Боль никогда не отпускает полностью, лишь временами несколько стихает. В такие минуты становятся видны облезлый потолок, голая стойка для капельницы и красные глаза жены, беспомощно прячущиеся за толстые линзы очков.
- Попей бульону, - она подносит к губам потемневший заварочный чайник с надтреснутым носиком. – Тебе обязательно надо попить бульону.
Бульон страшно горек, как горько любое питье последнее время. Больной отказывается пить и упрямо сжимает рот. Врач отводит жену в сторону и шепчет ей на ухо. Она растерянно кивает и, закусив губу, чтобы не расплакаться на месте, быстро выходит в коридор. Через полчаса появляется сестра и делает укол.
Морфий постепенно гасит боль. Больной оживает: садится, с любопытством рассматривает соседей, разговаривает... Он весел, полон сил и надежд, голова работает четко и ясно, он понимает даже, что хорошим самочувствием обязан уколу, но не придает этому значения. Наоборот, ему кажется, что выздоровление близко – такова сила морфия.
- Ну-ну, - подбадривает он жену, - не вешай нос. Мы еще повоюем.
Она поспешно отворачивается, и это его раздражает.
- Не реви! – приказывает он ей. – Не смей реветь! Я выкарабкаюсь!
К ночи ему становится совсем худо. Жена бежит за дежурной, чтобы повторить инъекцию, но больной сопротивляется и колоть себя не дает. Его все еще сильное тело начинает биться в судорогах всякий раз, когда сестра подходит к кровати. Наконец та сдается:
- Не могу, - говорит она, как будто извиняясь. – Он мне иглу сломает.
Всю ночь жена держит его за руку и гладит по голове. Под утро он теряет сознание и успокаивается.
Еще несколько раз после этого ему пытались вколоть морфий, но безуспешно. Потом махнули рукой и отступились. Врач начал было втолковать его жене, что своими криками больной мешает всей палате, но она только смотрела умоляющими глазами и молчала. Затем, что-то сообразив, поспешно достала деньги и принялась совать их в карман халата. Руки ее при этом дрожали, и мятые бумажки падали на пол.
- Все, что есть, - не смея думать, что ей поверят, божилась она, - все, что есть...
- А, черт с вами! Переведу его в бокс. Все равно... – доктор досадливо махнул рукой и, не закончив фразы, неловко повернулся и пошел по коридору. Она проводила глазами его ссутулившуюся фигуру, собрала деньги с пола и отдала часть санитарке.
С переездом в отдельный бокс всем становится спокойнее – жена больше не вздрагивает испуганно и виновато и не зажимает ему рот, когда он внезапно и резко вскрикивает по ночам; соседи по палате избавляются от тягостного ожидания неизбежной развязки; врач и сестры все реже заглядывают к ним. Ничего не меняется лишь для самого больного.
По-прежнему весь его мир заполнен болью; но теперь, когда он знает, что ее можно подавить, забить морфием, его постоянно мучает одна мысль, настолько упорная, настолько живая, что она принимает в его мозгу форму голоса. Убедительного, обволакивающего, хитрого:
«Уколись! Попроси еще морфия. Он поможет.»
Ему хочется поверить голосу, он готов ему поверить и позвать сестру, но какая-то глубинная часть сознания упрямо сопротивляется соблазну. «Нет, нет, нет...» – стучит серебряный молоточек в его голове.
- Нет... – еле слышно повторяет он.
- Что, милый? – наклоняется к нему жена.
«Тебе нужна передышка. Нет ничего зазорного в том, чтобы набраться сил, пусть даже с помощью морфия. Вместе вы одолеете болезнь. Один раз. Всего лишь один укол, но только прямо сейчас. Сейчас!»
- Я могу терпеть, - бормочет он, - могу, могу...
«Ты все равно не жилец, - настаивает голос, – и ты это прекрасно знаешь. Зачем зря мучиться? Уколись!»
- Я выкарабкаюсь! – невнятно стонет больной. Жена вытирает ему лоб. Он незряче ищет ее руку, находит и сильно, как ему кажется, сжимает.
«От тебя все давно отказались. Ты безнадежен. Смирись.»
- Нет, нет, нет!
Жена не знает, с кем он спорит, и пугается. В его отчаяньи ей чудится самое страшное, она прижимается холодным лбом к его беспомощной руке и ждет. Ждет.
Она вымотана до предела, до того состояния тупой апатии, в котором от большого и когда-то яркого мира остались только полутемный бокс и плачущие глаза любимого человека, из последних сил цепляющегося за ее пальцы. Она и надеется, и не верит, и упрямо борется вместе с ним – пытается его напоить, выносит судно, поправляет подушки. Она видит, что, когда она с ним говорит, его искаженное гримасой лицо светлеет, расслабляется, поэтому она постянно что-то ему рассказывает. Сперва о знакомых, которые остались где-то далеко, в прошлой жизни, затем о своем детстве, о молодости, которых, как кажется, никогда не было, потом пытается читать стихи, заученные наизусть еще в школе, но сбивается и замолкает. Голос словно ждет этого:
«У лукоморья дуб зеленый, - усмехается он, - а тебе нужен морфий. Один маленький укольчик, и ты в порядке. Не волнуйся, зависимость сразу не возникает, еще один раз можно.»
- Нет!
- Что, милый?
В этой незримой борьбе проходит несколько недель, бесцветных, неотличимых друг от друга. Когда он не слышит голоса жены, он слышит тот, другой голос:
«Ее пожалей, эгоист. Сам тонешь, и ее за собой тянешь. Уколись, изверг, дай ей поспать!»
«Нет, нет, нет!» - стучит серебряный молоточек.
Приходит доктор. Он ничего не делает, просто сидит у больного в ногах и молча смотрит на его жену. Нехотя, через силу, берет у него руку, проверяет пульс и вздыхает:
- Все-таки, я бы посоветовал морфий. И вам легче будет.
Качает головой и выходит.
И снова тянутся дни, больше похожие на ночи.
Потом вдруг что-то происходит, появляются сестры с каталкой, больного куда-то везут, осматривают, просвечивают, берут кровь на анализ. На следующий день в бокс приходит доктор.
- А вы везунчик, батенька! – удивленно и весело говорит он больному. – Один шанс из миллиона, и вы его вытянули.
Больной не реагирует. Доктор поворачивается к жене и повторяет:
- Надо же! Никак не ожидал такого поворота, - он кивает в сторону пациента. – Выздоравливает.
Смысл его слов доходит до нее не сразу. Она впитывает это известие медленно, осторожно, словно боясь обжечься. Затем порывисто бросается к доктору.
- Молиться будем... – она пытается поймать его руку и прижаться к ней губами. – Спаситель наш... Ничего не пожалеем...
- Да будет вам! – врач отскакивает от нее, как от разозленной осы. – Организм сам справился. Я здесь не при чем.
Больной не понимает, о чем они говорят. «Нет, - твердит он себе, - не надо морфия. Я могу терпеть, могу, могу...»