимала к себе Василька. Правой и левой рукой. И только уже на немыслимом расстоянии, заблудившись в невероятном количестве зал – сообразила, что держит в объятьях двух Васильков. Совершенно одинаковых. Одного правой рукой. Другого – левой.

*

Тихон долго и придирчиво выбирал ёлку, пока его не окликнул подоспевший с работы Фёдор:

- Ну, как?

- Да вот… облезлые все какие-то…

- Что делать? Это тебе не Архангельск.

После долгих блужданий по елочному базару они всё же подобрали более-менее симпатичную, закрутили шпагатом и двинули домой:

- Щас! Верка обрадуется!

- Слушай, чего у меня с Зинкой-то? Прямо чокнулась! Она мне утром такого наговорила! Я думал – меня кондрашка хватит!

- Положение…, - пожал плечами Фёдор, - они ж в это время все чудят! Не бери в голову.

- Федь… это чего такое?! – замедлил шаги Тихон на подходе к дому. Фёдор насторожился, тревожно вглядываясь:

- Что-то случилось…

Возле дома клубилась толпа, стоял неясный гомон, а главное, присутствовали символы беды: скорая помощь и милицейская машина. За спинами нельзя было разобрать источник волнений, но совсем с краю сосед по коммуналке, без обычного чинарика, что означало крайнюю серьёзность ситуации, поддерживал под плечи совершенно дряхлого старика в знакомом чёрном пальто:

- Держись, отец! Вишь, какое дело….

Старик неуклюже семенил ногами, без конца всхлипывал, из горла то и дело вырывались хриплые обрывки:

- Я ж ненадолго… я ж хотел сюрприз… на рынок… праздник… Федька ёлку купит…

И в этот момент тесть увидел Фёдора. Лицо его перекосила слёзная гримаса:

- Федька! Федькааа! Верка… и мать… вон там…

Фёдор выронил ёлку.

*

Поодаль хмурый милиционер бубнил в диктофон:

- Невероятно! В этой части дома ни одного окна! С крыши? Но чердак заперт, проверяли! Да, летальный исход. Две женщины, молодая и пожилая. Что я думаю? Молодую жалко. Вылитая Вера Холодная!

*

- Ну, вот что! – решительно произнёс Тихон. – Надо это всё кончать! – с этими словами он шагнул к зеркалу, привинченному ко входной двери, с зажатой в кулаке кувалдой:

- Я тебя, сволочь, сейчас ликвидирую! Как класс! Вали отсюда со всем своим семейством, - тут он с размаху ударил по стеклу, и зеркало разлетелось вдребезги, - на хрена нам такие Версали!

И далее принялся крушить зеркальную крошку до самого мелкого состояния:

- Чтоб памяти о тебе не осталось!

«Боммм!», - звякнуло позади, и все обернулись к комоду. Бабушкино старинное зеркало прошлось глубокой трещиной. И вслед за этим – разнёсся далёкий гул.

- Разбитое сердце моё…, - невзначай вырвалось у Феди, трепетно прижимавшего рукой вновь обретённую Веру.

Проблемы ещё оставались: Зина лежала в спальне, уставившись в потолок, мама бродила неизвестно где. Хотя – в целом история подошла к концу. На следующее утро от былых покоев осталась только старая 13-метровая комната. Где проснулись и мама, и Зина – и обе ничего из происшедшего не помнили.

И стало всё по-прежнему. Правда, чуточку похолоднее. Потому что – ничего на свете не проходит бесследно. А впрочем, Новый год не заставил себя ждать, и нарядили ёлку, подвесив её через весь потолок, и Васильки тянулись к сверкающим звёздам и дождям с восторженным: «Ууу!!!». Оба Василька.

Федя первые дни всё спрашивал Веру:

- Ну, какой же из них – настоящий?!

А Вера только в растерянности пожимала плечами и жалобно лепетала:

- Не знаю! Я их в бассейне перепутала!

А потом – все привыкли. Так, что казалось – иначе и быть не может! И стало в семье два Василька. И никто так и не узнал, который – зеркальный. Это и неважно: в детстве всё переносится легко….